Исповедь. Мистический роман. Книга первая

Натали Бизанс

Эрик ни на кого не похож, держится от своих новых одноклассников особняком. Это и притягивает Наташу. Таинственная его душа однажды приоткрывается для неё, но чистой и искренней дружбе не дано перерасти в нечто большее. Молодой человек решает стать католическим священником. Многое изменится прежде, чем они поймут, что жить не могут друг без друга.Это не «Поющие в терновнике», здесь любовь побеждает всё!

Часть 2

От Эрика 1

Уезжаю из любимого города. За окном ускользающей лентой проносятся дома, люди, знакомые улочки, скверы. Снова обрываю все концы, связующие меня с прошлым. Дом после смерти мамы я решил продать, чтобы некуда было возвращаться, очередная попытка сбежать от своих чувств.

«У неё хороший муж, семья… Я просто обязан справиться со своей любовью. Всё. Нужно думать о другом, переключиться!» — убеждаю сам себя, зная, что миссия не терпит отлагательств.

Память, наперекор всем стараниям, вновь и вновь прокручивает моменты нашей последней встречи: стук сердец, объединившихся на мгновенье, любимые измученные глаза, жар прощальных объятий, аромат её волос… Наконец-то, нашёл в себе силы всё рассказать, теперь она, по крайней мере, будет знать, что не напрасно и не в одиночестве страдала. Слава Богу, что удалось уберечь её от гораздо более сильных переживаний — жизнь их дочери теперь вне опасности. Девочке дали моё имя… О, Господи, какой неожиданный, подарок!..

Нужно спешить. Чувствую, как уходят драгоценные минуты, я должен успеть! Запрещаю себе думать о ней. «Сердце, уймись! Хватит болеть, что сделано, то сделано!» — переключаюсь на разум, ухожу туда, где находится сила. Мозг наполняется видением…

Сильно превышаю допустимую скорость, но мне помогают, ведут, расчищая путь. Знаю, что ничего не случится, потому что всё усиливается голос жаждущей отпущения души. Я нужен там. Меня ждут.

По сравнению с этим, мои личные страдания — ничтожны. Мамы больше нет. Любимая замужем. Нужно с этим свыкнуться и жить. «Господи, помоги! Знаешь, как я слаб. Только ТЫ наполняешь души священным огнём! Помоги преодолеть человеческую слабость…»

Глаза начинают слипаться, шутка ли, уже девять часов в пути. Волна предсонной неги накатывает смертельным ядом, тяжелеют веки. Появляется знакомый силуэт, предупреждает. Жму на тормоза. Со свистом в ушах останавливаюсь на обочине. Выброс адреналина в кровь приводит в чувство.

«Да, Ты прав, совершенно прав! Сдаюсь. Нужно вздремнуть». — не успеваю закрыть глаза, уже снится сон, тепло маминых рук так близко, так хорошо. В нашем доме есть кто-то ещё… Конечно, это — ОНА. При мысли о ней становится больно даже во сне. Тысячу раз обещал себе не вспоминать это имя. Но там контроль ослабевает: «Наташа… Наташенька… Натка моя!» — мне хорошо, что ты есть! Топот детских ножек, заливистый смех, радость наполняет душу. Мама зовёт обедать. Прибегают дети, Наташа подаёт горячее блюдо, все садятся за стол. Только меня никто не замечает, я стою прозрачной тенью, зову, кричу, но они не слышат, пытаюсь дотронуться, рука проходит сквозь материю беспрепятственно. И до меня вдруг доходит, что я — бестелесный дух.

Очнулся. Голос усилился, значит, времени мало. Завожу мотор. Осталось ещё каких-то сто, семьдесят, двадцать километров…

Вот, этот дом. Звук в моей голове разрывает мозг. Забегаю в подъезд, коридор, первый этаж, второй, третий, кажется, здесь!

Звоню. Дверь открыла заплаканная молодая женщина.

— Где умирающая? Я — священник.

— Здравствуйте, отец, она там — слева по коридору, — на глазах у женщины лёгкое недоумение, она пытается понять, кто меня вызвал. Я на ходу одеваю сутану, уже не до церемоний. Войдя в тускло освещённую комнату, увидел бледное лицо измождённой болезнью, умирающей женщины.

— Как её зовут? — я обернулся к застывшей в дверях дочери.

— Елизавета… — отвечает она, всё ещё удивлённая моим неожиданным появлением.

Достаю из сумки святую воду, миро, крест, освящённый в Иерусалиме, зажигаю свечу, провожу обряд Соборования. Больная стонет, не приходя в сознание, предсмертное дыхание, уже ничто не вернёт её назад. Душа зажата в тиски плотным кольцом страха, отчаянно сопротивляется, цепляясь за жизнь. Но выход — только один. Закрываю глаза:

— Ты слышишь меня? Я здесь! Я пришёл. Елизавета, ответь мне!

— Ты тот, кого я звала?

— Я помогу тебе! Видишь, тени стоят у врат? Это твои близкие ждут тебя…

— Вижу!..

— Там, куда ты идёшь, нет места страху! Отринь свой страх. Там — новая жизнь. Свет и любовь. Никто не причинит тебе зла. Только поверь! Расслабься, соберись с силами. Нужен толчок. Иначе — путь долог и труден. Ты заслужила освобождение.

Не мучай себя. Уже ничего не вернуть назад. Помни: ты возвращаешься домой, где тебя любят и ждут… — губы мои читают молитвы, а разум говорит с душой умирающей, открывая ей путь.

Она начала успокаиваться, вглядываясь в появляющийся проход, чёрная пелена отчаяния сползла с её души, обнажая для света духовную сущность.

— Всё будет хорошо. Верь мне, тебя встретят. Отбрось земное! Не оглядывайся назад.«говорю» уверенно, отдавая ей силы. Она принимает мой дар, наполняясь энергией и желанием освобождения.

