Динка-малинка

Милана Фелиз

Все проблемы родом из детства. Травмированные дети превращаются в травмированных взрослых и воспитывают уже своих травмированных детей. Диане около тридцати лет; она страдает от одиночества и депрессии. Чтобы избавиться от детских травм и уничтожить боль, приобретенную в результате мучительной преемственности поколений, Диана приходит на приём к психотерапевту и понимает, что процесс исцеления собственной души невозможен без погружения в прошлое, от которого она так отчаянно бежала всю жизнь.

Спасительный Савка

Савка был старше Динки на три года. Первые несколько лет жизни мальчик сильно болел, поэтому мать заметила беременность Динкой лишь на сроке три месяца. Когда женщина ложилась с Савкой в больницу, ей часто приходилось оставлять маленькую Динку на отца и Машку. В это время Динка обычно сваливалась с высокой температурой, худела и начинала мочиться в постель не только по ночам, но и днём. Все таблетки, которые ей пытался впихнуть отец, тут же оказывались на одеяле вместе с рвотой. В такие моменты Динка не боялась, что её треснут за испачканное одеяло. В такие моменты она умирала на какое-то время. Её не интересовали даже сладости с фруктами, которые в обычные дни редко появлялись в их доме. Лакомства, купленные отцом, обычно так и оставались лежать нетронутыми на табурете рядом с кроватью до самого приезда матери. Однако стоило только матери вернуться домой, щёки Динки наливались, подобно спелым яблокам, глаза зажигались озорным детским огоньком, и проблема частой смены обмоченных простыней переставала быть такой острой. После болезни девочка прятала конфеты в шкаф и под подушку, а потом съедала их, изредка делясь с Савкой.

В отличие от светловолосой румяной Динки, Савка всегда выглядел болезненно. Его оттопыренные уши выглядывали из-под жгучих чёрных волос, на стрижку которых у матери часто не было времени и сил. Однако даже сильно отрастая, шевелюра Савки не опускалась на плечи, а топорщилась в разные стороны, из-за чего детская голова на тонкой шее напоминала чупа-чупс. Савка страдал от постоянной аллергии, он часто чихал и задыхался, и на его щеках и теле годами не проходил диатез. Именно для Савки изначально заводились козы — козье молоко в первые годы жизни мальчика оказалось для него наименее аллергенным.

* * *

— Я обязана ему жизнью, — Диана глубоко вздохнула и на несколько секунд закрыла лицо ладонями, — мне кажется, именно с тех пор я и боюсь высоты и воды…

* * *

В тот летний день 1993 года Савке и Динке разрешили поиграть с соседскими детьми вне ограды дома, чтобы попускать кораблики в луже у калитки.

Соседские девчонки восьми и десяти лет, а также их старший брат, которому должно было исполниться тринадцать, выпросили у своей матери старую газету и принялись за дело. У Динки не получалось сложить бумагу, как надо, но Савка, повторяя за соседским мальчишкой, соорудил целый морской флот. В лужу детьми было спущено десять кораблей, но почти все они застряли из-за грязи ещё на старте своего путешествия — лужа оказалась недостаточно глубокой.

— Я знаю глубокую лужу тут недалеко, — отозвался самый старший из компании. — Там, под железнодорожным мостом.

— Но нам не разрешали далеко отходить… — засомневался Савка и продолжил палкой подталкивать один из корабликов, который вскоре распался и превратился в размокший лист бумаги.

— Да ладно, мост и лужу отсюда даже видно, — сказала младшая из соседских девочек. — Мы только кораблики запустим.

— Мишка скоро погонит коров, он нас увидит и расскажет бате, — возразил Савка.

— А мы запустим кораблики и посмотрим на них с моста, — предложил соседский мальчишка, — так мы и увидим, когда Мишка с коровами появится. Тем более мне всегда было интересно, правда ли, что Мишка гоняет коров, сидя верхом на большом чёрном быке Романовых.

Через полчаса все корабли были спущены на воду, а дети, присев на корточки, завороженно смотрели на них через щели моста. По мутной воде ходили лёгкие волны, и кораблики медленно расплывались в разные стороны.

«Как же высоко и страшно… Вдруг там монстр? Вдруг он сейчас потопит все наши кораблики и схватит нас? Просто так всех нас затащит туда в грязь?» — подумала Динка, тревожно глядя на воду. Её голова закружилась, она с огромным усилием встала и заметила, что все дети вокруг исчезли, словно их и никогда не было рядом. Ноги Динки не двигались, она, остолбенев, стояла посреди моста и пыталась найти глазами Савку. Внезапно девочка услышала громкий гудок и увидела тепловоз, который на полном ходу мчался на неё. Маленькими ножками она переступила с одной шпалы на другую, а потом, качнувшись, упала на четвереньки и медленно поползла от приближавшейся опасности. Сигнал поезда и звук тяжёлых железных колёс почти оглушили её.

— Динка! Нет… Динка! — ветер донёс откуда-то издалека крик Мишки. Мишка рванул к мосту со всех ног, и кепка слетела с его головы. Коровы разбрелись в разные стороны, крики мальчика перешли в отчаянный вопль.

