На колесах

Мария Игоревна Левая (2024)

Никита с детства мечтал играть в «Крыльях советов» — престижном футбольном клубе Самары. И когда до осуществления мечты оставался лишь шаг, судьба усадила его в инвалидное кресло. Теперь ему остается только лгать самому себе. О том, что ничего больше не хочет. О том, что его жизнь потеряла смысл. И о том, что больше не способен любить этот мир. Таня знала: когда все женщины твоей семьи врачи, ты обязана посвятить себя медицине. После отчисления у нее нет выбора, кроме как устроится сиделкой к саркастичному парню и лгать. Маме о том, что она продолжает учебу. Работодателю о том, что у нее есть медицинское образование. Окружающим о том, что ее жизнь похожа на сказку. А себе — что не хочет чего-то большего. Подружиться с упрямым подопечным и сохранить тайну — задача непростая, но как же красив Никита в ее объективе! Судьба толкает их на встречу друг с другом и срывает маски. Тане придется научится не врать, а Никите — принимать правду.

Глава 8

— Реакция на свет есть, — врач перестал светить в глаза Никите фонариком. — Завтра будут готовы анализы, тогда точнее скажу, что у тебя, но, вроде, не страшно.

Никита молчал с тех пор, как они приехали, если не считать ответы на вопросы врача. Словно безвольный шарнирный манекен, он позволял делать с собой все что угодно, при этом сам обитал где-то в глубине своих мыслей, о чем свидетельствовал задумчивый взгляд. Только когда посветили фонариком, Никита отмер и прищурил глаза, но ничего не сказал.

— Сутки тут побудешь, потом решим, — проговорил врач и повернулся к Тане. — И вы, милая, тоже.

За дверью послышались быстрые шаги, и в палату ворвался Валентин Никандрович. Да, именно ворвался. Таня виделась с ним не так уж часто, но у нее уже сложилось впечатление о работодателе как о спокойном мужчине. Сейчас же глаза его пылали яростью, а ноздри сильно раздувались — даже не нужно было подходить, чтобы заметить. Он громко хлопнул дверью и, убедившись, что кроме них никого нет, уставился на Никиту.

«Сейчас кому-то влетит», — подумала Таня и вжала голову в плечи. Она была уверена, что этим кем-то окажется она.

— Опять за свое? — мужчина сурово насупил брови. — В этот раз до больницы дошло? — Хотя он и не кричал, тон не предвещал ничего хорошего.

«Это он Никите?» — удивилась Таня. Она понимала, что его часть вины в произошедшем тоже есть, но ее была больше: это ведь Таня не досмотрела за подопечным. Совесть требовала объяснить ситуацию и закрыть Никиту от дядиного гнева, но рационализм твердил о неминуемом увольнении, которое, несомненно, последует за признанием. Чью сторону выбрать, Таня не знала, но от этой дилеммы ее спасли.

— Давай поговорим наедине, — вымученно попросил Никита и сел на койке.

— Вы не могли бы нас оставить? — уже спокойней, хотя голос его еще дрожал от внутреннего гнева, Валентин Никандрович обратился к Тане и врачу.

Мысленно благодаря Никиту за содействие, о котором он, вероятно, даже не догадывался, Таня выскочила из палаты следом за доктором.

— С ним все будет в порядке? — спросила она у врача. Никита только сегодня начал вести себя более-менее жизнерадостно, а сейчас опять закрылся в себе. Из-за нее. А еще он мог получить серьезную травму, и в этом тоже виновата она.

— Не знаю, — задумчиво проговорил мужчина. — В преклонном возрасте вредно так сильно нервничать. Надо будет посоветовать Валентину Никандровичу успокоительное.

— Я не про него.

— Никита — мальчик сильный, и не в такой, простите мой французский, заднице был, — врач улыбнулся. — Многие мои коллеги думали, что после травмы он будет прикован к постели, а он на чистом упрямстве стал почти самостоятельным. Ну, да вы и сами видите. — Голос врача был полон той гордости, с которой говорят о тех, за чьим успехом стояли.

— Антон Павлович, — Таня прочла имя на бейдже, — вы занимались Никитой, когда он… — она замялась, не зная, как правильно выразиться. Про себя Таня могла как угодно называть Никиту, но при его знакомом подумала, что слово «инвалид» неуместно.