— Пора! — я беру её за руку. Голова откинулась назад и через широко открытый рот вылетел последний хрип. Душа покинула тело. Повисла над ним. — Вперёд, только вперёд! К свету! В Вечность…

Она медленно поворачивается к туннелю, всё сильнее притяжение, последний рывок…

Я заканчивал читать последние молитвы под крики её дочери. Женщина рыдала, опустившись перед телом матери на колени. Помог встать, приобнял, соболезнуя, отдал остаток сил, всё, что только смог. Она перестала дрожать, немного успокоившись.

— Самое страшное — позади. Ваша мама ушла и больше не будет страдать. Ей там хорошо, поверьте мне. Не держите её, не мучайте. Душе нужны наши молитвы и вера, но не слёзы…

ими ничего не исправишь. Позовите другого священника на отпевание. Я сделал всё, что мог.

— Почему не Вас?

— Я не местный…

Такова моя миссия, призвание, крест. То, ради чего я родился и живу на этой Земле.

От Эрика 2

Уже стемнело, когда я приехал. Открыв с трудом скрипящую старую дверь подъезда, я поднялся в своё холодное жилище, устало опустился на стул возле входной двери. Сил ни на что уже нет, даже разуться. Молча уставился в темноту.

Скромное убранство этой двухкомнатной квартиры вполне соответствует моему образу жизни — ничего лишнего. В окна виден костёл, часы на нём только что пробили десять. Дождь стучит по стеклу, ветер срывает с клёнов во дворе последние листья, словно почтальон, разнося по улицам города письма ушедшего лета.

Наконец-то, голова свободна для собственных мыслей, временное затишье. Достав из холодильника бутылку кефира и кусок зачерствевшего за время моего отсутствия хлеба, я утолил голод. После душа лёг на кровать, закрыл глаза. Снова память рисует недавнюю встречу…

Обычно усилием воли я не позволяю себе погружаться в чувства, но не в этот раз. Нет ни желания, ни сил больше бороться с собой.

Итак, у Наташи всё хорошо. Она изменилась, стала ещё женственнее и краше. Вышла замуж, родила дочь. Виктор в ней души не чает, судя по-всему, приятный хороший человек. Что же сжимает в тиски моё бедное сердце, что не даёт покоя?!

«Я сам избрал этот путь. Но был ли у меня хоть малейший выбор? Как мог я в одиночку разобраться с тем, что происходит? Это бы свело кого угодно с ума и закончилось психиатрической лечебницей. Что я мог ей дать? Какую жизнь устроить? Сейчас она обеспечена и любима…»

Пустота и тишина. Казалось бы, давно пора привыкнуть, но человеческое слабое сердце нестерпимо жаждет теплоты, ищет любовь, томится ожиданием. Кому нужна была эта жертва? Моя самая большая ошибка в том, что сближением я обрёк и Наташу на страданья. Языки любовного пламени всё ещё терзают наши души. Столько лет прошло, а легче, увы, так и не стало. Боже, сколько раз я молил Тебя забрать эти чувства, освободить нас обоих?! Почему же дороже этой несчастной любви у меня ничего не осталось на свете? Я цепляюсь за неё как за спасательный круг утопающий!..

Снова приснился старый графский парк. Мы идём по тропинке вдоль туевой аллеи. На Наташе лёгкое, шёлковое платье ярко-синего цвета. Маленькая изящная ручка её лежит в моей ладони, она такая тёплая, нежная, ласковая. Нам снова по шестнадцать, будто и не было этих лет разлуки. Испытываю тихое блаженство от того, что она рядом. Мы беззаботно о чём-то болтаем и смеёмся. Солнце светит не только на небе, но и внутри нас. Щебечут птицы, распускаются цветы, мы влюблены, и мир бесконечно прекрасен. Но, откуда ни возьмись, появляются грозовые тучи, ветер становится сильным и безжалостным, раскаты грома такие, что земля дрожит под ногами, начинается ливень. Я пытаюсь укрыть любимую, но не знаю, как это сделать. Всё смешалось, земля и небо превратились в какой-то ужасающий смертельный хаос. Некуда бежать, негде укрыться. Наташа начинает растворяться и исчезает у меня на глазах, проскальзывая сквозь пальцы… «Не-е-ет!»

Очнулся в холодном поту от крика. Уже наступил рассвет. Новый день — новая попытка. Жизнь продолжается.

От Эрика 3

День пасмурный, накрапывает мелкий дождь. Промозглый северный ветер усиливает непогоду. До церкви рукой подать, и то успеваю замёрзнуть. По обыкновению я прихожу на час раньше, чтобы дать возможность исповедоваться всем желающим перед службой. Несколько пожилых прихожанок уже стоят у входа в храм. Для них — это дом родной и возможность общения.

— Отец Эрик, слава Богу, Вы приехали! Мы уже соскучились по Вам. Ксёндз наш совсем старый стал, слышит плохо, нам без Вас никак нельзя! — говорили они наперебой.

— Спасибо, я тоже рад вас видеть!

— Поездка удалась?

— Да, благодарю, — коротко ответил я, открывая ворота.

С этими бабушками всегда надо держать ухо востро, того и гляди, сплетни разнесут по чём зря. У меня иногда складывалось такое впечатление, что они только ради этого и приходят.

Отсутствие семьи, разъехавшиеся дети, позабывшие про них внуки и правнуки, недостаток общения… — всё это компенсируется здесь, и священник всегда является заметной фигурой, достойной пристального внимания, особенно молодой. Всё, на что хватает фантазии скучающих бабушек: от романов, до запоев приписывается клирикам, всем без исключения, смакуется и обсуждается в подробностях. Стоит войти в костёл молодой красивой женщине, тут же зоркие глазки начинают следить, а уж если, не приведи Господь, на исповеди задержалась! Пиши пропало. Будь ты хоть трижды аскетом, людям всегда захочется найти изъян или какую-нибудь слабость, тогда жить им становится спокойнее и веселее. Все мы не без греха, как говорится.

Несколько молодых священников стараниями сердобольных прихожанок уже были отправлены куда подальше из этого города. Мне же удалось почти невозможное — удерживаться на месте второй год подряд.

