Сказание о Дне и Ночи

Мария Михайлова (2025)

Что происходит когда встречаются два абсолютно противоположных характера? Один, как день, а другой, как ночь? А если они заклинатели, и им нужно вместе преодолеть трудности, разгадать тайны и открыть "Чертог девяти божеств", книгохранилище величайшего мистика? Останутся ли они прежними после столь сложного пути, пройденного вместе? Яды, убийства, интриги, коварство, и очень тонкие чувства главных героев унесут читателя в далекие времена, где заклинатели обладали тайными знаниями и искусствами, а князья феодальной дохристианской Руси боролись за власть и престол. Это первая повесть цикла "Сказание о Дне и Ночи"

Освобождение или смерть

Ночь опустилась тёмной пеленой. Холодный ветер играл ветвями деревьев загадочно шелестя в их кроне. Три коня мягко ступали копытами по лесной песчаной дороге. Ингвар, учитель и князь с княгиней ехали верхом, удаляясь от княжьего терема туда, где их никто не услышит.

Всеволод дал Яромиле опиум, чтобы Станислав мог вывезти супругу тихо, без криков и лишнего шума. Ему не нужны были свидетели, и он всё делал сам.

Полная луна, огромным жёлтым блином источала свет, лесная дорога была наполнена звуками и шорохами. А обмякшее и безвольное тело княгини с сомкнутыми веками мягко покачивалось на плече когда-то горячо любимого супруга.

Остановились на большой лесной поляне, яркая луна давала мягкий таинственный свет проявляя силуэты деревьев вокруг.

— Княже, мне придется её привязать, — сказал старец, доставая верёвку из седельной сумки. — Она будет биться и кричать, ты готов к этому? Можешь уйти подальше в лес, если тебе больно это слышать.

— Хорошо старче, — ответил Станислав и привязав лошадь, пошел дальше по дороге чтобы не слышать разрывающих сердце звуков.

— Добро, — сказал учитель. Вместе с учеником крепко привязал княгиню к большому дубу, сел рядом и положил на колени гусли.

Всеволод начал играть старинную мелодию. Музыка полилась звенящим потоком чистого источника, то громко заигрывая, то глухо отзываясь. Одиннадцать медных струн пели и шептали, радовались и плакали в бесконечной красоте и разнообразии чувств. А гусляр, опустив веки, мягко перебирал их в ночной тиши.

— Прекрати, прекрати, — закричала княгиня, — Мне больно, я не могу!

Всё её тело сотрясала дрожь, а из ушей потекли кровавые струйки.

Учитель играл, а Яромила бесновалась. Она металась из стороны в сторону, билась головой о дерево, насколько позволяла верёвка, и неистово кричала:

— Я больше не могу!

Учитель запел песню на древнем языке, и грубые гортанные звуки повторялись друг за другом вторя гусельным струнам. Единственное уродливое око призрака, которое Ингвар теперь хорошо видел, начало безудержно вращаться, а из глаз княгини потекли кровавые слёзы, багровыми струйками стекая на иссохшие щёки и подбородок, которые она кривила в жуткой гримасе боли.

Молодой заклинатель закрыл глаза, зрелище было неприятным, он вслушивался в пение и музыку старца. Его голос, мягкий и бархатистый, трогал самые потаённые струны человеческого естества, и давал усладу ушам. Но призраки его не выносили. Много раз за свою жизнь Ингавр видел, как Всеволод изгоняет нечисть из людских тел. Это было жутко. Люди корчились и кричали в агонии, их перекошенные лица и тела неистово бились в припадках, и знал, что не все из них остаются живы после этой пытки.

— Хватит! Прекрати! — услышал он срывающийся голос и открыл глаза. В ночной полутьме молодой заклинатель увидел, что князь накинулся на старца и пытается его остановить.

Нет, не князь, это… это… Княжич Улеб! Что он здесь делает? Как узнал? Следил за ними?

— Перестань, не мучай её, — кричал Улеб вне себя, вырывая гусли из рук учителя левой рукой, правая лежала в подвязанной на шее косынке.

Старец перестал играть, и княжич начал отвязывать мать, неумело работая единственной рукой.