— Не стоит бояться слов. Вы же не будете долго и нудно объяснять, что вам нужна деревянная продолговатая конструкция шестиугольной формы со встроенным грифелем. Вы скажете слово «карандаш» и будете абсолютно правы. «Инвалид» и «инвалидность» — всего лишь термины, не стоит их бояться. Страх перед названием усиливает страх перед тем, кто его носит. — Он задорно прищурился, но тут же снова стал серьезен. — Впрочем, Никиту действительно в лицо так лучше не называть. Да, я занимался с ним, когда он попал в больницу, — все же ответил он на вопрос.

— А вы могли бы дать мне копию его истории болезни? — спросила Таня и только потом мысленно дала себе затрещину: не наглей, мол. Ей стоило сначала попросить о таком Германа, у которого история болезни, вероятно, имелась, а не наседать на врача. Но раз начала — не смей отступать. — Никита говорил, что все может сам, но сегодня я засомневалась. Боюсь, что однажды его снова может скрутить боль, а я не смогу помочь.

Видя, что Антон Павлович не понял, о чем она, Таня рассказала, что случилось утром. Тот приступ она не забыла и сейчас собиралась воспользоваться шансом и проконсультироваться со специалистом. Если подобное повторится или случится что-то еще, она должна быть готова вовремя среагировать.

«Еще ведь не факт, что ты останешься у Ховричевых», — пропищал голос внутри Тани, и она вздохнула. Страх потерять работу, к которой она уже начала привыкать, поселился в сердце, ведь сейчас ее могли уволить. Что за сиделка такая, которая допустила травму подопечного? Таня корила себя, что не проявила достаточно ловкости, чтобы схватить Никиту, что предложила идти по покатой дороге, что отвлеклась на спор с мамой. Еще Таня очень переживала за Никиту. Хотя врач и говорил, что ничего страшного не произошло, она все равно волновалась.

— Вот же упрямец, — врач цокнул языком. — Завтра дам. И список необходимых процедур на всякий случай. Вдруг Хинин опять не окажется рядом.

В этот момент из палаты вышел Валентин Никандрович. Глаза его еще сверкали. Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул и, только успокоившись, подошел.

— Валентин Никандрович, у вас же давление, — укоризненно покачал головой врач.

— Антон Павлович, мы можем переговорить в вашем кабинете? — устало проговорил он.

— Валентин Никандрович, я… — обратилась к нему Таня. Она уже подбирала слова для оправдания. Никита, скорее всего, сам рассказал, как было дело. Таня была готова на все что угодно, лишь бы не искать новую работу. Она ведь еще не расплатилась с кредитом и Инне задолжала за месяцы бесплатного проживания.

— Я знаю, Татьяна, — он прервал ее на полуслове. — Мой племянник бывает слишком вспыльчив и скор на действия, — мужчина тихо и с сожалением вздохнул. — Надеюсь, больше подобного не повторится.

— Вы не уволите меня? — Таня ожидала другого исхода. Сегодня весь день ее догадки оказываются ложными.

— Никита сказал, что не справился с управлением и вашей вины нет. Он просил не увольнять вас, — Валентин Никандрович снял очки и устало потер переносицу большим пальцем. — Или вы хотите сказать, что мой племянник врет? — он строго глянул на нее.

— Нет, что вы.

В сверкнувших сталью глазах Таня прочла, что ложь сейчас предпочтительнее правды. Валентин Никандрович будет в большей ярости, если окажется, что Никита рассказал ему не все.

— В таком случае спокойной ночи. Я думаю, вам предоставят место, — он вопросительно глянул на Антона Павловича, который кивнул, подтверждая слова.

Валентин Никандрович ушел, оставив Таню в раздумьях. «Никита взял вину на себя и просил за меня, но зачем?» — Ответ можно узнать только у него самого. Именно это она и собиралась сделать и тихо вошла в палату. Никита лежал на спине и пялился в потолок, щуря глаза. Пластырь прикрывал небольшую ссадину на лбу.

— Как ты? — спросила она, подойдя вплотную к койке.

— Голова кружится, подташнивает, в ушах звенит. — Он говорил медленно, неохотно и совершенно безразлично, будто ему было абсолютно плевать на свое здоровье. На Таню он тоже не смотрел, но не потому, что злился, а, скорее, потому что потолок считал более интересным зрелищем или не хотел поворачивать голову. — Свет выключи, пожалуйста, — попросил Никита.

Таня отошла к двери и щелкнула выключателем. Гореть остались две лампы в углу: так его глазам не будет дискомфортно и комната не погрузится в мрак. Таня не любила, когда темно: в такие моменты особо остро чувствуются апатия и тревога. Они и так были в больнице — не стоило подкармливать негативные чувства еще больше.

