На колесах

Мария Игоревна Левая (2024)

Никита с детства мечтал играть в «Крыльях советов» — престижном футбольном клубе Самары. И когда до осуществления мечты оставался лишь шаг, судьба усадила его в инвалидное кресло. Теперь ему остается только лгать самому себе. О том, что ничего больше не хочет. О том, что его жизнь потеряла смысл. И о том, что больше не способен любить этот мир. Таня знала: когда все женщины твоей семьи врачи, ты обязана посвятить себя медицине. После отчисления у нее нет выбора, кроме как устроится сиделкой к саркастичному парню и лгать. Маме о том, что она продолжает учебу. Работодателю о том, что у нее есть медицинское образование. Окружающим о том, что ее жизнь похожа на сказку. А себе — что не хочет чего-то большего. Подружиться с упрямым подопечным и сохранить тайну — задача непростая, но как же красив Никита в ее объективе! Судьба толкает их на встречу друг с другом и срывает маски. Тане придется научится не врать, а Никите — принимать правду.

Глава 3

Таня продрала глаза за пять минут до будильника и тут же полезла проверять блог: за ночь подписчиков прибавилось, и это не могло не радовать. Как бы Таня ни ценила поддержку Юли, но заинтересовать посторонних людей было куда приятнее, чем привлечь знакомого.

Она решила посмотреть, кто же пришел в ее блог. В основном, это были женщины, нескольких из них Таня даже знала. Было немного людей, которые писали, что они, как и герой блога, на колясках: видимо, они посчитали, что блог будет им полезен. Но больше всего ее внимание привлек анонимный аккаунт. Ни аватарки, ни даты рождения, ни какой-то другой информации. Только мужской пол и надменное «господин Х» вместо имени. Таня пожала плечами и поспешила посмотреть свой вечерний пост. Время до завтрака еще оставалось.

Вчерашнюю запись Таня решила оставить: это были ее мысли, и она не хотела их удалять. Пост прокомментировали несколько человек: подруга, еще пара незнакомых новых подписчиков и тот самый аноним. Юля была полностью солидарна с Таней и пылала праведным гневом вместе с ней. Такое единодушие с подругой Таня ценила — именно благодаря ему обе девушки подружились еще в школе. Другие комментаторы тоже поддерживали ее. Одни писали, подбирая выражения, другие яростно ругались.

Женщина по имени Венера Марсовна мягко замечала: «Он, конечно, ужасно груб, хотя это не редкость в подобных обстоятельствах. Не оправдываю: ничто не дает права человеку грубить милым дамам». Некий Мордаха сатиры заявил, что «этому парню просто необходимо дать пять. По лицу. Стулом». Все сходились в одном: герой поста (имя Таня не указывала из соображений конфиденциальности) вел себя отвратительно. Только господин Х не выразил никакого отношения к событиям в посте, а советовал не судить людей по первому впечатлению, «ибо оно зачастую не соответствует действительности». Возможно, прочти Таня комментарий вчера, когда ее ярость еще не остыла, она не согласилась бы с этим Х, но теперь его комментарий показался ей хоть и слегка заумным, но правдивым и единственным объективным.

Жалея о вчерашних эмоциях, Таня решила попробовать начать общение с Никитой с чистого листа. Это было ее обязанностью. Таня просто не могла игнорировать работу, которую искала несколько месяцев. Прекрасно понимая, что подружиться или как минимум стать приятелями с Никитой ей придется, Таня потратила большую часть утра на размышления, как это сделать. Никита не производил впечатление человека, который извинится за вчерашнюю ссору, но и Таня не собиралась делать этого. Они оба были виноваты. Нужно было как-то обойти острую тему.

Спустившись к завтраку, Таня заметила нового человека — младшую сестру Кристины. Света оказалась такой же светловолосой, но в ее ультрамариновых глазах светилось больше дерзости, так свойственной подросткам. В отличие от сестры, она носила очень короткую юбку и яркий макияж, который делал девочку визуально старше своих лет. По мнению Тани, такой вид был чересчур для четырнадцатилетней девочки, но ни Галину Ивановну, ни Кристину ничего не смутило.