— Динка! Динка! Динка-а-а-а! — завизжал Мишка, а потом запнулся и упал в грязь, которую перемешали утром коровьи копыта. Во рту пересохло, а внутри носа неприятно защипало. Он резко вскочил и продолжил бег.

— Динка! Динка! Прыгай с моста, дура! — заорал Мишка, закашлявшись, но сестра его больше не слышала. В эту секунду поезд промчался перед глазами мальчика, его сердце неистово и отчаянно заколотилось, а уши перестали что-либо слышать из-за пульсирующей в висках крови. Мишка хрипел и продолжал бежать, солёные слезы катились градом по немытым щекам, одышка царапала спёртое горло. Кирзовые сапоги без портянок сбили ноги в кровь, отчего каждый шаг отдавался жгучей болью в пальцах и пятках.

Добежав до насыпи железной дороги, Мишка повалился с ног и пополз вверх. Камни и песок поцарапали его ладони, а в рот попала пыль и противно заскрипела на зубах. Внезапно он услышал заливистый смех прямо под мостом — смех Динки. Мишка встал, неудачно развернулся и кубарем скатился вниз. Казалось, в его теле не было ни одной косточки, которая бы не ныла от боли. Мишка, как собака, отряхнулся, поднялся и заглянул под мост. С противоположной стороны лужи стояли Савка и Динка.

— Дура! Дура! Коза поганая! Что ты там шеперилась? — плакал Савка и дёргал её за руку.

Мишка бросился к ним через лужу, зачерпывая сапогами воду и грязь.

— Как вы тут оказались? Кто вас на мост завёл? Как вы успели? — Мишка оступился, упал на колени и подполз к брату и сестре. Он обнял их из последних сил, крепко прижав к грязной куртке.

— Мы на жопе съехали, — засмеялась Динка, — только я жопу поцарапала об камни.

— Мы пошли с ними кораблики попускать и посмотреть, как ты коров гнать будешь, — указал Савка на мальчишку и его сестёр, которые всё это время стояли на безопасном расстоянии от моста и наблюдали за всем происходящим со стороны. — Я сначала тоже ушёл с ними, а потом заметил, что Динка отстала, пришлось заново лезть на мост. В последний момент толкнул её на насыпь сбоку и прыгнул сам…

— Уроды! Муд*ки! — Мишка резко подпрыгнул, едва не сбив Динку и Савку, и устремился к соседским детям. — Какого хрена вы их сюда привели? Какого хрена вы их тут бросили?

Он схватил младшую из девчонок и тряхнул за плечо, отчего та упала и захныкала. Другую девочку он оттолкнул, ударив наотмашь, и погнался за мальчиком-подростком, который успел пуститься наутёк. Мишка быстро нагнал беглеца и нанёс ему сильный удар ногой по ягодице. Мальчишка громко вскрикнул от боли, выгнув спину. Схватив противника за шею, Мишка запрыгнул на него сзади и повалил на землю. Соседский мальчик уже почти не сопротивлялся, когда Мишка перевернул его лицом к себе, сел ему на грудь и принялся наносить тяжёлые удары по носу и челюсти, иногда промахиваясь и отбивая костяшки пальцев об землю.

— Оставь его! — кто-то схватил Мишку за плечо.

Это была одна из бабушек, которая пришла встречать коров. Воспользовавшись замешательством Мишки, мальчишка выскользнул из цепких рук соперника и, держась за разбитую губу и прихрамывая, устремился следом за своими сбежавшими сёстрами.

Родители узнали о случившемся сначала от соседки, которая пришла жаловаться на Мишку за то, что тот побил её сына. Однако, услышав подробности, отец едва сдержался, чтобы не отлупить саму женщину. С матами он вытолкал её за ворота, запретив навсегда появляться на пороге их дома.

В тот вечер мать украдкой вытирала то и дело наворачивавшиеся на глазах слёзы. Она не стала сепарировать молоко и почти всё споила телятам. Между домашними делами она обнимала каждого из попадавшихся под руку детей и проклинала железную дорогу, которая находилась так близко от их дома.

* * *

На улице было темно, начинался дождь. Женщина брела по железнодорожным путям, освещая себе путь тусклым фонариком. В кирзовые сапоги, надетые на голые ноги, то и дело попадали мелкие камни. Хлопковая ночнушка промокла, военная ветровка больше не согревала и не спасала от ветра. Длинные растрёпанные волосы прилипали к лицу, лезли в глаза и нос.

— Динка! Доча! Доченька! — кричала мать в пустоту.

Ветер усиливался, в лицо вместе с дождём начали прилетать острые крупицы песка с железнодорожной насыпи.

— Мамуша… — совсем рядом раздался голос Динки, — мамочка, мама…

— Доченька! Доча! — в горле запершило, сапоги словно приросли к земле.

— Мама!!! — отозвался детский голос уже дальше.

Глаза ослепил свет быстро приближающегося поезда, уши заложило от стука колес и серии долгих гудков. Внезапно в слепящих бликах мелькнула растрепанная детская головка.

