Ежевика и лебеда

Марион Элвик

В этом сборнике собраны тексты на самые разные темы. Одни — темные, злые и больные. Про ПТСР и депрессию, разницу между психотипичными и психоотличными людьми, сложные детско-родительские отношения, привычку не подпускать к себе близко, игру в молчанку, созависимые отношения. Про войну внутри тебя, которую мало кто видит. Но другие тексты — я обещаю — будут про надежду, дружбу, маленькие радости и свет в конце туннеля.

Второй шанс

Я проснулся, когда часы показывали 6:25. До звонка будильника еще целых пять минут, но я все равно откинул одеяло и отправился смывать с себя вязкие сны, которые с некоторых пор преследовали меня с завидным упорством. Горячий душ и чашка крепкого кофе прогонала их на раз-два. А там уже можно смело начинать новый день. Вскоре утреннюю тишину прорезало жужжание кофемолки, тостер с тихим щелчком выпустил два поджаристых кусочка хлеба, а на сковородке уже поспевал бекон и два желтых глаза яичницы.

Накрыв на стол, я отправился в спальню Лизы. Она сидела на стуле перед окном и смотрела на дождь. Поза расслабленная, в руках книга, на плечах плед. По-классически уютная картина. Но я все равно почувствовал витающее в воздухе напряжение. Опять она не спала.

— Лиза, завтрак готов, — произнес я, не переступая порога комнаты.

— Я сейчас буду, — ответила она негромко. А сама даже не дернулась.

За столом сидели молча. Ковырялись в тарелках, не поднимая головы. Уже даже не пытались искать темы для разговора. Еще немного, и этот нехитрый ритуал совместного принятия пищи тоже отойдет в прошлое, как и все остальное, что нас некогда связывало. Но мы все равно продолжаем цепляться за эту последнюю соломинку, как сладкая парочка утопающих. Не доев, я встал из-за стола, дежурно поцеловал Лизу в макушку и пожелал хорошего дня. Она ответила мне по стандарту: «И тебе, дорогой».

Мы так ни разу и не взглянули друг другу в глаза.

***

Лиза была моей первой и единственной любовью. Мы вместе учились в старших классах, вместе стали королем и королевой выпускного бала. Со мной же она лишилась девственности на утро после. Я боготворил Лизу, мечтал, как мы создадим семью, возьмем ипотеку, будем воспитывать детей и состаримся вместе. Другой жизни я и не желал.

Все мои мечты рухнули, когда спустя неделю после выпускного Лиза попала в автокатастрофу вместе со всей своей семьей. Никто не выжил. В тот миг, когда я узнал о случившимся, внутри будто что-то умерло. Я почувствовал себя сломанным и пустым. И казалось, никто уже не заставит сердце биться чаще, как это было с Лизой.

Следующие десять лет я усиленно делал вид, что пережил потерю и жил дальше. Отучился в универе, нашел хорошую работу, купил квартиру. Встречался с разными девушками и без сожаления расставался. Друзья говорили, что я изменился, стал жестким, циничным, мелочным. Да я и сам это чувствовал. Внешне все было хорошо, но я явственно ощущал, как моя жизнь трещала по швам. А в голове пульсировала только одна мысль: если бы рядом была Лиза, то все сложилось бы иначе.

Когда открыли первый в стране Центр Воскрешения, я отнесся к этому скептически. Перспектива вернуть к жизни умершего человека на срок до одного года взамен твоих пяти казалась мне слишком утопичной. Но однажды на обеде мой коллега со слезами на глазах рассказывал как вернул мать, умершую еще в его детстве, показывал фотографии и выглядел… обновленным. Как-будто с его плеч слетел давний груз. И я сразу подумал о Лизе.

Пять лет — не так уж и много, особенно когда ты более чем уверен, что проживешь их так же впустую, как и предыдущие десять. А возможность вернуть своему существованию утраченный смысл бесценна. Конечно, у нас будет всего год, а потом Лизе снова придется уйти, но я старался не думать о том, как буду ее отпускать. Не думал я и о том, что буду теперь аж на пятнадцать лет старше, учитывая плату, и Лизе такой расклад мог оказаться не по душе. По правде, я мало о чем думал. Я просто безумно хотел получить второй шанс. Разве я не заслужил, мы не заслужили?

У Лизы не осталось живых родственников, так что опека над ней полностью легла на меня. Я прошел требуемые проверки и тесты, подтвердил, что у меня есть все условия. Даже на выпускных экзаменах я нервничал меньше. Но мне просто не могли отказать. Я слишком долго этого ждал.

О плате я не задумывался, но ровно до тех пор, пока меня не привели в просторный кабинет с аппаратом, отдаленно похожий на тот, что считывает энцефалограмму. Мне надели датчики на руки и голову, обхватили ремнями торс, повелели закрыть глаза и думать о хорошем. Я представлял Лизу в день нашего последнего свидания. На ней шифоновое платье в красный горошек. Оно разлеталось от любого, даже самого легкого порыва ветра. Лиза каждый раз смеялась, пытаясь удержать подол на месте…

Когда я открыл глаза, то сразу понял: что-то изменилось. Даже машинально ощупал себя. Живот немного сдавливало ремнем и я ослабил его на одно отверстие. Но дело было не только в этом. Подойдя к зеркалу, я долго изучал свое отражение, пытаясь убедиться, что смотрю на себя. Получалось плохо. Да, этот парень выглядел точь-в-точь как я, вот только цвет лица более землистый, морщины глубже, а взгляд совсем потухший. Даже не предполагал прежде, что возраст проявляется не столько в морщинах и увеличившемся животе, сколько в глазах. Надеюсь, Лиза сможет узнать меня. Она ведь любила. И конечно же будет любить даже такого, уставшего и постаревшего.