Свободное место осталось только рядом со Светой — хороший повод познакомиться. Присаживаясь, Таня заметила на руке девочки татуировку — черно-белые цветы. Делать какие-либо комментарии она не стала: прекрасно помнила, как все ее подруги в подростковые годы грезили о тату. Видимо, Валентин Никандрович очень великодушный родитель, раз уступил желаниям дочери.

— Привет, — поздоровалась Таня. — Меня зовут Татьяна.

Света дружелюбия не проявила, лишь ограничилась вежливо-нейтральным приветствием, закинула пончик с маслом в себя и убежала.

— Куда это она? — удивилась Таня. Часы показывали, что нет еще и восьми утра.

— Светлячок больше любит проводить время с друзьями, чем дома, — Галина Ивановна убрала уже пустые тарелки. — Хорошо, что там есть старшие девочки, которые могут за ней присмотреть.

— Мне сегодня тоже надо уйти, — будто извинялась Кристина.

Она была одета в длинное, до пола, голубое платье, довольно красивое. Оно одно должно было навести на мысли, что Кристина собирается куда-то выходить. Милая белая сумка с цепочкой вместо ремня тоже должна была указать на это. Но Таня, слишком поглощенная раздумьями о необходимости примирения с Никитой, сразу и не обратила внимание на наряд Кристины.

— Куда? — поинтересовалась Таня.

— В храм, — как само собой разумеющееся пояснила Кристина. — Сегодня же воскресенье. А потом работать. В лавке у того же храма, — добавила она.

Таня воцерковленной не была. Как и все в ее семье, в Бога, конечно, верила, но церкви не посещала — не видела необходимости: раз Бог есть везде, то какая разница, где и когда к нему обращаться. Человека, посещающего храм по воскресеньям, она видела впервые. Однако она ничего не сказала: каждый вправе верить или нет, во что хочет сам. Тем более, если Кристина работает в лавке, то логично, что она и храм посещает.

Кристина закончила завтракать, пожелала всем хорошего дня и ушла. В Таниной голове продолжали крутиться идеи, как лучше начать предстоящий разговор с Никитой, поэтому она продолжала сидеть за столом, ковыряя остывший пончик. «Может, комнату похвалить? — размышляла она. — Да нет, что в этом склепе хвалить. Или погоду обсудим?» Ни одна из мыслей не казалась удачной. Спасла ее Галина Ивановна.

— Отнеси-ка Никите, — домработница вручила Тане поднос с едой. — Раз ты теперь с нами, могу делегировать тебе эту обязанность, — женщина задорно подмигнула.

На подносе кроме тарелки и чашки лежал КитКат. Таня улыбнулась. Если Никита любит шоколад, то у них уже есть что-то общее.

— Конфета для Германа, Никита сладкое не ест, — огорчила ее Галина Ивановна. — Только сразу не заходи, мало ли чем они там занимаются, — предупредила женщина.

Таня пожала плечами. В ней что-то сжалось от волнения. Сейчас она наконец увидит того, кто, как и она, работает с Никитой. Что уж скрывать, ей хотелось познакомиться с ним, вдруг он даст дельный совет по общению с их общим подопечным?

Подойдя к комнате, Таня услышала незнакомый мужской голос.

— Может, все же извинишься перед девчонкой? — Таня замерла, прислушиваясь. Ее маленькая слабость: всегда хотела быть в курсе всех разговоров и новостей. — Она не виновата в твоем плохом настроении.

— Тебе, кажется, платят за то, чтобы ты мои ноги дергал, а не советы раздавал. — Едкий голос Никиты она узнала сразу.

— Ой, да иди ты. — Таня четко представила, как говоривший, очевидно, тот самый Герман, махнул рукой. Ей казалось, что такая фраза просто обязана сопровождаться этим жестом.

— Я бы с удовольствием, — сочился сарказмом Никита.

— Прости, я не хотел. — Второй голос произнес извинения с долей грусти.

Ответом ему было молчание, говорившее гораздо красноречивее слов.

Таня услышала шаги и поспешила отойти от двери, чтобы ненароком не получить ей по лбу. Из комнаты вышел высокий плечистый мужчина. Мускулы, рельефно выделяющиеся под униформой медбрата, говорили о физической подготовке. В свете люстры сверкнула лысина. Она придавала ему строгий и серьезный вид, а аккуратная борода добавляла нотку мягкости и заботливости к его суровому облику.

