Столик на двоих. Сборник рассказов

Наталия Гавриленко

Наталия Гавриленко — автор книг «Дочь капитана», «Жена капитана». По первому образованию — инженер-строитель, по второму- бухгалтер. В настоящее время — пенсионер. Прошла обучение на литературных курсах Б. Мирзы. В результате обучения и родилась третья книга — сборник рассказов «Столик на двоих», герои которых самые обычные люди, живущие среди нас. Они попадают в драматические ситуации: борются, страдают, переживают… Автор яркими зарисовками старается передать эпоху, в которой живут герои книги.

О болезни, любви и кое о чем еще…

В горле у меня запершило от холодного пива, жадно выпитого несколькими глотками после бани. К вечеру я почувствовала дискомфорт в мышцах — предвестника надвигавшегося недуга. Сразу же улеглась на массажную кровать, служившую верой и правдой уже тринадцать лет. «Русская печь» корейского производства основательно прогрела спину, и я еще надеялась, что «пронесет», но чуда не случилось даже после выпитого аспирина. Хвороба все-таки пробралась в мое в тело. Болела я редко: иногда зимой, продрогнув на ветру, иногда летом, в сезон прохладительных напитков.

Почему-то именно сегодня вспомнилось детство. Родители… Болели ли они сами? По крайней мере, лежащими в кроватях я их никогда не видела. Мама, медицинская сестра, в силу специфики своей профессии, мечтала, чтобы дома у нас никто не болел.

Она насмотрелась на солдат — симулянтов, по любому поводу бежавших в санчасть, в надежде отлежаться от нарядов и прочей армейской жизни. Но с мамой их номер не проходил: измерив прибывшему «страдальцу» температуру, она находила его «годным к строевой» и тут же отправляла хитреца обратно. Видимо, и нам с братом приписывалась та же участь «симулянтов», стоило нам занемочь.

Когда болезнь все-таки «забиралась» в меня, как осеннее серое облако, я мечтала о маминой любви, чтобы она была особенно нежна и ласкова со мной. Казалось, если она произнесет милые сердцу слова, погладит ладонью по волосам, то болезнь выскользнет из меня в ту же секунду. Просто испарится.

В действительности этого не случалось: мама наоборот была строже обычного: говорила нам с братом, что болезнь — испытание и мы должны проявить стойкость и мужество, как будто готовила нас к какой-то суровой, трудной, лишенной всяческого комфорта, жизни. Ласковых слов мы не слышали. Наверное, все прилетает бумерангом из ее детства?

В седьмом классе я слегла с температурой. Мама недоверчиво приложила к моему горячему лбу ладонь и сказала:

— Температура невысокая. Собирайся-ка в школу, доченька… А то отстанешь…

«Отстанешь… Придется тащиться…» — бурчала моя пылающая головушка.

Недоверчиво высунув голову из-под отцовского тулупа, я жалобно посмотрела в лицо матери, надеясь пробудить в ней сочувствие лихорадочно горящими глазами. Но не тут-то было: мама принесла школьные одежки, приставила к кровати нагретые у печки валенки и вышла из комнаты…

— Одевайся. Опоздаешь.

Учительница оказалась более внимательной женщиной.

— Да у тебя температура… Ты вся горишь, детка… Как мама тебя отпустила? Собирайся и иди домой… Я ей позвоню.

Неловкими движениями собрала портфель и со стеклянными глазами покинула класс. Озноб пробрался под школьную форму и ничто не спасало от его колючего панциря. Не помню, как добрела до дома и рухнула, не раздеваясь, в постель.

Мама прибежала следом. Фальшиво зазвучали слова:

— Ой, доченька, температура, да? Сейчас, сейчас… Я тебе таблеточку дам… А мне твоя учительница позвонила, что ты заболела… Ты ей ничего не сказала?

Выражение маминого лица было двусмысленное: смесь вранья и желание, чтобы о нем никто не узнал.

Я высунула пол-лица из-под тулупа и отрицательно помотала головой… Стало жаль эту большую, а по сути, очень маленькую женщину-девочку, запутавшуюся в своих благих намерениях ради собственной дочери… Нам обеим была необходима любовь — исцеляющее все недуги снадобье…

Мама помогла мне снять школьную форму, переодеться в пижаму, надела на ноги шерстяные носки с сухой горчицей.

— Мамочка, спой мне песенку про котика… Пожалуйста…

Мама устало присела на краешек постели, подоткнула края тулупа под одеяло и запела своим заунывным, жалостливым голосом:

— Пошел коток в лесо-чек…

Из глаз, как по команде, у меня хлынули слезы…

Прошли годы. Я — взрослая женщина. Приехала к родителям рожать первенца. Я люблю маму и мечтаю о ласковых словах… С возрастом она стала не такая категоричная, много мягче, внимательнее к нам, взрослым детям, живущим от нее вдали… Но ласковых слов от нее мы, по-прежнему, не слышали…

Мама осторожно водила ладонью по моему «Эвересту».

— Ой, — она вдруг испуганно отдёрнула руку от живота. — Он там шевельнулся…

— Конечно. Уже большой ребёночек. Семь месяцев как никак.

На самом верху живота блуждала небольшая подвижная шишка. Мама с удивлением наблюдала за ней.

— Вот мы его растревожили своими разговорами. Давай тихонечко полежим…

Помолчали. Я прислушивалась к шелесту занавесок открытого окна, колыхавшихся от порывов теплого летнего ветерка.