Ксёндз, мой наставник, уже слаб от старости и нуждается в преемнике. Отец Язеп — добрейшей души человек, мудрый и милосердный. Мы относимся друг к другу с большим уважением и, даже, любовью. И когда речь заходит о необходимости куда-то поехать, он доверяет мне и, соглашаясь без лишних вопросов, отпускает. Каждый раз повторяет неизменную фразу: «Только ты возвращайся, сынок, до того, как я умру!» Каждый раз обещаю ему это. Думаю, он о чём-то догадывается. За долгую жизнь в служении Господу, отец Язеп научился видеть и понимать людей.

Костёл постепенно наполняется людьми. Хоть городок у нас и не большой, но достаточно активный в вере. Пришёл наставник, радостно меня поприветствовал. Что и говорить, моё присутствие освобождает его от многих обязанностей и облегчает, ставший уже тяжёлым для его лет и здоровья, пасторский труд.

Таинство исповеди всегда забирает много душевных сил. Это только внешне кажется, сидит себе священник в исповедальне и слушает, преклонив ухо… На самом деле, он не просто посредник между Богом и человеком, а, скорее, проводник. Мы пропускаем через себя людские грехи, боль и страдания, сомнения и страхи. Через нас проходит огромная сила очищения и искупления Кровью Христа. И не важно, обладает ли священнослужитель какими-то особыми способностями воспринимать происходящее, его душа задействована всегда. Часто вспоминаю слова, сказанные святой Фаустине Господом: «Не смотри на сосуд, из которого я даю тебе пить, ибо не главное каков он, а что ты пьёшь из него!»

Однажды пришла женщина, вознамериваясь искусить меня, и начала в подробностях описывать «всю прелесть» грехопадения. Я не смог этого долго терпеть и, прервав её, возложил на неё руки и прочёл молитву освобождения от нечистой силы. Она, как ужаленная, выскочила из исповедальни, упала на пол и начала биться в конвульсиях, извергая из себя всю скопившуюся нечисть в буквальном смысле этого слова. Свидетели произошедшего быстро разнесли обо мне славу на всю округу… С тех пор сомневающиеся в чистоте своих намерений стали обходить меня стороной, а некоторые слегка побаиваться.

Конечно, я не знал, что будет такой эффект от одной лишь молитвы, — это был порыв души, а, значит, и воля того, кто мною руководит.

Началось богослужение. Облачившись в белую рясу, с детьми-помощниками из прихода и наставником идём к центральному алтарю. Вдруг дорогу нам перегородила маленькая девочка лет семи. Благословив, я её хотел отвести в сторону, освобождая проход. Но она воспротивилась и, посмотрев на меня полными слёз глазами, громко сказала:

— Помоги мне, дяденька священник! Спрашиваю:

— Что случилось, детка?

— Мне нужно, чтобы Вы пошли со мной! — почти прокричала она. — Мне очень нужно!

— Куда, малышка, ты хочешь меня отвести?

— Здесь, недалеко! Вы увидите… — жалобным голосом протянула она.

— Я не могу остановить службу, тебе придётся подождать! — я пытался её успокоить.

В храме образовалась гробовая тишина, полсотни глаз устремились к нам. Ксёндз подошёл ко мне и тихо сказал:

— Иди, сынок, вдруг и вправду что-то серьёзное, я начну сам, выясни, что там такое… Девочка взяла меня за руку и потянула за собой:

— Моя бабушка сказала мне, что ты особенный, значит, только ты и можешь помочь! — она бежала всё быстрее, увлекая меня за собой.

Странно, я ничего не предчувствовал, не слышал голос, не был предупреждён… Что-то было не так, и я напрасно силился понять, в чём же тут дело. Мы прошли целый квартал, она свернула в сторону городского сквера:

— Иди, дядя, иди сюда!

Возле больших кустов в стороне от тротуара, девочка нагнулась над чем-то, лежащим в траве. Это оказалась большая собака, судя по всему, сбитая недавно автомашиной. Я нагнулся над её ещё тёплым, но уже бездыханным телом.

— Она умерла.

— Дядя, бабушка мне рассказывала, что Иисус поднимал мёртвых! Ты должен ей помочь! — из глаз ребёнка полились слёзы.

Она смотрела на меня в ожидании чуда. Разве я мог разочаровать детское сердце, полное веры? Решил попробовать. Возложив руки на голову собаки и, собрав всю энергию, с молитвой «Отче наш», стал просить Бога о возвращении жизни. Сила начала уходить, потекла сквозь пальцы, как обычно, покалывая их, словно иголками. Значит, животное принимало её. И тут случилось нечто ещё более странное, я почувствовал энергию, исходящую от рук маленькой девочки. Объединившись, наши старания оправдали себя: собака дёрнула лапами и открыла глаза, заскулив, попыталась подняться, но на это ей не хватило сил.

— Она жива! — девочка взвизгнула от радости и захлопала в ладоши. — Видишь! Ты сделал это! У тебя получилось! Ты — настоящий священник!

— Мы сделали это вместе! — я улыбался, вместе с ней радуясь случившемуся. — Это твоя собака? Как её зовут?

— Теперь будет моя! Помоги мне её, ради Бога, отнести домой, она ведь такая тяжёлая… Я взял собаку на руки, прижал к своей груди, она не сопротивлялась, и последовал за малышкой. Её дом оказался совсем рядом, напротив через дорогу. Дверь открыла испуганная мать девочки.

— Мариша, куда же ты пропала?! Я весь дом обыскала, думала, ты играешь в прятки. И что тут делает господин священник?..

— Мамочка, эту собачку сбила машина, а я стояла у окна и всё видела. Она лежала совсем мёртвая, а дядя священник оживил её, совсем как Боженька! — пролепетала она.

Я стоял у дверей с огромным грязным псом на руках, не зная, что сказать. Мама девочки, словно опомнившись, пригласила пройти в дом.