— Доча! Доча, уходи! Прыгай с моста! — мать хотела подбежать к дочери, но ноги в сапогах, до краёв наполненных камнями, не дали женщине сдвинуться с места ни на сантиметр.

Поезд шёл прямо на девочку, которая неуклюже топала по шпалам, не слыша криков матери. Через секунду Динка растворилась, превратившись в белое облако, а поезд продолжил свой путь, двинувшись в сторону женщины. Она почувствовала, как в долю секунды через её грудь прошли все тридцать вагонов, которые, словно тысячи мелких крючков, впились в сердце, а затем, взорвавшись внутри, разорвали его на части, оставив между рёбрами сквозную дыру.

— Динка! Доча! — мать упала на колени и поползла к месту, где в последний раз видела дочь. В нос ударил сладковатый запах крови, земля под ногами и руками стала превращаться в кровавую кашу с грязью и человеческими костями.

— Мамочка, мамуш! — маленькая рука гладила лоб матери. — Мамочка, ты что так хрипишь?

— А? Доча!

— Ты так дёргалась и стонала, что я проснулась.

— Спи, доченька. — Мать натянула покрывало на себя и на дочь, а потом бросила тревожный взгляд на кровать Савки. Савка, как всегда, свернулся калачиком под одеялом, спрятавшись с головой. С первого взгляда даже было не понятно, что на постели кто-то спит, но, прислушавшись, мать различила размеренное дыхание сына и облегчённо сомкнула глаза.

Только спустя несколько лет Динка поняла, как сильно рисковал Савка, практически вытолкнувший её из-под колёс поезда, как сильно переживал Мишка, и почему Маша повторяла некрасивое слово «с*ки», глядя в сторону соседского дома. Соседи съехали в то же лето, продав своё скромное жилище алкоголикам, которые в течение всего пары лет превратили его в руины.

Наступила осень, инцидент с поездом почти забылся, и жизнь семьи вошла в своё привычное русло.

* * *

— Знаете… Я ненавижу есть… Вот просто терпеть не могу. — Диана пристально посмотрела в глаза психолога и напряглась всем телом, сжав руки в кулаки.

— Именно поэтому вы лечились от анорексии?

— Да, ведь когда я стала взрослой, у меня появилось право…

— Право на что?

— На то, чтобы не есть. Это снова так по-детски… Навредить себе назло родителям, чтобы они пожалели, что когда-то насильно заставляли нас с Савкой есть. В те моменты я просто хотела исчезнуть. Можно сказать, свой план я осуществила лет через двадцать, становясь с каждым днём всё меньше, всё легче…

— Когда вы заговорили об этой проблеме со мной несколько минут назад, то вы…

— Я ждала вашей реакции. Я впервые в жизни сказала об этом открыто. Даже своему предыдущему психиатру я врала… Просто чтобы меня не закрыли. И есть я стала только из-за того, что у меня появилась мотивация — я не хотела ложиться в психушку. Мне простая-то терапия осточертела.

* * *

— Жрать нечего, как обычно… — отец стоял над кастрюлей и помешивал суп алюминиевой ложкой.

В этот раз он сильно задержался на дежурстве, так что все обязанности по хозяйству матери пришлось выполнять почти в одиночку, и женщина припозднилась с дойкой.

Савка и Динка сидели в темноте зала и аккуратно складывали игрушки в старый портфель, стараясь не издавать лишних звуков. Дети забыли убрать игрушки к приезду отца и были даже рады, когда тот застрял на кухне, занимаясь приготовлением ужина.

Он зашёл в зал только один раз, чтобы сбросить рабочую куртку, но из-за выключенного света не заметил бардака вокруг.

— Есть идите! — из кухни раздался командный голос отца.

Динка и Савка вздрогнули и посмотрели друг на друга, застыв.

— Что сидишь? Пойдём… — шепнул Савка.

На ватных ногах дети вошли на кухню.

— Руки мойте и садитесь, — бросил отец, разливая неприглядное месиво по тарелкам. — Мишку с мамкой пока дождёшься, с голоду подохнешь.

«Как жаль, что мы ещё маленькие, чтобы поить телят вместе с матерью, — пронеслось в голове у Динки. — Мишка-то придёт есть, когда батя уже не будет следить… Хотя какие мы маленькие? Мне уже семь, а Савке целых десять…»

На столе стояли три больших глубоких тарелки, до краёв наполненные жижей, которая должна была быть щами. Крупные куски капусты, картофеля и жирного мяса источали затхлый запах заплесневевшего грязного белья. Дети сели за стол, и отец придвинул к каждому по тарелке, алюминиевой ложке, рваному куску хлеба и кружке чая.

— Ну что смотрите, ешьте давайте. — Отец, потирая ладони, оглядел стол, затем сел на свой стул и принялся за трапезу, громко стуча ложкой и хлюпая.

Динка отщипнула кусок хлеба и сунула его в рот. Савка последовал её примеру.

— А суп кто будет жрать? Лопайте, я сказал, а то и так дохлые, — рявкнул отец.

Конец ознакомительного фрагмента.