— Мам, а как ты рожала Сережу? Расскажи… Вот я даже не знаю, как я это почувствую…

— Почувствуешь… Сначала заболят кости таза — организм начнет подготовку к родам и косточки начнут как бы раздвигаться. Но это долгий процесс, постепенный. Не вдруг. Потом живот опустится, станет ниже. Значит, что скоро уже… Ну, и в самом конце, почувствуешь нарастающие, тянущие боли. Будет открываться проход… Ну, как бы двери на «выход»…

— Ой, мама, мне страшно…

— Без боли ничего не происходит. Можно потерпеть. Совсем недолго. Надо только правильно дышать, тужиться, слушать акушеров…

— Хорошо. А дальше что?

— Дальше выйдет ребеночек. Его акушеры примут, перевяжут пуповину, перережут ее и слегка похлопают ребеночка, чтобы он задышал самостоятельно. Обработают, завернут, прицепят три бирочки: на ручку, на сверточек, на кроватку… и унесут отдыхать.

— Не перепутают?

— Нет… — мама улыбнулась. — Поэтому на бирочках сразу пишут фамилию, время рождения, вес и номер родившегося.

— Ну, тогда я спокойна.

Я подложила мамину ладонь под щеку и прикрыла глаза.

— Мамочка, спой мне колыбельную про котика и погладь по голове…

— Тебе же она никогда не нравилась… Ты говорила, что тебе не спать под нее хочется, а плакать…

— Спой, пожалуйста…

Мама запела своим жалостливым голосом, делая ударение на последнем слоге, и в такт проводила ладонью по моим волосам:

— Пошел коток в лесо-чек, нашел там пирожо-чек, сам я разочек укушу, а остальное Наташеньке своей отнесу…

На последних словах у меня из глаз потекли слезы: я представила, как коток принес мне свой надкушенный пирожок, а я не беру его, потому что он кот… Животное, одним словом. Да еще живущий в лесу… От этой брезгливости и жалости не понятно к кому и заплакала…

— Ну, вот… Я же говорила, что расплачешься… Все, поспи немножечко. Все будет хорошо…

Мама укрыла меня простыней, и я заснула спокойным сном…

Назавтра мы в полном составе подъехали к роддому.

Я уже подняла руку для прощального помахивания, как вдруг услышала душераздирающий вопль из открытого окна, расположенного рядом с входной дверью! В следующую секунду раздался не менее сильный рев из окна по другую сторону двери. Я вздрогнула, ойкнула и отпрянула от уже тянувшихся ко мне рук сухонькой, похожей на воробышка, русской старушки, санитарки. Сделала шаг назад. Мама, наблюдавшая за мной с улицы, подбежала и, взяв под локоть, спросила:

— Доченька, ты испугалась? Это роженицы кричат… Больно им… Мама поддерживала меня под руку и в то же время не давала развернуться.

— Мама! Я туда не пойду! Их там режут! — я прижала свой пакет с пожитками к груди и развернулась в сторону машины отца, чтобы пройти несколько десятков шагов и убежать от этого места далеко и надолго.

— Ну что ты выдумала? Они кричат, потому что рожают, а тебе еще два месяца лежать! Это совсем другое отделение. Экстренное. Их со всех концов везут. У тебя все по-другому: ляжешь, тебя подготовят, все будет мягко, спокойно…

— И без боли? — я с испугом продолжала смотреть на маму.

Мама посмотрела на меня, как бы решая: говорить мне правду или нет. Но природная тяга к честности перевесила, и она тихо, как бы извиняясь за что-то, произнесла еле слышно:

— Ну, совсем немного поболит. Совсем чуточку…

Уловив в маминых словах нотки сочувствия, я пришла в себя:

«А правда, куда я собралась? Рожать то все равно придется… так лучше здесь, под присмотром… И родителей мучаю…»

— Ладно. Пошли, мама…

Мы снова направились к стеклянной двери, где меня терпеливо дожидалась все та же старушка-воробышек.

— Пойдем, милая, пойдем, касаточка. — Старушка цепко взяла меня под руку и показав маме знаком, что та может уходить, засеменила рядом с моим туловищем.

«Касаточка… Это акула что ли?» — подумала я, как будто то думать больше было не о чем.

Мама смотрела мне в след, смахивала слезы и что-то шептала губами.

Я уходила в неизвестность…

Муж, к тому времени сам только что оправившийся после болезни, на второй день поставил горчичники, а к вечеру того же дня, услышав мой ужасный «лающий» кашель, приладил компресс на горло.

«Вот значит зачем нужны мужья в таком возрасте…» — с улыбкой и нежностью подумала я.

Третий день болезни выдался самым тяжелым: непрерывный надсадный сухой кашель, сотрясал все тело. Болела голова, уши, глаза.

Вдруг позвонила младшая дочь: ей приснилось, что я умерла… После таких снов человеку говорят, что он будет жить долго. Но осадок все-таки остался…

Как могла, успокоила ее, а сама задумалась:

«А, действительно, если я вдруг умру? Как жизнь моей семьи пойдет дальше? Как они переживут встречу с неизбежностью? Что привнесётся в их жизнь, а что уйдет безвозвратно?»

Вопросы заставили посмотреть на пронёсшуюся жизнь, как на кинопленку, запущенную с ускорением… Вот я все и увидела…

Все кажется не идеальным, но можно и нужно жить дальше, по совести…

Через несколько дней мое состояние заметно улучшилось. Пока я отлеживалась, «мои» согрупники-писатели сочинили новые рассказы, сказки… Жизнь в них полна любви, и она повсюду. Ее дарят совершенно разные люди: близкие и незнакомые.

А я учусь жить без мамы… Без ее любви… Теперь пою колыбельную своим дочерям, приезжающим так ненадолго «в гости» и мечтающим хоть на минутку побыть в своем, уже далеком, детстве… Вместе с котиком…

Я возвращаюсь ко всем вам, милые мои, родные люди… С любовью…