Он не сразу заметил Таню, едва не сбив ее с ног. Их взгляды пересеклись. В зеленых глазах отразилось то же любопытство, которое испытывала Таня.

— Хини́н Герман Михайлович, — он протянул ей крепкую ладонь, но тут же убрал, сообразив, что поднос помешает рукопожатию. ‒ Но лучше зови просто Германом. А ты та самая Татьяна?

Таня кивнула, хотя вопрос был риторический: кем еще она могла быть?

— Я о вас… тебе тоже слышала, — произнесла она с легким смущением. Герман выглядел старше, но уверено и без колебаний обратился к ней на «ты», поэтому Таня не сразу определилась, какое обращение использовать.

— Ты не злись на Никиту за вчерашнее, — посоветовал Герман. — У него сложный период, сама понимаешь.

— Понимаю, просто… — Таня отвела взгляд. Он в курсе их ссоры. Никита нажаловался, или Герман сам узнал? — Может, посоветуешь, как найти с ним общий язык? — спросила она с надеждой.

— Вот тут я не помощник, — Герман развел руками и цокнул языком. — Со мной он не сильно ладит. — Таня поникла, понимая, что придется разбираться с проблемами самой. Видя ее настроение, Герман дружески приобнял девушку за плечи. — Ты только не сдавайся сразу.

— И не собираюсь, — фыркнула Таня. Она не боялась Никиты, не боялась его грубости или плохого настроения. Она устроилась сюда, чтобы получить деньги, и их она отработает. — Это, кстати, тебе. — Таня кивнула на КитКат.

— Спасибочки, — подмигнул Герман. — Дарю, тебе пригодится. — Он вытащил из своей сумки толстую синюю папку и протянул Тане. Сообразив, что она не сможет взять, не уронив завтрак, он положил папку на поднос. — Там про Никитино состояние. Все, что может тебе понадобиться, — пояснил Герман и, взяв конфету, ушел.

Таня вздохнула, настраиваясь на непростой день, и вошла в комнату, толкнув дверь бедром. В этот раз в спальне оказалось светлее. Окна все так же были занавешены плотными шторами, кроме одного, зато горели все лампы. Таня хотела подойти и раздвинуть занавески — впустить солнце, но не решалась, переминаясь с ноги на ногу у двери.

— Доброе утро, — поздоровалась наконец она. — Я принесла завтрак.

Никита курил у единственного открытого окна. Вчерашняя голубая рубашка уже была на нем, как и черные перчатки-митенки.

— Здравствуй, — откликнулся Никита совершенно спокойно, будто не он вчера устроил скандал.

— Тебе нужна помощь с… чем-нибудь? — сконфуженно пробормотала Таня, поставив поднос на низкий стол.

В ее обязанности не входила медицинская помощь, и Таня была уверена, что Герман уже оказал ее, но она все равно спросила. Ей нужно было как-то начать разговор, а это первое пришло в голову. Тем более в будущем эта информация могла пригодиться: Таня помнила, что Герман приходит только пару раз в неделю. На втором курсе у них была практика «Помощник палатной медсестры», но ей ни разу не позволили сделать что-то сверх подачи градусника и мытья полов. Разве что один раз показали, как ставить уколы и капельницу, и то это был старшекурсник.

— Можешь не волноваться, — отозвался Никита, потушил сигарету и сунул в стоящую на подоконнике пепельницу. — Хинин уже позаботился обо всем необходимом, да и я не настолько беспомощный, чтобы не вколоть самому себе пару ежедневных уколов.

Он поправил ворот голубой рубашки. Таня не знала, куда себя деть, и, чтобы не стоять без дела, села в кресло у кровати. На тумбочке рядом лежала полупустая упаковка лекарств. Каких именно, Таня не поняла, названия были на немецком.

— Знаешь, мне не очень нужна компаньонка. — Голос Никиты отвлек от разглядывания его вещей.

— Меня нанимал не ты, — фыркнула она, сложив руки на груди. — Пока твой отец не скажет, что я не нужна, будь добр терпеть мое присутствие.

— Валентин — мой дядя, не отец, — поправил он спокойно.

— А Кристина?