— Мамочка, можно собачка у нас останется, я сама буду за ней ухаживать! Ну, пожалуйста! Мы же не бросим её в беде! — молила девочка.

— Хорошо, раз так, что мне с тобою делать! — растерялась женщина.

Положив собаку на ковёр в прихожей и, извинившись, я направился к выходу.

— Спасибо Вам, отец!

— Что Вы, в этом нет моей заслуги. А девочка у Вас особенная, у неё доброе сердце.

Добежав до церкви, еле успел на вторую часть мессы, как раз к вознесению святых Даров. С тех пор Мариша и её мама стали моими друзьями, собаку выходили, и она поправилась. А история об этом случае облетела весь город, обрастая всё новыми подробностями, что стало для меня очередным испытанием.

От Эрика 4

Я часто думал и анализировал случай, в котором проявились способности Маришки. Что ждёт эту девочку? Проявится ли её дар? В какой момент она поймёт и почувствует, что обладает силой, в какое русло её направит?

Очень хотелось бы помочь. Я помню, какого это, быть один на один с проявившимся внезапно даром, когда даже родной матери не можешь признаться в том, что происходит. И это сильнее тебя…

Но её время ещё не пришло, и где я буду, когда оно настанет, никто не скажет. Единственная возможность сделать что-то сейчас — успеть вложить в ребёнка с детских лет тягу к добру, к вере, к милосердию, и когда наступит момент истины, душа сможет принять единственно верное решение. Мы подолгу беседуем с Маришей о Боге. Не по годам умная и смышлёная девочка. Верю, что у неё всё будет хорошо.

После истории с собакой местные жители стали всё чаще обращаться ко мне со своими проблемами и болезнями. Но помочь можно, увы, не всегда и не всем. Чаще всего болезни и горести ниспосланы дабы мы могли что-то понять, переосмыслить. В таких случаях никто не сможет помочь, кроме нас самих. Единственное, — дать нужный совет, перенастроить, направить человека к Богу. Тогда возможно любое чудо, но это — не моя заслуга. В каждом из нас изначально есть всё необходимое для спасения. Но люди забыли, зачем и куда они идут, ради чего пришли на эту землю, где главный источник жизни, как к нему приблизиться…

А начинать, конечно, необходимо с собственных мыслей. Только так, а не иначе, можно найти выход из самых, казалось бы, трудных и тупиковых ситуаций, в том числе касающихся и физического здоровья.

Усталость накапливается с каждым днём всё сильнее. По вечерам еле доползаю до кровати и замертво засыпаю. С одной стороны, я счастлив, что мой дар востребован и служит людям, с другой, поток желающих только возрастает. И я начинаю понимать, что долго так не выдержу.

На днях наставник остановил меня после службы и сказал: «Сынок, на тебе лица нет, нужно что-то делать! Я думаю, тебе просто необходимо отдохнуть и на какое-то время уехать из этого города. Люди словно помешались, не дают тебе прохода. Я рад, что наша церковь ожила, но мне больно смотреть на тебя. По-отцовски прошу, съезди на Родину, встреться с друзьями, с родными, с теми, кто подарит тебе покой. Сегодня же позвоню епископу и попрошу, пусть пришлёт кого-нибудь подменить тебя. А ты наберись сил!.. Пусть всё успокоится. Потом, глядишь, станет полегче». Как я мог не согласиться? Мечтаю увидеть Наташу ещё хоть бы раз, убедиться, что с ними всё хорошо.

Через несколько дней приехал священник подменить меня на время отсутствия, я засобирался в дорогу. Укладывая необходимые вещи в сумку почувствовал, как стянуло голову, прислонился к стене, чтобы не упасть. Это приходит всегда внезапно и через сильную боль, но потом становится светлее и легче, чем прежде. Знакомый яркий силуэт ожил перед глазами.

Это трудно назвать голосом, скорее очень сильным, мощным импульсом. Видение показывает фрагменты того, что должно случиться, какова моя роль, что нужно делать. В такие минуты мой мозг становится приёмником, подчиняясь высшей силе. Приняв всё со смирением, я поблагодарил Бога за оказанное доверие.

Впереди совсем другой путь, нежели предполагало моё несчастное сердце. Но, быть может, я ещё успею… Надежда всегда умирает последней.

Это должно случиться недалеко от границы с Германией, по трассе на Берлин, возле Слубицы. Времени хватает, веду автомобиль, не нарушая правил. Моя задача — не предотвратить несчастье, а вовремя появиться на месте происшествия.

Могу ли я вмешаться и спасти чью-то жизнь? Думаю, что есть вещи, решённые за нас изначально, и свято верю в то, что даже в несчастьях — промысел Божий. Иногда скоропостижная смерть избавляет от долгих страданий, от какой-то смертельной болезни, которая может появиться, если человека вовремя не заберут, или ещё каких-то ужасных вещей, о которых мы даже не подозреваем. Я не смею вмешиваться в сферы, неподвластные мне. Хотя, безумно переживаю каждое такое поручение, мой человеческий разум и душа разрываются от боли, зная, что человек ещё жив и не ведает о том, что скоро его постигнет…

Сумерки. Дождь хлещет в лобовое стекло, уменьшая и без того плохую видимость. «Вот в такое время и случается неизбежное…» — подумал я, протирая рукой уставшие глаза. И это произошло. Мне передали моментальную картину, визг тормозов, металлический скрежет удара. Совсем где-то рядом…

Вскоре стало видно перевёрнутую машину. Съехав с трассы, бросился к дымящемуся автомобилю. Заднюю дверь заклинило, пришлось выбивать стекло. С трудом добрался до детского кресла, отстегнул защитный ремень и вытащил находящегося без сознания ребёнка. Матери, сидящей за рулём, помогать уже поздно. Её душа находится в полной растерянности рядом с телом. Остановилось ещё несколько машин. Люди спешат на помощь. Прошу вызвать «скорую» и полицейских. Ребёнок на моих руках всё ещё без сознания. Использую время, чтобы проводить душу туда, где её уже ждут. Надо же, в родне есть святой! Тем лучше для усопшей. Мальчик очнулся и смотрит на меня огромными от ужаса глазами.