В день воскрешения я приехал в Центр за два часа до назначенного времени. Просидел в очереди, дергаясь и потея наравне с другими ожидающими. Вспоминал Лизу, ее улыбку и смех, вспоминал, как нам было хорошо вместе, как мы понимали друг друга и были неприлично счастливы. Сможем ли мы теперь воскресить былые чувства? Забегая вперед, скажу, что думал совсем не о том, о чем следовало бы.

Лизу вывели ко мне ровно в срок. Она была одета в белую футболку и синие джинсы. Волосы заплетены в тугую косу на одно плечо. В глазах растерянность и страх. Это было настолько не свойственное выражение, что я едва ее узнал. А она, как следовало и ожидать, едва признала меня.

Оказалось, что Лиза совсем не помнит свою смерть, так что мне пришлось рассказать ей о гибели всей ее семьи и о том, сколько времени она пропустила. Это был самый тяжелый разговор за всю мою жизнь. И все равно, я едва представлял, что она чувствовала в тот момент. Вот ты был молод и полон сил, строил планы на жизнь. А через секунду узнаешь, что все твои близкие мертвы, а сам ты располагаешь всего лишь годом, прежде чем отправишься обратно в небытие. Лиза молча выслушала меня, пока мы ехали до моего дома, а затем отвернулась к окну и за всю дорогу не сказала ни слова. Я ожидал от нее слез и истерик, но это молчание оказалось тяжелее любых эмоций. Ничего, пройдет, подумал я тогда. Просто нужно дать ей время. Все наладится.

Я видел, что ей очень некомфортно рядом со мной. Она редко смотрела мне в глаза и то и дело спотыкалась на моем имени. Привычное «Стив» звучало теперь как-то натужно и ненатурально. Но я все еще был полон надежд. Еще бы, ведь я столько всего вытерпел, чтобы снова видеть рядом мою девочку. Но Лиза не позволила себя даже обнять, а обойдя мою квартиру, попросила отдельную комнату. «Немного освоиться», как она выразилась. Я не возражал и подготовил для нее вторую спальню, в которой обычно останавливалась старшая сестра, когда бывала в городе. Но смутно чувствовал уже тогда какую-то горечь, будто бы совершил глупую ошибку.

Но мы правда пытались. Я старался не давить на Лизу, а она ни разу меня ни в чем не упрекнула. Поначалу мы проводили вместе все мое свободное время. Лиза старалась нагнать упущенное время, расспрашивала об общих знакомых, о фильмах, о последних технических новинках. Она огромными дозами поглощала новую информацию, пока не начинала болеть голова. А мир за это время не просто успел измениться. Он обновился несколько раз.

Да, поначалу все было неплохо. Но неловкость сменилась глухим раздражением, и две недели спустя я возвращался с работы со странным желанием свернуть в ближайший бар и просидеть там до закрытия. Лишь бы не видеть этот растерянный взгляд, застывший на ее лице. Лиза никуда не ходила в мое отсутствие, ни с кем не общалась. Даже к телефону не подходила, если не была уверена, что это я. А я уже начал уставать от присутствия в моем доме другого человека. Привык за столько лет к одиночеству. Да и Лиза теперь воспринималась не женщиной мечты, а заблудившимся подростком, действующим на нервы. Что мы будем делать друг с другом целый год?

Но, как оказалось, не только для меня это был непомерно большой срок. Первая ссора произошла у нас через месяц после дня воскрешения. Я в тот вечер попытался намекнуть Лизе, что ей не нужно все время ждать меня, чтобы выйти за порог. Она вполне может позвонить кому-то из своих школьных подруг и поболтать с ними в ближайшей кофейне. На что Лиза буквально взорвалась истерикой, заявив, что никто из бывших подруг ее не ждет, они все давно выросли, обзавелись семьями и превратились в чужих людей. «Я тоже тебе чужой?» — спросил я тогда, поджав губы. «Стив, ты же почти годишься мне в отцы», — ответила она и разрыдалась.

Я отчаянно пытался найти ей какое-то занятие. Предлагал даже бросить все и переехать на Бали, купаться целыми днями в океане, освоить серфинг. Или поехать через всю страну автостопом к Западному Побережью. Но Лиза отвергала все мои предложения. Она боялась строить планы на завтрашний день, боялась позволить себе быть счастливой здесь и сейчас, ведь ничего кроме у нее не было. Осознание того, что ей придется уйти через год, иссушала ее. Никаких долгосрочных целей, никаких планов на жизнь. Моя Лиза, прежде державшая все под контролем, просто не умела так жить. А я не представлял, как можно ее этому научить. Ведь я сам никогда не был счастлив в текущем моменте.

В конце концов, я стал реже бывать дома. Пропадал на работе, брал сверурочные, взваливал на себя все новые и новые проекты. А Лиза все больше чахла. В конце концов, она перестала даже просто выходить из комнаты, много спала и читала русских классиков. Я не мешал ей оплакивать свою так и не случившуюся жизнь.

Лизы хватило всего на восемь месяцев. Однажды утром, отворив дверь ее спальни, я увидел ее сидящей все на том же стуле у окна. Голову она уронила на грудь, а на полу раскрытый том «Войны и мира». Я позвал ее, но она не ответила. А когда тронул за плечо, оказалось, что она уже остыла.

Коронер так и не установил причину смерти, так что самоубийство доказать не удалось. Лизу похоронили в той же могиле, где покоилось ее первое тело, как она и просила. А я на следующий же день после похорон написал заявление на увольнение, затем собрал рюкзак и уехал из города автостопом к Западному побережью. Еще не решил, что буду там делать. Сегодня мне и так есть, о чем переживать.