— Мы двоюродные. — Никита взял чашку с успевшим остыть чаем, прекращая дальнейшие расспросы.

Таня притихла. Она думала, что они родные, хотя не то чтобы это имело какое-то особое значение. Теперь отсутствием семейного сходства Ховричевы не удивляли так сильно. «Может, поэтому Кристина не заходит к брату?» — предположила она, и ей сделалось грустно.

Пока Никита без аппетита размазывал кашу по тарелке, Таня осматривала его комнату. Телевизора не было, зато были книжные полки и картина в уже знакомом стиле. Таня сделала вывод, что она написана тем же греком, что и пейзаж из коридора. На стене рядом с креслом Таня заметила доску с расписанием дня. Напротив выполненных пунктов: «проснуться», «умыться», «одеться», «вколоть уколы», «принять таблетки» — стояли серые галочки. Многие пункты повторялись несколько раз в разных вариациях. Ни одной строчки о друзьях или прогулках. «Он что, все время один в комнате сидит?» — промелькнула мысль. Таня была намерена исправить образ жизни подопечного. Не сразу, конечно: сначала стоило познакомиться поближе.

— Вчера был такой красивый закат, — начала Таня. — Я успела сфотографировать, хочешь, покажу? — Она уже полезла в карман штанов за мыльницей, но Никита мотнул головой. — Не любишь закаты? — предположила она.

— А ты, как понимаю, не любишь молчать, — раздраженно пробухтел Никита.

— Почему ты так сразу? — надулась Таня. — Я просто стараюсь разговор поддержать.

Никита вздохнул и отодвинул от себя полупустую тарелку. Отвернулся к окну, грубо игнорируя Таню, будто надоедливую муху.

Таня нахмурилась. Не хочет говорить — ладно. Она как раз собиралась изучить подарок Германа. Ничего страшного, что она сделает это сейчас, а не вечером в своей комнате. Она открыла папку на первой странице и, закинув ногу на ногу, принялась изучать ее. Никита достал с полки какую-то книгу, перелез на кровать и, видимо, углубился в сюжет. Время от времени Таня поглядывала на него или ощущала его внимание на себе, когда она не смотрела. Иногда их взгляды скрещивались, и тогда оба демонстративно резко утыкались каждый в свое чтиво.

***

Когда она приходила в храм, ее сердце пело. Тепло и хорошо ему под присмотром божьим, оттого и пело, как поют ангелы: «Свят, свят, свят». И Кристина вторила ему, шептала: «Господи, помилуй», и молитва облегчала ее душу.

Храм Рождения Богородицы она посещала, сколько помнила себя. Отец учил ее молиться, и она внимала, покорно и кротко, питая сердце. Когда-то они ходили сюда всей семьей, но то время прошло. Два года, как Кристина бывает здесь одна; два года, как молится в три раза больше: за сестру, за брата, за отца. «Господи, помоги им». За них и для них. За себя — никогда. Себе — ничего.

Чаще всего Кристина ставила свечи за брата: просила простить его грех и помочь выбраться. Сегодня впервые имя брата не звучало в ее молитве.

— Господи, прошу, позволь Татьяне остаться с нами дольше. — В руках свеча, губы шелестят, под сомкнутыми веками проступает святой образ.

Кристина чувствовала: Татьяна призвана помочь им спастись от уныния. Она открыла глаза — пламя свечи в ее руке не дрожало, и это только больше уверило Кристину в верности ее мыслей.

Чей-то взгляд нежданно будто прирос к спине. Кристина повела плечом, но ощущение не ушло: чужое внимание буквально прилипло к ней. Решив уйти, Кристина три раза осенила себя крестным знаменем и стремительным шагом спустилась со ступеней храма. Хорошо, что сегодня она зашла помолиться после работы, а не как обычно, до. Взгляд никуда не делся: Кристину будто преследовали. Это беспокоило и пугало, поэтому она ускорила шаг, мысленно моля Бога о спасении.

— Кристин! — веселый голос прозвучал над ухом, на плечо легла ладонь. Кристина развернулась, готовая защищаться.

— Денис… — Она расслабленно улыбнулась и поправила сползший платок. Подумав, совсем сняла его и убрала в сумку.

