Взрослый ребенок алкоголика. Реальная история взросления и исцеления от детских травм

Маргарита Шалгинова (2025)

Книга как реалити-шоу, открывающая тайны психотерапии. В ней автор откровенно делится историей своего взросления в семье, где алкоголь был постоянным спутником. Исследует сложные эмоции и травмы, с которыми сталкиваются взрослые дети алкоголиков. Показывает, как такие переживания формируют их личность и отношения во взрослой жизни. Книга знакомит с эффективными методами и техниками, которые помогают выйти из травмы, научиться строить здоровые отношения и обрести веру, что исцеление возможно. Она станет полезным ресурсом и поддержкой не только для тех, кто вырос в семьях с проблемами алкоголизма, но и для всех, кто получил травматичный опыт в разных дисфункциональных семьях. Также книга будет полезна для специалистов, работающих в области психологии и психотерапии.

Глава 3. Жизнь после конца

Спустя некоторое время после развода наши отношения с мамой начали ухудшаться. Частые ссоры превратились в вечное противостояние, где нередко доходило до рукоприкладства в мою сторону, и по делу, и без. Мама в основном исчезала в работе, и я зачастую оставалась одна, тысячу раз пересчитывая часы ожидания. Ощущение одиночества окутывало меня, словно густой туман. Я была предоставлена сама себе, и это причиняло боль, потому что в тот момент я не чувствовала маминой любви, а ощущала полную ненужность себя в этом мире. Мне снова стало казаться, что если бы я исчезла, мама, возможно, обрела бы долгожданное счастье.

Когда я оставалась ночью одна дома, сон долго не приходил ко мне. Я смотрела телевизор, читала или занималась уборкой. Летом, когда на улице лил дождь, я уютно укатывалась в одеяло, садилась на балкон и наблюдала, как капли сверкают в свете фонаря. Я плакала, и небо отражало моё горе. Так, я полюбила дождь.

В той тишине мне помогала моя кошка, хоть это и звучит странно. Она была единственным существом, которому я доверяла свои тайны, а она лишь слушала и слизывала мои слёзы. Мама удивлялась такой глубокой привязанности Ксюши (так звали кошку) ко мне. Всегда говорила, что она считает меня своим котёнком. Ксюша была самой лучшей и умной кошкой на свете как минимум для меня.

Время шло, я взрослела. Горечь от нехватки маминого внимания сменялась гневом. Я начала проживать свободной от контроля жизнью: училась, но стала посещать ночные кафе и возвращаться домой после танцев далеко за полночь, зная, что мамы снова не будет дома. В 14 лет я попробовала алкоголь, а к 15 мечтала скорее покинуть родной дом.

В семнадцать лет я окончила школу и отправилась в Новосибирск, чтобы учиться на юридическом факультете. Вместе со мной уехала одна из лучших подруг, и это облегчило нашу адаптацию в новом городе, ведь нас было двое. Однако привыкание к условиям общежития оказалось для меня настоящим испытанием. Ранняя самостоятельная жизнь сыграла со мной злую шутку — я привыкла жить без ограничений, и теперь, неожиданно, ко мне начали предъявлять требования: возвращаться в общежитие до 23:00, покидать его не раньше 6 утра. Это казалось мне не чем иным, как посягательством на мои границы. Я не понимала, кто эти люди, чтобы указывать мне, что делать. На этой почве у меня возникли конфликты со всеми: вахтерами, охранниками, комендантом. Я регулярно нарушала правила, не стесняясь возражать. В итоге к летним каникулам дошло до того, что меня выселили из общежития и внесли в черный список, запрещая даже посетить кого-либо из проживающих друзей. К счастью, мне позволили остаться на несколько дней до отъезда на летние каникулы.

Я уехала домой, не сказав маме о выселении. В тот момент я решила, что справлюсь сама, надеясь, что к сентябрю комендант передумает. Но её вердикт остался неизменным. Летние дни дали мне возможность переосмыслить своё поведение на первом курсе, и я осознала, что в этом виновата лишь я сама, отчего мне стало стыдно.

Во время каникул я поговорила с подругой детства, с которой мы проживали в соседних подъездах, и договорилась пожить у неё в квартире некоторое время, так как она тоже поступила в тот же университет, где училась я. По приезде в Новосибирск я направилась в общежитие к коменданту. Однако та отказалась меня выслушать, охваченная злостью. Я предприняла несколько попыток наладить контакт, но все они оказались безрезультатными. Тогда я попросила свою подругу, с которой делила комнату, поговорить с комендантом от моего имени. И это сработало.