— Ты не окончила медицинский, — Никита не спрашивал, утверждал. — Я слышал твой разговор с фельдшером.

Таня ошарашенно посмотрела на него. Получается, когда она разговаривала со Стасом, Никита пришел в себя, но не подал виду? Вот он гад! А она так переживала, что он долго в отключке!

— Ты знал и не сказал, — Таня обиженно поджала губы и опустилась на стул рядом с Никитой. — Почему?

— Валентин бы нашел тебе замену: кого-то опытнее, а значит, и старше, — спокойно ответил Никита. — С ровесницей интереснее иметь дело, и на тебя хотя бы приятно смотреть. Но постарайся больше не врать мне, — строго прибавил он.

— Прости, — Таня пристыженно опустила голову. О чем она думала? Неужели правда надеялась, что обман не всплывет? Хорошо еще, что правду слышал Никита, а не его дядя. — Впредь обещаю говорить только правду. Но ты тоже больше не притворяйся. Знаешь, как я за тебя испугалась?

— Хорошо, — согласился Никита. В полутьме палаты Тане показалось, что на его лице промелькнула улыбка. — И ты расскажешь, почему отчислена.

Таня считала, что так будет справедливо. Если он узнал одну часть ее секрета, то имеет право знать и другую.

— В моей семье все женщины — медики, — начала она говорить. — Мама всегда настаивала, чтобы я продолжила традицию.

— Я помню, — уведомил Никита. — Ты решила выполнить ее требование, но сбежала в другой город.

— Мама мечтала поступить в Самарский мед, но не смогла, — пожала плечами Таня. — А я бы не смогла терпеть ее наставления и придирки в Калининграде. Она хорошая, ты не думай, просто очень хочет, чтобы у меня была престижная профессия, хорошее будущее, — протянула она, и на лице отразилась легкая меланхолия.

— А ты? — Никита скосил глаза в ее сторону: вертеть головой ему запретили.

— А я поступила, но на втором курсе завалила фармакологию, — Таня понуро вздохнула. — И философию. И химию вовремя не закрыла. — Она опустила голову, спрятав лицо в ладони, принялась массировать веки. Чувство собственной беспомощности и тупости навалилось с той же силой, как и в день отчисления. — И пересдать пока не смогла.

— Ты хочешь быть врачом? — спросил Никита. — Если не смогла выучить предметы, стоит задуматься, нужно ли оно тебе.

— Можно подумать, ты у нас весь такой идеальный и никогда у тебя неудач не было, — обиженно поджала губы Таня: слова Никиты ее сильно задели.

— У меня была только одна неудача, — ответил он сердито, — и произошла она не по моей вине.

— Прости, — Тане стало неловко за вырвавшиеся против воли слова. В конце концов, Никита не сказал ничего плохого — она сама зацепилась за них. Не стоило задевать его в ответ.

— Ты не ответила на вопрос, — напомнил он.

— У меня не так много вариантов. Медицина — единственное, по мнению мамы, достойное дело. Была еще причина: мой папа болел сильно. Я хотела выучиться и найти лекарство, но не успела. — В последний момент голос сорвался, и Тане пришлось ущипнуть себя за локоть, чтобы вдруг не расплакаться. Папа бы не одобрил.

Отец был ее лучшим воспоминанием. Он всегда поддерживал и был рядом. Это он научил ее кататься на велосипеде, подарил ей первый фотоаппарат, показал, как выбирать ракурс и ловить лучшие мгновения жизни. Таня очень скучала. И, хотя прошло много времени, вспоминать его было грустно.

— Соболезную, — сухо проговорил Никита.

— Год прошел, — отмахнулась от его жалости Таня. — Мама очень его любила. Я переживала, как бы она не наложила на себя руки. Хотела взять академ, остаться после похорон дома с ней, но мама непреклонно заявила, что учебу ни в коем случае нельзя прерывать. В итоге… — она замолчала, подразумевая, что все ясно и без объяснений.

— Понятно, — протянул Никита, и Таня услышала в простом слове укор.

— Я готовлюсь восстанавливаться, — возмутилась она. — К тебе я нанялась, потому что нужны деньги.

— Восстановишься, а потом опять завалишь предметы, — цинично заметил Никита. — Врач из тебя так себе.

— При этом ты не позволил дяде меня уволить.

— Разве тебе не нужны деньги?