Перед ней стоял не злодей, а старый знакомый. В приветливых серых глазах сверкнула искра смеха, на губах расплылась улыбка. Каштановые, коротко стриженные волосы отливали рыжиной. Год, как отгремел их совместный выпускной — год, как они с Денисом не виделись. Их отношения можно было назвать дружескими, если бы не трепыхалось что-то раненой пташкой в сердце у Кристины, стоило только ей увидеть парня. Трепыхнулось и в этот раз.

— Бегу за тобой с самого храма. — Денис весело взъерошил волосы. — Быстрая же ты.

— Ты ходил в храм? — удивление в голосе Кристине скрыть не удалось. В последний раз, когда они виделись, Денис был атеистом.

— Армия меняет людей, — подтвердил он, довольно хмыкнув.

Сразу после школы Денис ушел служить. Где и на кого учиться, он не знал, ничем особым заниматься не планировал, а отдать долг родине считал обязанностью любого мужчины. «Ну, разве что кроме твоего брата», — добавил он смущенно, когда рассказывал Кристине о своих планах. Год назад она поддержала его, ведь сама считала, что им будет лучше не видеться, хотя мысль о столь долгой разлуке заставляла ее плакать. Теперь они вновь встретились.

— Чем думаешь заниматься теперь? — спросила она с живым интересом, когда Денис закончил рассказывать о своей армейской жизни.

— Не знаю. По работам помотаюсь, подумаю, — честно и весело ответил Денис. — Я в «Чапаевку» переехал, — подмигнул он ей. — Пошли провожу.

Кристина прикрыла ладонями вдруг потеплевшие щеки. Их согрела приятная мысль, что Денис помнит, где она живет.

— Ты теперь занял бабушкин дом? — спросила Кристина, чтобы как-то занять время, пока они идут.

— Ага, — кивнул Денис. — Она к родителям перебралась в квартиру, а я к ней. А ты как?

— В СГСПУ учусь. На финансах, — пожала она плечами. — Иногда подрабатываю в церковной лавке. Остальное по-прежнему.

— Клёво! — Денис оттопырил палец вверх. — Но разве ты не в театральный хотела?

Кристина молча покачала головой. Театральный и сцена остались далеко в мечтах. Там им место, а не в реальности.

— Никита больше не?.. — Спросил Денис осторожно, не завершив предложение.

От вопроса Кристина поежилась, словно он принес с собой холод. Она не любила говорить о том поступке брата и была благодарна Денису, что он не произнес страшного слова. Винить Дениса за неприятный вопрос она не могла, ведь он тоже тогда переживал. Вспоминать тот день она не любила, но не могла прекратить возвращаться туда снова и снова: это был одновременно самый страшный и самый прекрасный день.

— Нет, больше нет, — поспешила ответить Кристина. — Давай закроем тему, пожалуйста, — попросила она, обхватив себя руками.

— Прости, я не мог не спросить, — попытался оправдаться Денис. — Расскажи тогда про универ. Чему там вас учат?

Остаток пути они прошли, болтая про учебу и армию. Потом вспоминали моменты общего прошлого. Когда настало время разойтись, Кристине очень не хотелось делать первый шаг прочь от Дениса.

***

— Сыграем? — предложила Таня после обеда и, не дожидаясь ответа, вытащила из кармана стопку карточек.

Молчание, которому они оба отдались утром, ее порядком раздражало. Когда папка была изучена вдоль и поперек, она предприняла еще одну попытку узнать о Никите что-то кроме имени, болезни и несносного характера. В эту игру она играла с подругами в детстве, когда кто-нибудь устраивал ночевку. Она устроилась на полу, перемешала карточки и сложила их колодой перед собой. Никита выгнул бровь, но ничего не сказал. Иногда людям не надо говорить, чтобы их поняли.

— Это поможет нам лучше познакомиться и развлечься, — объяснила Таня.

У Никиты не было своих дел, покидать комнату без особой надобности он отказывался, а книгу, как Таня заметила, читал без особого интереса.

— Ладно, если хочешь. — Согласие сопровождалось глубоким вздохом.

«Будто это так трудно», — негодующе подумала Таня, но смолчала: нарываться на еще одну ссору она не хотела. Никита отложил книгу.