— Мама уже далеко. Так лучше. Так надо. Поверь мне! Детский крик оглушает.

Ему отроду года три, не больше. Прижимаю к сердцу, давя в себе подступившие слёзы.

«Все силы мои для тебя, малыш!» — вливаю успокоение, притупляя ужас и страх пережитого. Но это будет стоить ему нескольких лет молчания. Так дано. И это наименьшее последствие из возможных.

Когда прибыли полицейские и медики, начался обычный процесс при дорожно-транспортном происшествии. Ребёнка у меня тут же забрали. Чтобы вытащить тело женщины, пришлось вырезать дверные проёмы, вернее то, что от них осталось в искорёженной груде металла. Дал показания. Мальчика, находящегося в шоковом состоянии, отправили в больницу. Выяснив по документам имя матери, полицейские навели справки: отца у ребёнка нет, погибла мать-одиночка.

Жаниса, а именно так его зовут, ожидает детский дом. Узнав, в какой больнице его разместят, я отправился следом, мне ещё предстоит позаботиться об этом малыше.

От Эрика 5

В этой поездке меня сопровождала некая сущность высшего ранга, для которой я служу скорее телесной оболочкой, необходимой для физической помощи и контакта с нужными людьми. Наша задача заключалась в том, чтобы отыскать человека, способного возложить на себя обязанности по духовному воспитанию Жаниса и заботе о нём. Руководитель был рядом, чтобы помочь. К тому же, мне не всё положено было знать. Этот ребёнок, судя по всему, особенный, и выбран для особой миссии, иначе бы не были задействованы столь могущественные силы.

Побывав в больнице и удостоверившись в безопасности мальчика, физически почти не пострадавшего, мы отправились в монастырь, принадлежащий Конгрегации Сестёр Божьей Матери Милосердия, расположенный в старинном средневековом здании, ограждённом оборонительной каменной стеной. На территорию монастыря не пускали посторонних, но мой сан был пропуском во многие закрытые места. Попросил о встрече с настоятельницей. Молодая монахиня провела меня в комнату для визитов (светлое, просторное помещение с большой иконой, одной из самых любимых и почитаемых мною, Иисуса Милосердного). В центре комнаты — стол, на котором стопками сложены какие-то бумаги и несколько стульев вокруг него, один из них я отодвинул и сел. Меня беспокоило то, что я не знал, как начать разговор, подойти к такому трудному вопросу, к тому же не совсем понимал, что именно необходимо просить. «Всё будет, так как надо. Не волнуйся! Я сам буду говорить с ней. А ты максимально расслабься, чтобы не было сопротивления, иначе головной боли не избежать». Когда пришла матушка-настоятельница, всё именно так и случилось. Мой разум перешёл под контроль другой сущности, губы говорили, тело двигалось, а я будто смотрел на всё это со стороны. Очень странное и нелепое состояние, непохожее ни на что другое. Я с трудом понимал, о чём они говорят, словно находясь в полузабытьи. Когда беседа была окончена, меня опять вернули в свою телесную оболочку. Наверное, выражение моего лица выглядело совершенно растерянным, когда это произошло, потому что матушка улыбнулась и перекрестила меня:

— Да хранит тебя Господь, сын мой!

Это крестное знамение помогло мне придти в себя.

— Как ты себя чувствуешь? Может воды?

— Не откажусь.

— Пойдём, я провожу тебя… — сказала она и повеяло теплом.

Стены монастыря были пропитаны молитвой и светом, проходя по его коридорам, я заметил необыкновенную энергетику покоя и благодати. Монашки, встречавшиеся нам по пути, смиренно опускали глаза, поприветствовав нас. Интересно, видела ли хоть одна из них дух моего спутника? Сам я не решался спросить хоть что-либо у настоятельницы, считая необходимым терпеливо ждать дальнейших указаний.

Она проводила меня во двор, где находился источник, родник, бивший прямо из-под земли, огороженный небольшим каменным бордюром. Почерпнув воды, она подала мне ковш.

— Выпей и умойся, сразу станет лучше.

Сделал всё, как она сказала и словно пелена спала с глаз.

— Спасибо, матушка.

— Господь тебя благослови! Ступай с Богом. Мы ещё встретимся.

Поцеловав тёплую, морщинистую руку монахини, я ушёл без лишних слов.

На время меня отпустили, дали спокойно вздохнуть, и я отправился искать ночлег. В первой же попавшейся недорогой гостинице нашёлся свободный номер. Какое счастье просто лечь и закрыть глаза! Объятия сна — невиданная роскошь, после столь долгого и напряжённого дня.

Утро началось с посещения малыша в больнице. Решался вопрос о передаче ребёнка в детский дом, и тут я был бессилен что-либо предпринять. Закон есть закон.

Жанис, увидев меня, потянул ко мне маленькие детские ручонки, жалобно издавая звук, подобный скулению собаки. Я взял его на руки и прижал к сердцу так же, как накануне. Его тёмно-карие глазки, наполненные слезами, смотрели на меня с надеждой и немой мольбой. Но я не мог вернуть ему маму, так же, как не мог заменить ему отца или усыновить его. Мы оба были заложниками данных обстоятельств, и их приходилось преодолевать, порой принося в жертву самое важное и дорогое. Я поцеловал его тёплый лобик и почувствовал, как сердце наполняется любовью. Тут же вспомнилась маленькая Эрика у Наташи на руках… Малыш прильнул к моей груди, как к родному человеку и даже закрыл глаза. Было очень тяжело осознавать, что я не могу ему помочь, не могу остаться с ним.

«Справляться со своими эмоциями тебе придётся самому. Не привязывайся к мальчику. У вас разные пути». — мой спутник видит всё, от него нельзя скрыть ни мысли, ни чувства.

