Столик на двоих. Сборник рассказов

Наталия Гавриленко

Наталия Гавриленко — автор книг «Дочь капитана», «Жена капитана». По первому образованию — инженер-строитель, по второму- бухгалтер. В настоящее время — пенсионер. Прошла обучение на литературных курсах Б. Мирзы. В результате обучения и родилась третья книга — сборник рассказов «Столик на двоих», герои которых самые обычные люди, живущие среди нас. Они попадают в драматические ситуации: борются, страдают, переживают… Автор яркими зарисовками старается передать эпоху, в которой живут герои книги.

О вреде курения или как трудно стать блондинкой

Из далёких шестидесятых с черно-белой фотографии смотрят мои близкие: папа, мама, я, и моя сестра. Она младше меня на 4 года и учится во втором классе.

По просьбе моих родителей я всегда был для неё нянькой и воспитателем. Она неплохая девчонка: шустрая, смышлёная, но любит дружить и водить компанию больше с мальчишками, чем с девчонками. Говорит, что ей с ними не интересно. Отсюда все мои «проблемы»: мне надо следить за ней, опекать, оберегать от разных случайностей.

Из-за дружбы с мальчишками повадки у неё стали такими же: размашистые движения, некоторая угловатость, порывистость и вечные выдумки в поведении.

Пока она делает уроки или гуляет по двору нашего съёмного частного дома, я спокоен — она рядом и ничего с ней не случится. Она может сидеть в столярной мастерской нашего хозяина и наблюдать за его работой. Но стоит ей выйти со двора и пересечь трамвайные пути и шоссейную дорогу, как она оказывается во дворе своего нового дружка Сашки. Он живёт со своими родителями и бабушкой в частном доме: у них большой двор, сад, нутрии. Они вместе проводят всё своё время до школы. Чем они занимаются? Играют в шпионов и разведчиков. Разве можно понять, что творится в голове у восьмилетней девчонки и ее дружка?

Вот и вчера я застукал их честную компанию за курением в зарослях цветущего жасмина недалеко от нашего дома. Наблюдал за ними сверху террасы женского общежития. Они меня не заметили. Как только сестра со своим дружком приступили к процессу раскуривания самых дешевых сигарет «Прима», я громко крикнул:

— Наташка, вот я всё маме расскажу!

Сестра от моих слов опешила и застыла с зажжённой сигаретой во рту. Потом она закашлялась, выплюнула ее и, с выпученными от страха и дыма глазами, посмотрела на меня. Она несколько секунд откашливалась, а потом, предчувствуя предстоящую экзекуцию, взмолилась:

— Стерженька, братик, не выдавай меня и ничего не говори маме. Я тебя очень прошу. Мы играли в разведчиков. Сегодня — я артист Кадочников, а Сашка — болван Штюбинг.

— Ха-ха-ха, — делано и театрально рассмеялся я. — Давай вылезай оттуда, идём домой. Вот тебе будет от родителей…

И я повел сестру «под конвоем» к нам во двор. Дома она быстро разделась, умылась и улеглась в свою кровать «спать», хотя стрелка на часах приближалась всего лишь к цифре пять. Это она так хитрила: наверное, хотела сказаться больной, чтобы её меньше ругали. Мне было её жалко, но случая «повоспитывать» сестру я, конечно, упустить не мог. Уж больно не по душе мне было это их «курение». Я принял все возможные меры.

Вскоре появилась мама. Она впорхнула в комнату какая-то восторженная и радостная, вся окутанная счастьем. В комнате приятно запахло ее духами.

— Ву а ля! — весело воскликнула мама, прокручиваясь вокруг своей оси на одной ноге. — Как я вам? Похожа на Доронину?

Сначала я не понял, что в ней переменилось, но присмотревшись заметил, что она перекрасила волосы и стала из шатенки блондинкой.

На экраны кинотеатров только что вышел фильм с участием знаменитой актрисы. Фильм, на мой взгляд, имел странное название — «Еще раз про любовь». Все говорили, что наша мама похожа на Доронину. Конечно, сходство было лишь внешнее. Я решил, что мама решила довести свой образ до логического завершения и изменила цвет волос.

— Что же вы молчите? А где Натальюшка? — продолжала улыбаться и веселиться мама.

— Красиво. Спит. Ты лучше спроси, что она натворила — тоном старшего брата, ответственного за сестру, изрёк я.

— Что? — мама переменилась в лице и застыла с гримасой ужаса. Медленно осела на стоящий рядом стул.

— Что-что… Курила! Со своим разлюбезным дружком. Вон в тех кустах, — я махнул неопределённо куда-то вдаль для убедительности.

— Курила? — уже как-то отрешенно, позабыв своё только что весёлое настроение, произнесла мама. И уже строго, с льдинками в голосе, сказала: — Наталья, подойди ко мне, доченька…

Этот тон мамы я хорошо знал. Он не предвещал сестре ничего хорошего. Наташка появилась перед нами заспанная, со всклокоченными волосами, какая-то жалкая и угрюмая одновременно.