— Что ты делаешь? — заорал выбежавший из леса князь, — Она одержима, она душила людей, умрёт через три месяца, если не выгнать эту Тварь!

— Нет! — вопил Улеб всё ещё мучаясь с верёвками.

— Не смей! — закричал Станислав, — Играй старче Всеволод! И повалив сына на землю, всем своим могучим телом придавил его к влажной от россы траве. Он закрыл княжичу уши своими руками, и повернул голову прочь от жуткого зрелища.

— Нет отче, не убивай её, — орал Улеб рыдая и сотрясаясь под грузным телом отца, — Она твоя жена, моя мать, ты не можешь, не можешь!

Отец и сын бились и рыдали на земле, учитель играл и пел песню волшебной красоты, а у Яромилы потекла кровь из носа и рта. Она уже не кричала, не дергалась, а безвольно сидела не шевелясь. Кровавые струйки из ушей, носа, рта и глаз, покрывали светлую одежду багровыми пятнами. Луна освещала её морщинистое лицо, и княгиня казалась старой и грязной куклой, забытой всеми на чердаке.

Глаз исчез, Лихо ушло в мир Нави, а учитель подошёл и послушал пульс.

— Она мертва? Вы убили её! — прокричал Улеб в гневе скидывая с себя отца, который теперь ослабил хватку.

— Она пока жива, но вероятность поправиться очень мала, — ответил учитель, развязывая верёвки и обтирая лицо Яромилы от крови.

— Ненавижу тебя, ненавижу, это всё ты, ты! Прятал от всех, даже от меня, вместо того чтобы лечить! — орал Улеб толкая отца единственной рукой в неистовой злобе.

Князь обнял, и всем телом больно прижал сына к дереву, чтобы успокоить. Княжич орал и бился в жёстких объятиях, потом постепенно успокоился и теперь уже только всхлипывал и шмыгал носом. Он безвольно шагал, опершись на руку отца. А его странный невидящий взгляд, отдавал каким-то сумасшествием в свете яркой луны.

Княгиню снова посадили к супругу на лошадь, и она вновь безвольно откинулась на его могучую грудь.

Улеб бежал за ними пешком, и Всеволод приказал ему сесть на лошадь к своему ученику. Ингвар думал, что княжич откажется с ним ехать, но ему, видимо, было уже всё равно, хоть к чёрту рогатому садиться! Он был полностью истощён. Вымотан выбитым сегодня утром и сильно болевшим плечом, страданиями матери, борьбой с отцом, долгой дорогой бегом, еле поспевая за конными.

Ингвар посмотрел на своё седло. В отличие от князя, с седлом для двоих седоков, у него было обычное, с высокой задней и передней лукой. Вдвоём в такое не сесть. Поэтому он передвинулся назад, расположился на крупе своего коня по кличке Ворон, протянул руку и помог княжичу сесть в своё седло.

Двинулись. Улеб сначала сидел ровно, потом начал покачиваться, а после и вовсе откинулся назад, облокотившись на грудь Ингвара. Его глубокое дыхание, аромат тела, умасленного благовониями, был непривычен. Тёмные волосы касались правого уха и Ингвар пытался наклонить голову чтобы их не чувствовать.

— Как интересна судьба, — думал молодой заклинатель, — тот, кто издевался и оскорблял его больше всех, теперь в его власти. И делай с ним что хочешь, хоть скинь сейчас головой вниз с седла.

Ему было жаль княжича и его мать, он даже думал, что можно было обойтись с его рукой не так жестоко, но злоба на наглого паршивца убивала всё сострадание.

Полная луна сияла над их головами, покрывая серебром макушки деревьев. Ветер играл в их одежде, а дорога петляла поворотами являя по сторонам темные силуэты, скрытые ночной темнотой.

Подняв левую руку, молодой заклинатель, очень аккуратно, чтобы Улеб не почувствовал, расстегнул пуговицы на вороте его жёлтой шёлковой рубахи. Медленно просунул руку под одежду и нащупал плечевой сустав. Горячий, с сильным отёком, но хорошо вправленный, он ещё помучает наглеца какое-то время.