Доктора разрешили мне немного побыть с малышом. Но вскоре приехала представитель социальной службы опеки. Молодая, приятного вида женщина, лет тридцати, с лицом человека, привыкшего быть несгибаемым и много повидавшего на своём веку. Удивившись моему присутствию, она спросила, кто я и что здесь делаю. Я представился и попросил разрешения сопроводить малыша в детский дом. Увидев, как крепко спит ребёнок на моих руках, она согласилась.

— Кто Вы ему родственник или друг семьи?

— Ни то и ни другое, пани, я случайный свидетель вчерашней трагедии, — невольный вздох вырвался из груди. — Первый, кого Жанис увидел после аварии.

— Я поняла. Мальчику повезло, что Вы пришли ему на помощь и проявили сострадание. Не переживайте так, у нас хороший детский дом. Многие дети быстро находят приёмные семьи и новых родителей… — она что-то ещё рассказывала мне, пока мы ехали, об условиях усыновления и строгом контроле, но я почти не слышал её, наблюдая за выражением лица спящего ребёнка, прислушиваясь к его ровному дыханию, с грустью понимая, что скоро придётся расстаться с ним.

В детском доме нам показали, в каких условиях содержатся воспитанники, устроив небольшую экскурсию по приюту. Это было совсем новое и хорошо оборудованное здание с массой игровых комнат, спортивным залом, комфортабельной столовой, яркими игрушками, хорошей мебелью. Персонал тоже показался мне вполне дружелюбным… Но ничто это не могло заменить детям тепло семейного очага и родительской любви. Глаза малышей оставались одинаково грустными, полными печали и сиротской тоски, а ещё, робкой надежды, обращённой ко всем, кто приходил к ним, с немой мольбой: «Возьми меня с собой!» Такая же горькая судьба ждала и нашего Жаниса.

Когда он проснулся, начал с удивлением разглядывать всё, что его окружало, по-детски, с любопытством, обращая внимание на яркие игрушки, новую обстановку и, конечно же, на своих сверстников, шумно обступивших нас со всех сторон.

Пришло время прощаться. Воспользовавшись тем, что мальчик отвлёкся, я смог незаметно уйти. Не хотелось видеть его слёз. Нам нельзя привыкать к друг другу.

Ситуация с «переселением» разума повторялась ещё несколько раз. Говорили о ребёнке с его будущими воспитателями и директором, как необходимо направить его, чтобы развить нужные способности, что монахини будут часто посещать Жаниса и помогать ему. Вселяясь в меня, дух говорил с людьми, имея на них просто гипнотическое воздействие.

Я всё легче уступал ему место, не испытывая уже первичных затруднений. Но только с настоятельницей монастыря он говорил на равных о вещах, мне недоступных, а ей — понятных.

Через несколько дней я, наконец-то, был предоставлен самому себе. От «отпуска», оставалось всего четыре дня. С учётом дороги туда и обратно, у меня в распоряжении было что-то чуть больше суток возможного пребывания в родных местах. Понятно, что ни о каком отдыхе речь уже не шла, но, я был готов отдать всё, что есть, лишь бы увидеть Наташу ещё хотя бы раз.

Не теряя времени, отправился в путь с редкими перерывами, останавливаясь лишь для сна и утоления голода. Мне нужна была эта встреча, словно воздух. Любовь оставалась последней ниточкой, связующей меня не только с моей прошлой жизнью, но и с реальностью бытия.

От Эрика 6

Понимаю, что поступаю эгоистично и безрассудно, как шестнадцатилетний мальчишка, лечу на встречу с той, чья жизнь давно уже сложилась без меня, но не могу иначе, буквально задыхаясь без неё. Мне необходимо почувствовать биение её сердца. Дышать с ней одним воздухом.

Километр за километром, час за часом, преодолевая расстояние и муки совести, позабыв обо всём, спешу к той, от которой отрёкся, принимая сан и давая клятву безбрачия ради великих целей. Вся жизнь пронеслась перед глазами: с самых первых минут, когда увидел Наташу и до последних, когда мы прощались в последний раз. Всё понимая, всё осознавая, я не могу уже остановиться, не могу повернуть назад. Это срыв, я больше собой не владею.

Многолетние старания летят в тартарары. И чем ближе к ней, тем труднее становится совладать с собой. Возможно, решающую роль в этом сыграла моя усталость или тот малыш сирота, оставшийся в детском доме Слубицы…

Человек во мне стал сильнее священника. Многолетняя тоска и одиночество пробили брешь в защитной броне моей воли. Не могу поступить иначе. Настал момент, когда я готов умереть ради того, чтобы ещё хоть раз просто увидеть её, прикоснуться к ней…

Когда-то Наташа поцеловала мне руку, инстинктивно, неосознанно, порывом души. Теперь я жажду целовать её руки, осознав, что нет более близкого для меня на земле человека.

Израненный чужими болезнями, скорбью, смертями, я хочу окунуться с головой в её тепло, непостижимую любовь ко мне, чудесным образом сохранившуюся в её сердце, даже столько лет спустя.

Кажется, душа летит впереди машины, везущей бренное тело. За окном — города, деревни, леса, поля, реки, озёра… но пейзаж не интересует уставшие глаза. Мне безразлично, хлещет ли дождь в лобовое стекло или слепит солнце. Одержимый любовью, стремлюсь к ней, и ни что уже не сможет меня остановить, разве что смерть, слишком хорошо мне знакомая. Я найду к любимой дорогу и без тела, буду ходить за ней тенью, оберегать покой. Смерть… как часто она кажется мне избавлением от земных мук, освобождением от несовершенной материи.

Но сейчас больше всего на свете хочется жить, жить и чувствовать каждой клеточкой тела, каждой фиброй души!.. Опасное состояние на грани умопомрачения, и я, как духовник, хорошо понимаю это рассудком, но взбунтовавшееся сердце вышло из-под управления. Всё теряет свой смысл и значимость перед возможностью ощутить её присутствие.

Остановился в центре города. Пошёл мокрый, тяжёлый снег, первый этой осенью. Он хлещет меня по лицу, словно пытаясь остудить моё необузданное желание ворваться в Наташину жизнь снова.