Я встретилась с комендантом, искренне поделилась своими переживаниями о собственном поведении и попросила прощения за ошибки. Я просила предоставить мне еще один шанс, уверяя, что не подведу, что изменилась и осознала свои поступки. Комендант общежития проявила доброту и дала его мне. За это я безмерно ей благодарна. Позже между нами сложились теплые отношения, и она стала для нас как вторая мама, наша студенческая мама. Мы поддерживаем общение и по сей день, и каждый раз, посещая Новосибирск, непременно заглядываю к ней в гости.

Я также обратилась с извинениями ко всем сотрудникам общежития, осознавая, что была не права. Считаю, что великая добродетель — это смелость признать свои ошибки и принести извинения, и очень жаль, что не все на это способны.

Вскоре наступили замечательные студенческие годы. Первая любовь и большая семья из друзей, с которыми мы продолжаем дружить. Теперь мы разъехались по разным городам, но это не стало преградой для нашей дружбы.

Тогда только с друзьями я чувствовала себя своей среди своих. Везде же вне этого круга я чувствовала себя гадким утенком. Хоть и тщательно это скрывала. Мне всегда казалось, что я другая, и это не в хорошем смысле. Меня терзало чувство, что я словно самозванка и моя тайна может быть внезапно раскрыта.

При этом внешне я выглядела достаточно уверенной. Ведь еще в детстве я научилась хорошо скрывать свои чувства. Теперь, смотря назад, я осознаю, сколь много энергии и душевных сил уходило на эту бесконечную игру. Я надевала маску, чтобы избежать уязвимости, и, погружаясь в эту притворность, теряла саму себя. Моя душа искала поддержки, но признаться в этом я не могла даже само́й себе.

С мамой наши отношения оставались натянутыми, как струна. Она звонила редко, а видя, как активно общается мама моей подруги, меня охватывали грусть и злость — мне так хотелось, чтобы и моя мама звонила чаще, а не лишь раз в месяц. С классов седьмого-восьмого я перестала делиться с ней своими переживаниями; после очередного рассказа о своих бедах я лишь услышала: «сама виновата». Эта фраза заставила меня с горечью крикнуть, что больше никогда ничего ей не расскажу. На вопрос о школе делах я отвечала коротко: «нормально». Так продолжалось до девятнадцати лет.

В девятнадцать меня бросил парень, которого я любила, и боль эта была для сердца невыносимой. В тот момент мне хотелось рассказать об этом маме и получить её поддержку. Я позвонила ей с таксофона в нашем общежитии и, плача, открыла душу. Наконец-то я услышала слова любви и поддержки, и это наполнило меня счастьем.

Про отца я тогда даже не вспоминала. Мне было неинтересно, где он и что с ним. И вдруг как гром среди ясного неба раздался звонок от него. Я шла по городу, ответив даже, не поняла, что это отец, пока не услышала в трубке: «Доча, это папа». Сердце заколотилось, руки начали дрожать, и меня охватил страх. Как оказалось, страх никуда не ушел, я до сих пор его боялась, даже разговаривая по телефону. Он сказал, что думал, я еще учусь в школе, а когда позвонил домой, то от мамы узнал, что я уже два года как студентка и живу в Новосибирске. Помню только, что он спросил, как у меня дела, а я ответила: хорошо. Остальную часть разговора я не помню, а помню лишь чувства растерянности и ужаса, подобно кролику, запертому в клетке с удавом.

После того разговора он исчез на многие годы. И вот когда мне исполнилось 28, он неожиданно вернулся. Страх снова охватил меня, когда отец опять мне позвонил. На его предложение: «Скажи мне свой адрес, возможно, заеду в гости», я ощутила, как холодный ужас прошелся по телу, и мне захотелось где-нибудь спрятаться. Я так и не назвала ему свой адрес.

Меня начинало тошнить от осознания, что, несмотря на то что мне уже столько лет, я замужем, у меня есть ребенок, я все еще боюсь отца, как испуганная девочка. Это было невыносимо, и, увы, я не могла с этим справиться. С тех пор он стал иногда звонить, но наш диалог никогда не складывался. Я отвечала сухо, «да» или «нет», и стремилась как можно быстрее закончить разговор.

Чувство злости охватывало меня, когда я думала о тете, без разрешения давшей мой номер отцу. Но все равно каждый раз отвечала на его звонок. Так и началось наше общение, которое продолжалось вплоть до смерти отца.