— Ну да, — Таня поджала губы. — Прости, не должна была язвить. И спасибо, — добавила уже тише и расплылась в улыбке.

Сегодняшний день перевернул ее представления о Никите. Он оказался не только умным и интересным собеседником, но еще и благородным человеком. Простое «спасибо» не могло описать, насколько Таня была ему благодарна за возможность сохранить работу. Если бы Никита сказал дяде, что это она виновата в его падении, Валентин Никандрович ни за что не дал бы ей второй шанс. Напряжение, сковавшее ее там, на Ленинградской, наконец отпустило. Зазвонил телефон, Таня извинилась и вышла в коридор, чтобы ответить. Это была Кристина.

— Татьяна? — вместо приветствия спросила она. — Отец сказал, что вы с братом в больнице. Скажи, пожалуйста, что с ним? — В голосе слышалось неподдельное беспокойство на грани истерики. Возможно, если Кристина не успокоится, она и случится.

— Не переживай, — поспешила объяснить Таня. — Мы переночуем тут на всякий случай, но все будет хорошо. Утром скажу, и он позвонит тебе. Или, если хочешь, сама приходи завтра, думаю, врач будет не против.

— Нет, не надо, — остановила ее Кристина слишком поспешно. — Его же не стоит беспокоить, верно? И у меня завтра смена в лавке. Тебе тоже надо отдохнуть: вряд ли у тебя был приятный день. Спокойной ночи, — и она тут же положила трубку.

Таня пожала плечами. День и правда выдался нелегким.

***

Никита лежал на ужасно неудобной больничной койке и смотрел в потолок. Рядом на точно такой же спала Таня, а он заснуть не мог. Раздражение, клокотавшее внутри после встречи с сердобольным мужиком и толкнувшее на необдуманные действия, немного улеглось. Сейчас он понимал, что поступил глупо: большое счастье, что отделался лишь сотрясением. Пережил бы Никита еще одну травму, сказать он не мог. Испугалась не только Таня, но и сам он отошел от потрясения, только когда Валентин явился с выговором.

Он не подумал, позволил гневу завладеть собой, отключить мозг. Слова мужика о храме и свечках вызвали агрессию. Еще год назад Никита набросился бы на него с кулаками. Мужику повезло, что он научился сдерживаться и вместо драки предпочел выдумку и побег. Никита фыркнул и тут же покосился на Таню: не разбудил ли? Нет.

Она мирно посапывала. Медно-каштановые волосы упали на умиротворенное лицо. Сегодня он узнал о ее лжи. Почему это не оттолкнуло, а, наоборот, только сильнее заинтересовало? Может, потому, что она такая же, как он: живет выбранной не ею жизнью и ничего не может с этим сделать. Сам он уже давно смирился. Никита ненавидел, когда лгут, но Таня ведь соврала не ему, а Валентину. Это меняло дело. И все же он собирался теперь прислушиваться к ее словам, внимательно выискивать в любой фразе ложь, чтобы снова не натолкнуться на обман.

Это была не единственная причина, почему он простил Танино вранье. Из головы уже неделю не выходил тот день, когда она предложила странную и глупую игру в вопросы, особенно то, что произошло в конце. Он даже не помнит, как ладонь оказалась на его плече, слишком сильно был погружен в нерадостные воспоминания, вызванные карточкой. Это прикосновение решило все.

До травмы Никита и не осознавал, насколько тактильным человеком всегда был. Прижать, погладить, просто прикоснуться к руке для него вдруг стало очень важным. После травмы Никиту никто не трогал. Да, с ним проделывали разные медицинские манипуляции, вертели руки и ноги в разные стороны и много чего еще, но просто так, по-человечески, ни разу: боялись причинить боль, не хотели, брезговали… Даже родные сторонились его, он сам их оттолкнул. Таня была первой, кто осмелился.

Ее прикосновение решило все. Во всяком случае — для Никиты. В первый день их знакомства он собирался прогнать Таню, вынудить уволиться, как не раз делал это с другими, теми, кого Валентин нанимал до нее. Они были намного старше Тани, опытнее, и Никите казалось, что отделаться от ровесницы, отпугнуть ее будет проще. Но, после того как почувствовал тепло ее ладони, оставил эту мысль. Теперь хотелось, чтобы она работала с ним. Его тактильный голод и ее способность без труда его унять — вот основная причина, по которой Никита умолчал о Танином секрете. Она единственная в доме, кто обращается с ним как с человеком, грубым, вредным, саркастичным, но человеком. Не потакает его настроению, заставляет что-то делать вопреки его нежеланию, не боится сказать что-то, что может его задеть. То же толкало его выяснить о ней больше, расположить к себе, сделать так, чтобы она сама захотела остаться с ним. Нет, это не та ситуация, когда ты только познакомился с человеком, но ощущаешь, будто знаешь его всю жизнь. Никита Таню не знал, но хотел узнать. Раньше такого не было, и он полностью отдался этим ощущениям: найти информацию о ней, слушать все ее рассказы, попытаться расположить к себе.