— Придвинь кресло, — скомандовал он, очевидно, имея в виду коляску, которая успела откатиться от кровати.

— Если скажешь «пожалуйста», твой язык не отсохнет, — фыркнула Таня, но требование выполнила сразу, чтобы Никита не начал словесную перепалку.

Он ничего не ответил, только зыркнул на нее как-то странно, словно кипятком окатил. Потом двинулся к краю кровати и, оттолкнувшись от него левой рукой, очутился в коляске. Будто перелетел, так быстро все произошло.

— Какие правила? — спросил он, будто делал ей великое одолжение.

— Нужно по очереди отвечать на вопросы. — Таня подняла карточки, чтобы ему было удобнее брать. — За каждый ответ получаешь балл.

— А что победителю? — Никита подался вперед только слегка, чтобы не выпасть из коляски. На лице не отразилось ни капли азарта, который должен сопровождать вопросы подобного толка.

— Но мы играем не на деньги! — громко возмутилась его алчности Таня.

— А только б вечность проводить?³ — ухмыльнулся он, но, увидев непонимание на лице собеседницы, растерял зачатки веселости и раздраженно пояснил: — Это ци-та-та. Тяни первой.

Таня играла в игру не в первый раз, поэтому была готова к большинству вопросов, но ответы всегда получались разными, в зависимости от того, с кем играешь. Это и обеспечивало веселье. Предвкушая, Таня вытянула верхнюю карточку.

— Твое любимое время года, — прочитала она и тут же ответила: — Лето. Тепло, светло, свободно. Теперь твой ответ, — подсказала она Никите.

Он слегка нахмурил брови, коснулся пальцами подбородка, поднял глаза, вспоминая. Один из самых легких вопросов в колоде заставил его глубоко задуматься.

— Обязательно? — перевел он взгляд на Таню, но, когда та недовольно зыркнула в ответ, начал нехотя перечислять. — Зиму я не люблю: в снегу колеса намертво вязнут. Осенью слишком грязно, весной тоже бывает слякоть. Если выбирать, то, наверное, лето, но и его не очень люблю.

— Звучит так, будто у тебя нет любимого времени года, — прокомментировала Таня, протягивая ему стопку карточек. Он только пожал плечами.

— Самое ужасное, что может совершить человек? — вяло прочел Никита.

Это был один из тех вопросов, над которым Таня всегда ломала голову. Она приготовилась, что Никита будет думать долго, но ошиблась.

— Измена. — Он не задумался ни на секунду. Яростно сжал кулаки, но вскоре расслабил руки.

Таня была согласна с ним, о чем тут же сообщила, и потянулась за другой карточкой.

— Почему ты живешь в этом городе?

— Глупый вопрос, — цокнул языком Никита и закатил глаза. — Потому что родился здесь, как и ты.

— Вообще-то я родилась в Калининграде, — парировала Таня. — В Самару в мед поступать приехала и от мамы сбежала, — добавила она тише.

— Сбежала? — Спросил Никита, и в его голосе впервые за день послышалась заинтересованность.

— Она хорошая мама, просто иногда слишком авторитарная, — Таня будто оправдывалась или оправдывала мать. — Мне хотелось быть немного свободней, вот я и уехала из дома.

Никита пожал плечами, принимая ответ, и взял новую карточку.

— Опиши вещь из своего гардероба, — прочел он и озадаченно свел брови, осмотрев себя.

— Расскажи про митенки, — подсказала Таня. Ей еще вчера бросились в глаза его перчатки. Она не встречала людей, которые носили бы их в доме, и ей было интересно, почему это делает Никита.

— Чтобы мозолей от колес не было: без них натирает сильно, — безразлично ответил он, правильно истолковав ее интерес. — Твоя очередь. Брошь.

— Что?

— Ты выбирала предмет мне, я выбираю тебе. Это справедливо, — меланхолично пожал плечами Никита.

Брошка в виде ласточки — единственное дорогое украшение, которое было у Тани. Дорога она была не из-за цены: Таня даже не знала, сколько брошь когда-то стоила, — дело было в значении. Много лет назад ее подарил прабабушке какой-то офицер, посулив счастье. Правдиво ли было обещание, никто в семье сказать не мог, но брошь все равно передавалась по наследству.