Зашёл на почту, попросил телефонную книгу и без труда отыскал адрес и телефон, её новая фамилия стала мне известна ещё в больнице, в ту нашу встречу, при разговоре с врачом. Дрожащей рукой набрал заветные цифры их домашнего телефона. Не знаю, как бы я поступил, если бы услышал мужской голос, наверное, опустил бы трубку, но это — ОНА.

— Привет! — почти задыхаясь, я произнёс всего одно слово, предательски охрипшим голосом.

— Эрик?! Это ты? — спросила она, не доверяя услышанному.

— Да. Я приехал, чтобы увидеть тебя. Это возможно?

— Конечно! Пожалуйста, приезжай ко мне. Я буду ждать! — она разволновалась.

— Это удобно? Что подумает Виктор?

— Я одна. Вернее мы с Эрикой. Ты найдёшь нас?

— Да, я нашёл адрес, только не знаю номера квартиры.

— Второй подъезд, третий этаж — налево, 34 квартира. Жду!

Тонкая куртка не спасала от ветра и снегопада, мокрая каша разъезжалась под ногами.

Дрожа от холода и волнения, подбежал к машине. Сердце вот-вот порвёт грудную клетку и вылетит из неё, словно жаждущая свободы птица.

«Ещё немного, совсем чуть-чуть, и я увижу её! Господи, прости и помоги!.. Знаю, как грешен перед тобой. Но она меня ждёт. И это важнее всего».

Уже через пять минут я нашёл этот дом. Нашёл и замер перед ним как вкопанный, вглядываясь в освещённые окна чужой устоявшейся жизни, в которой мне нет и не может быть места.

От Эрика 7

Стоял во дворе, пока не промок и не промёрз до мозга костей. Когда вошёл в подъезд, стал медленно подниматься по лестнице, останавливаясь на каждом этаже, как старик, которого покинули силы. Перед дверью снова замер. Исчезла куда-то вся решительность, но отступать поздно и ещё глупее, чем приехать сюда. Сделав глубокий вдох, постучал. Наташа тут же открыла, словно ждала у двери всё это время.

— Эрик! Боже, весь мокрый! Ты что, пешком сюда шёл? — не дожидаясь ответа, она затащила меня в квартиру. — Где же ты пропал?

— Точно, что «пропал»! — я улыбнулся.

Наташа сбегала за полотенцем и начала растирать мою голову, как ребёнку.

— Уши холодные! Ты весь ледяной! Что случилось? Пойдём, я напою тебя горячим чаем, пока ты не заболел… — она потянула меня за руку, не дав даже разуться, на ходу снимая промокшую насквозь куртку. — Садись! Разувайся. Носки тоже мокрые, снимай! И свитер…

— Так ты меня совсем разденешь! — мне было неловко.

— Мы никому не скажем, святой отец, — она ушла, захватив с собой мокрые вещи, вернулась через минуту с охапкой тёплой одежды, тапками и бутылкой рижского бальзама.

— Сейчас отогреешься! Одевайся!

Шерстяной джемпер немного покалывал кожу, но неловкость я испытывал не от этого, здесь всё принадлежало Виктору, и эта мысль не давала мне покоя. «Зачем я приехал? Какой чёрт дёрнул меня снова потревожить её?.».

— Что же ты себя совсем не бережёшь?! — бормотала Наташа, натягивая на мои закоченевшие ноги махровые носки. Я молчал, наблюдая за всем происходящим в каком-то полуобморочном состоянии.

В кухне горел яркий свет, было тепло и уютно, во всём ощущался вкус и забота женских рук, чистота и порядок семейного очага. Совершенно растерянный, я не понимал, что здесь делаю, как меня угораздило оказаться тут?! И это не сон!

Вода закипела, Наташа засыпала в чайник какие-то лекарственные травы, по кухне распространился аромат лета.

— Сейчас, сейчас ты согреешься! — в который раз повторила она, словно это может ускорить процесс. Взяв мои руки в свои ладони, Наташа начала их растирать и согревать дыханием, ко мне возвращалась жизнь.

— Эрик, я ещё тебя таким никогда не видела. Ты совершенно измотан, щёки впали, синяки под глазами, нельзя так себя изнурять! — она провела тёплой, нежной ладошкой по моей небритой щеке. — Глаза совсем провалились!.. — её тревоге не было конца, на мгновение показалось, что рядом — мама. Тепло любящей женщины, которого мне так не хватало в теперешней жизни. В чай Наташа добавила бальзам и положила ложку мёда. Я послушно взял предложенный мне напиток, зажав в ладонях горячую кружку, начал медленно пить маленькими глотками. Тепло стало распространяться по телу.

— Прости за беспокойство!..

— Я очень рада видеть тебя, Эрик! В прошлый раз мы и проститься-то толком не успели, ты исчез так же внезапно, как и появился. Надеюсь, теперь не уедешь так скоро… — её голос звучал как ангельское пение, отзываясь во мне и нежностью, и болью, одновременно. Она немного поправилась после родов и стала ещё красивее, чем прежде. Её божественные голубые глаза сверкали радостью и волнением, лёгкий, манящий румянец на щеках.

Прекрасные густые волосы плавными волнами спускаются на плечи. Фигура приобрела женственные формы, так что невозможно глаз оторвать. Я залюбовался, чем невольно смутил Наташу и, лишь опомнившись, отвёл взгляд.

— Как ты? Как Эрика?

— Хорошо. С ней всё в порядке. Растём не по дням, а по часам, благодаря тебе! — она подошла и по-матерински прикоснулась губами ко лбу, проверяя нет ли у меня температуры. Почувствовав её близость, я не смог удержаться и крепко прижал к себе. Наташа не сопротивлялась. Мы оба замерли, едва дыша. Меня бросило в жар. Она молча перебирала пальцами ещё влажные пряди моих волос, не отстраняясь, словно всегда этого ждала. От аромата её тела закружилась голова, пьянея не от крепкого напитка, а от любимой женщины…

— Ты же, наверняка, голоден и устал с дороги, — спохватилась она, словно испугавшись, что я сейчас возьму и исчезну.