— Скажи мне, зачем вы с Сашей курили? Расскажи, пожалуйста…

Сестра исподлобья, насупившись, волчонком смотрела на меня, показывая сжатый за спиной кулак, и потрясала им.

— Мы играли в разведчиков. Сегодня я была русским разведчиком, а Сашка немецким. Курили до этого «понарошку», а сегодня Сашка предложил закурить по — настоящему. Какие мы разведчики, если даже курить не умеем? Вот и попробовали…

— Кто же вам сигареты продал? Вы же маленькие, дети? — Вопрошала наша правильная и честная мама.

— Продали Ленке. Она уже в 3-м классе, дылда и к тому же сказала, что для папы.

— Хорошо. Решим так… За этот проступок ты не будешь сегодня смотреть телевизор. А с Сашиными родителями я сама поговорю. Совсем не интересуются ребёнком… — И уже совсем другим, не строгим тоном, а скорее игривым, обратилась к сестре:

— Натальюшка, а как тебе моя новая прическа? Нравится? И цвет волос?

Сестра, продолжая насуплено смотреть в мою сторону, неопределенно пожала плечами и вдруг заплакала, сотрясаясь всем телом и растирая сжатыми кулаками мокрые глаза:

— Не знаю я… Ыыыыы… Ты не моя мама, иди и снова стань моей мамой, — ревела белугой сестра.

— Как же это я — не твоя мама? А кто же я, по-твоему?

Но сестра уже учуяла струнку сомнения в мамином голосе и решила отыграться за свое «наказание» на полную катушку.

— Ты — чужая тётя… Иди и вернись моей мамой. Ыыыыы…

— То есть мне надо идти снова перекрашиваться в прежний цвет?

— Да! — орала уже не своим голосом малолетняя актриса, неизвестно откуда уяснившая систему Станиславского.

— Мама, не слушай её. Эту дуру. И никуда не вздумай идти! — вдруг взорвался я от негодования и неприятия поведения сестры. — Давай дождемся папу. Пусть он посмотрит и тогда решите, что делать.

После моих слов мама совсем обмякла, опустила голову, теребила пальцами легкую косынку и смотрела потерянным взглядом сквозь нас обоих. Сестра по-прежнему громко ревела.

— Наташка! Оставь маму в покое! Никуда она не пойдёт!

Я уже пожалел, что затеял этот воспитательный процесс. Если бы я знал, чем он закончится…

Тем временем сестра уже плакала на своей кровати. На все уговоры мамы она твердила, как пономарь, что «это не её мама» и «пусть идёт куда хочет»… Она уже вошла в образ «обиженной дочери» и не соглашалась ни на какие уговоры «подождать до прихода папы».

На сестру я смотрел как на умалишенную, но ничего с ней не мог поделать.

И вдруг я увидел, как мама поднялась и, надев плащ и туфли, вышла из комнаты. На улице было уже темно и неуютно. Осень рано вступила в свои права. Черные силуэты деревьев качались от налетавших порывов ветра, дворовый асфальт покрылся опавшей листвой. Мама шла, зябко втянув голову в ворот плаща и была похожа на жалкую испуганную птицу, которую согнали с насиженного места.

— Ну, что? Добилась своего? — с горечью прошипел я, глядя на упрямицу.

Сестра замолчала на несколько секунд, соображая своим умишком, куда же пошла мама, а когда поняла, то зарыдала ещё громче, и на этот раз, кажется, по-настоящему.

Мама вернулась часа через два тихая и какая-то потерянная. Медленно села на стул и тоном человека, которого обрекли совершить то, чего он не желал, произнесла:

— Ну, вот, доченька, похожа я теперь на «твою маму?»

Волосы у мамы приобрели прежний цвет, но казались какими-то безжизненными, куцыми. На лице были видны следы недавних слез. От прежнего веселья и хорошего настроения не осталось и следа.

После этих слов сестра бросилась к маме в объятия и зарыдала в голос. Мама притянула её к себе и гладила по голове. Приговаривала:

— Конечно, я сама виновата — не подготовила тебя к моим перевоплощениям… Прости меня, моё солнышко…

И от этого «прости, моё солнышко» сестра завопила с новой силой — полного своего раскаяния.

Утром вернулся с дежурства папа. Они долго о чем-то шептались с мамой за столом, а потом он подошёл к сестре, обнял её и ласково спросил:

— Доченька, не дождалась меня? Не дала на нашу мамку — «Доронину» — посмотреть… Не успел я оценить её новый образ… И волосы жалко… Живые же они… А становятся мертвыми…

Сестра завопила в непонятно который раз. Ни о каком курении уже больше никто не вспоминал. А мама позже перекрасилась в блондинку ещё один раз…