— Странное у тебя представление о справедливости, — фыркнула Таня. Других вещей она не придумала, поэтому решила уступить Никите. — Мама мне ее подарила на восемнадцатилетие. Говорит, она помогает найти счастье. Пока не сработало, — Таня пожала плечами и потянулась за своим вопросом.

— Ты выберешь красивую ложь или болезненную правду? — прочитала Таня вопрос на доставшейся ей карточке.

— Что за бред? Почему тут такие странные вопросы? — возмутился Никита.

— Просто ответь, — устало выдохнула Таня. Она сама не хотела отвечать именно на этот вопрос, но правила есть правила.

— Не люблю, когда мне врут, — буркнул Никита.

Фактически на вопрос из карточки он не ответил, но Таня решила, что это неважно. Она быстро пролепетала про нежелание обижать людей и ложь во благо и потянулась за новой карточкой. Следующие вопросы были максимально простые.

— Кем ты хотел стать в детстве? — Никита вытянул седьмую по счету карточку. Лицо его, и без того не радостное, стало хмурым.

— Хочешь, я первая, — вызвалась Таня. — Я в детстве мечтала быть певицей, как Шакира.

Она соврала, ведь никогда особо не задумывалась, кем хочет стать: ни в детстве, ни сейчас — но такой ответ на вопрос казался Тане неправильным и глупым. Не имея своей, она решила присвоить себе детскую мечту Юли, ведь подруга все равно не узнает.

Никита молчал. Казалось, он не слушал ее совсем, погрузившись в себя. Черные глаза не двигались, и сам он сидел неподвижной гипсовой статуей. Таня не выдержала этой гнетущей тишины и тронула его за плечо, чтобы растормошить. Никита дернулся будто от удара током и впервые за день посмотрел Тане прямо в глаза. Она не смогла разобрать, что клубится в зрачках, но взгляд приковал ее. Темный, глубокий, но не отталкивающий, не пугающий. Что-то в нем — Таня не разобрала, что, — манило, не позволяло отвернуться. Никита смотрел на нее не моргая. Как долго человек может не моргать? Возможно, не дольше минуты. Минута эта показалась Тане часом.

— Уходи, — сдавленно попросил Никита, первым разрывая зрительный контакт. Он отвернулся и отъехал к прикроватной тумбочке. Взял сигареты, зажигалку и закурил.

— Но мы не закончили. — Таня бросила взгляд на стопку карточек, которых оставалось еще много.

— Плевать, — бросил Никита, не поворачивая к ней лица. — Уходи. — На Таню он больше не обращал внимания.

Она скривила губы и ушла, назло Никите оставив игру лежать на полу его спальни. Они опять поругались, и опять из-за него. Никитины заскоки уже раздражали. Мало того, что сам по себе хмурый и холодный, так еще и обрывает любое нормальное общение! Но глаза… Таня только сейчас, оставшись наедине со своими мыслями, поняла, какие они. Печальные, да, это слово подходило лучше других. Так жалко ей стало Никиту. Не из-за коляски, а из-за глаз.

Таня дернула головой: не хватало еще дифирамбы Никитиным глазам петь. Она вздохнула — раздражение как рукой сняло. «Хочешь, чтобы тебя оставили в покое, так я оставлю», — подумала она.

До ужина оставалось еще время. Таня решила потратить его на фармакологию. Внутреннее чутье подсказывало ей, что именно по этому предмету ее будут валить на следующей попытке восстановиться. Тетради с ненавистными лекциями, которые она позаимствовала у бывшей одногруппницы, уже маячили перед глазами. Не то чтобы она хотела вернуться в вуз, но мать же ее за неоконченное образование загрызет.

Когда вечером Таня тихо прокралась в комнату Никиты с ужином, он лежал на кровати к ней спиной и разглядывал фото: одиннадцать юношей в футбольной форме. Таню Никита не заметил.

Примечания

3

А. С. Пушкин «Наброски к замыслу о Фаусте»: «<…> — Эй, смерть! Ты, право, сплутовала. / — Молчи! ты глуп и молоденек. / Уж не тебе меня ловить. / Ведь мы играем не из денег, / А только б вечность проводить!» По сюжету Фауст после смерти играет со Смертью в карты.