Мыслить — значит беседовать с самим собой. Никита делал это так долго, что ему порядком надоело. Теперь он хотел говорить с Таней, внимать ей, а не себе. Одиночество, ставшее уже привычным фоном пустых дней, теперь доставляло дискомфорт. Впервые за два года оно казалось противным. Могло ли это быть тем самым положительным результатом психотерапии, который ему обещали? Никита не знал. Знал только, что хочет Таниной компании, как хочет потянуться за очередной сигаретой, стоит только тоске осесть в душе. Даже готов потакать ее желаниям.

Никита не любил нарушать распорядок. Более того, порядок был ему необходим, чтобы не слететь с катушек. Просыпаться в одно и то же время, есть по часам, принимать лекарства вовремя — он так привык к этому, что соблюдал режим машинально. Почему же сегодня поддался на уговоры Тани и позволил изменить привычный ход вещей? Это было безответственное решение, но Таня попросила, и было сложно отказать. Никита думал: от одного раза ничего плохого не случится — теперь он лежит на больничной койке, а голова раскалывается надвое. Плохой конец дня, только вот Никите давно не было так хорошо, как теперь.

Приятно было обнаружить, что сегодняшними рассказами он смог расположить ее к себе. Когда тебя с упоением слушают, иногда забывая закрыть рот, это всегда приносит удовольствие, особенно если такого давно не случалось. Захотелось, чтобы это длилось как можно дольше. Желание Тани восстановиться в университете слегка пугало, ведь в таком случае она может уволиться и оставить его в пустоте. Никита надеялся, что она передумает, и собирался сделать для этого все.

Соседняя койка скрипнула: во сне Таня повернулась на другой бок. Никита разочарованно выдохнул. Ему не нравился этот звук: слишком громкий в ночной тишине, грубо вернувший его в реальность. Никите было ужасно неудобно, и он уже знал, что завтра все тело будет жутко болеть, правда, не так сильно, как сегодняшним утром: боль обычно не бывала два дня подряд одинаковой. На всякий случай ему выдали кучу обезболивающих таблеток. Конечно, слабее, чем лекарство, которое он использует дома. И голова снова разболелась.

Никита зевнул. День был изматывающий, а ночь предстояла долгая. Ему стоило поспать, а не нагружать мыслями и без того потрясенный мозг. Но он не мог не думать: слишком много эмоций испытал за этот день.

Сейчас его мысли занимала Таня. Это немного пугало. Никита не привык к подобному, но вытряхнуть ее из головы не получалось. Он не юлил, когда говорил, что на нее приятно смотреть. В первую встречу ее стройные ноги сразу приковали его взгляд. Лишившись возможности ходить, он первым делом всегда обращал внимание на ноги и только потом на лицо. У Тани оно было приятным, будто лучилось. Она улыбалась, и Никиту, у которого и без того было отвратительное настроение из-за разболевшейся головы, ее улыбка раздражала, и он нагрубил. Тем же вечером понял, что зря.

Поток размышлений пора было прекращать. Голова буквально раскалывалась. Еще немного — и он точно не сможет уснуть. Никита насильно закрыл глаза, и, стоило немного расслабиться, в памяти вспыхнул карий взор. Танины глаза походили на глаза любопытного, озорного олененка. Радужки цвета черного чая, освещенного летним солнцем — Никита еще ни у кого таких не встречал. Танины глаза умели говорить: они менялись в зависимости от настроения хозяйки. Грустит — глаза темнеют, радуется — светлеют, счастлива — в них появляются озорные звездочки-огоньки. Читать ее по глазам — полезное умение, чтобы расположить к себе.

Никита нервно скривил губы, понимая, что не уснет. Эта ночь снова прошла в размышлениях, но по гораздо более приятным причинам, чем предыдущие. Только к концу, когда до рассвета оставалось не более часа, сон все же Никиту сморил.