Росчерк. Сборник рассказов, эссе и повестей

Максим Миленин

Сборник «Росчерк» от Максима Миленина — совокупность мудрых эссе, глубоких рассказов и захватывающих повестей, раскрывающих тайны человеческой природы и судьбы. Через символические образы и глубокие мысли автор ведет читателя в уникальное путешествие сквозь временные измерения, приглашая задуматься над смыслом жизни, временем и таинствами человеческой души. «Росчерк» — это мозаика взглядов на мир и путь каждого человека в нем. Книга содержит нецензурную брань.

Снежное затмение

Было совсем не холодно, а неспешные, но пестрые волны бесчисленностей снежинок, что одна за другой накатывали с невидимого неба на обмороженную местами землю, совершенно не пропускали сквозь свои стройные ряды ветер, февральский злой ветер, что так любит забираться под пальто, под брюки, под кофту и студить-выстуживать-застуживать. Тротуары, устланные коврами крупинчатых химикатов, небесную белую пену не принимали, заставляя ее тут же таять, прохожих — петлять мимо луж, а их ботинки — сыреть на глазах и чуть ли не сразу лопаться от недовольства. Но во дворах больших и неуклюже прямоугольных домов снег ложился спокойно, легко, не задумываясь и не встречая почти никакого сопротивления, — на радость гулявшей, бежавшей, шумевшей и галдевшей ребятне, которая вырвалась выходным днем из застенок своих несколькокомнатных квартир, из плена школьных учебников и родительского назидания навстречу свежему воздуху, простому дворовому веселью и тому самому чувству, тому самому глубокому вдоху — вдоху свободы и беззаботности, который с каждым годом потом делать будет все тяжелее и тяжелее. Два ребячества встретились. Ребячество белое, небесное, волшебно-невесомое, свежее и ребячество звонкое, шустрое, красноносое, в варежках и шарфах размотанных, шапках на бок, так, чтоб ухо торчало. Смешались и разбежались — средь снеговиков, вытоптанных тропинок, заметенных горок, покоряя последние, скользя вниз и карабкаясь наверх.

— Я устала! — категорично заявила маленькая девчушка и плюхнулась на снег на самом краю небольшого катка, залитого посреди очередного затерянного в сером бетоне и белом снегу двора. На вид ей было не больше десяти, она тяжело дышала, устало улыбалась, а огромные, будто рисованные художником, шикарные, совершенно не детские глаза устремили взгляд в небо — туда, где раньше, до снежного беспредельного безумия, до того, как все снежинки планеты решили разом высыпаться на этот забытый богами двор, оно, помнится, было. Ее брат — он был старше на пару лет — делал уже двадцатый, может быть, круг по самой кромке катка, с каждым разом все увеличивая и увеличивая скорость, не давая снегу улечься спокойно на лед. Мальчик наслаждался этой скоростью и мастерством, которое чувствовал, как приобретал с каждым движением, — это прекрасное чувство, которое появляется только когда что-то сложное удается с первого раза, и нравится это новое все сильнее и сильнее. Так научившийся только-только кататься на велосипеде не слезает с него до самого вечера, а впервые освоивший пару гитарных аккордов — часами не выпускает инструмента из рук. Мальчишка не обратил особого внимания на сестру, увлеченно ускоряясь и не желая прерываться ни на секунду, идя на собственный рекорд ощущений.

Девчонка же сама с собой не гонялась, а в веселом скольжении находила именно легкость и веселье, то самое, с которым февральские снежинки скользят по ресничкам ветра, а летние солнечные лучи скользят по слезинкам росы, и потому и устала она быстрее, ведь радость — не соревнование с самим собой. Девочка лежала на снегу, завороженная и очарованная видом океана порхающих кристалликов.

— Вань! Ваняяя! — вдруг решила она разрезать резким, веселым криком снежную пелену, за которой не видно было почти брата.

Тот не слышал, а может, и не хотел отвлекаться, потому не отвечал. Но девчонка не сдавалась:

— Ну, Ваняяя!!!

— Чего ты орешь? — промчался в очередном круге братик, не сбавляя скорости.

— Вань, а бывает снежное затмение?

— Чего? — Мальчишка не расслышал.

— Снежное затмение! Бывает?

— А я почем… знаю? Я не… знаю! Это… что… такое? — Силы наконец стали его покидать, он задыхался, маленькое сердечко безумно колотилось, ноги пронизывала пряно-приятная боль, а волосы под шапкой взмокли, как под дождем. Старший брат вынужден был, пусть и недовольный своей резкой слабостью, но удовлетворенный своим собственным рекордом кругов и скорости, остановиться около сестры и плюхнуться в снег рядом с ней.

— Нам в школе говорили, что есть такое — солнечное затмение. Когда луна солнце закрывает, и темно становится…

— Это я знаю! Это на географии, кажется, было или истории… У тебя еще нет географии, ты не знаешь…

— А еще есть лунное, когда на луну тень падает…

— Ну, предположим, и? — Мальчишка силился говорить не запыхавшись и одновременно уверенно, чтобы у младшей сестры не появилось и малейшей тени сомнения в том, что он старше, сильнее и умнее.

— А бывает снежное? Снежное затмение?

— Это как?

— Ну, когда снега на небе так много, что солнца не видно совсем и становится темно, как ночью?

— Ха! — ухмыльнулся мальчишка. — Это ж сколько должно быть снега? Столько снега и не бывает!

— А если бывает?

— И что тогда? Потом же все снегом завалит! Заметет! Я видел такое! Страшная штука — все дома под снегом, выше крыши, и люди выбраться не могут и замерзают… Страшно… И не видно ничего! А над тобой только снег…

— Ну, он же растает потом, Вань, ты чего? Он же весной всегда тает…

— А если нет? — Мальчик встревоженно посмотрел на сестру, забыв из-за страха всю свою взрослость и старшесть, ведь фантазия его детская позволила ему живо представить все то, о чем он только что говорил.

Девочка задумалась, почувствовав тревожность брата. Еще не имея возможности и знания дать этому неожиданному чувству название, имя, она все же инстинктивно принялась искать решение. Решение этой сложной проблемы, так напугавшей брата.

— Знаешь, давай так! Смотри — сколько дней в году идет снег?

— Не знаю…

— Ну сколько? Вам на истории говорили небось!

— На истории такое не говорят. На географии — это может быть…

— Ну сколько?

— Двадцать пять! — выпалил Ваня первое попавшееся, первое пришедшее в голову число.

— Вот! — воскликнула Таня, его младшая сестра, найдя для старшего брата прекрасное девичье, женское, мудрое решение. — Смотри! Давай так! Если я сейчас языком поймаю двадцать пять снежинок, не закрывая рта, то снежного затмения никогда не будет, давай?

— Давай! — воодушевленно вскочил на ноги мальчишка. Решение найдено, и оно казалось ему одновременно простым и гениальным! По-детски простым и по-мальчишечьи гениальным.

Таня тоже поднялась на ноги, закрыла глаза и открыла рот. Ее брат принялся радостно выкрикивать счет попадавших на язычок снежинок: «Одна!.. Две!.. Три!..»

Снежного затмения с тех пор на этой планете не происходило ни разу. И брат с сестрой прекрасно знали почему. А вот как Таня той зимой подхватила ангину, ребята так и не поняли.