— Даже не представляешь, насколько!.. — я отпустил её с тяжелым вздохом, расцепляя отяжелевшие руки.

Зазвенели тарелки, на плите грелась еда. Смотрел на неё и не верилось, что это происходит в реальности.

— Ты надолго в наших краях? — вопрос прозвучал с надеждой.

— Завтра должен отправиться обратно.

— Как, завтра? Уже?! — она вздохнула, покачав головой из стороны в сторону, и прикусила губу, — этот её жест помню ещё со школы, в такие минуты Наташа становилась похожа на маленькую растерянную девочку.

— Наверное, будет лучше, если я переночую дома…

— Даже не думай, я никуда тебя не отпущу! — Наташа посмотрела на меня, полная решимости. — Даже не обсуждается.

— Это неудобно, что скажет твой муж?

— Ничего он не скажет. Я подала на развод, — она опустила глаза.

— Что-то случилось?

— Больше не могу.

Я не поверил своим ушам, прошло всего каких-то пару месяцев, как у них родился ребёнок, и… развод?

— В этом моя вина. Я больше не смогла притворяться, — её взгляд стал холодным, — в начале меня спасало физическое недомогание… — Наташа даже побледнела, вспоминая, — потом его терпение лопнуло, Виктор стал задерживаться допоздна, приходил пьяный, начались бесконечные скандалы, день за днём… Это выше моих сил, понимаешь? — её глаза наполнились слезами, голос задрожал. — Однажды он просто повалил меня на пол… и взял силой, — слёзы потекли по её щекам, губы задрожали.

Я обнял её, не находя слов. Душа наполнилась ядом, отравой дикой ярости, до этих пор неизвестной мне. Попадись этот человек сейчас мне под руки, я бы задушил его на этом самом месте, забыв про все законы и заповеди.

Ощущая биение раненого сердца, её горечь и боль, я осознал свою вину. Когда-то я предал эту девочку. Тогда, много лет назад, оставил её одну, отпустив на все четыре стороны. Не защитил, не позаботился о ней.

Вина за всё, что произошло в наших с нею жизнях, лежит на моей совести, вся тяжесть якобы правильных решений и поступков. Знал ведь, как сильно она меня любила, и, всё-таки, отрёкся. Какой же я после этого священник? Какое право имею учить чему-то людей, когда самому близкому и любимому человеку причинил столько страданий?» Наташа успокоилась, не подозревая, о чём я думаю, расслабилась и даже чуть обмякла в моих руках, дыхание стало ровным, спокойным, тихим. Подействовала сила, которой Господь щедро наградил меня. Самое малое, что я мог сделать сейчас для неё.

— Прости меня, если сможешь. Это я во всём виноват.

— Перестань! Причём здесь ты? Нет тут твоей вины, Эрик, я сама не справилась со своими чувствами, сама вышла замуж без любви. Сама и виновата. Ты нужен людям. Я всё понимаю… — горький вздох вырвался у неё из груди. — Ты не мог поступить иначе ни тогда, ни теперь. Не знаю, что было бы с Эрикой, если б ты не спас её! Так что — всё правильно. Не нужно ни о чём жалеть! Я и Виктора не виню, его тоже можно понять. После того, как я увидела тебя в больнице, совсем потеряла голову и больше не смогла врать ни себе, ни ему. Не нужно было рассказывать тебе об этом, прости.

Я уже не понимал, что в этом мире правильно, а что нет. Мысль о том, что я в ответе за любимую женщину и необходим ей, укоренилась в сердце. Но как жить дальше с этим? Как вернуться к служению?

От Эрика 8

Ужин исключительно вкусный, настолько, что я уже и не помню, когда последний раз ел нормальную человеческую пищу, приготовленную женскими руками.

Наташа смотрит на меня, не отводя глаз, так, словно желает запомнить в деталях каждую морщинку и родинку на моём лице. И я испытываю тихое блаженство от этого взгляда, будто не было этих лет разлуки и борьбы с самим собой. А ведь так могло бы быть всегда…

Сколько раз мама говорила мне об этом, не одобряя моих жертвенных планов: «Эрик, ты не сможешь жить без семьи! Ты даже не представляешь себе, насколько это трудно!» Теперь представляю. Представляю на все сто процентов. Впервые целибат кажется мне чем-то противоестественным и ненормальным. Ведь живут же другие священники, имея семью и детей, при этом неся своё служение Богу и людям. Почему же так не случилось со мной? И что я мог сделать теперь, будучи католическим священником?..

— Спасибо, ты очень вкусно готовишь!

— Добавки?

— Нет, иначе я лопну.

Наташа потянулась за тарелкой, а я поймал её руку и поцеловал.

— Ты меня смущаешь, Эрик, — она засуетилась, убирая со стала.

— Можно на крестницу посмотреть?

— Эрика спит уже, пойдём в комнату, только тихо! Я включу свет в коридоре, чтобы не потревожить её, — полушёпотом ответила Наташа, будто мы уже были в спальне, возле спящей девочки.

Маленькое ангельское личико с розовыми щёчками, пухлые ручки выбрались из-под одеяла. Аура материнской нежности и покоя окутывает малышку со всех сторон.

Безмятежный детский сон охраняют небеса. Я улыбнулся с печалью в сердце. Эрика могла бы быть нашей дочерью… Если бы я тогда понимал, от чего отказывался! У неё были миниатюрные черты лица своей матери, с точностью повторённые Великим Художником жизни.

Опять вспомнился Жанис, оставшийся сиротой, у которого не стало этого тепла и покоя, родительской ласки, заботы и любви.

Перекрестив малышку, я вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Наташа ждала меня в коридоре, внимательно наблюдая за тем, что происходит в моей душе.

— С тобой что-то случилось? — тихо спросила она. — Я ещё никогда не видела тебя таким подавленным и неуверенным в себе, Эрик.

— Это правда. Я сам не знаю, что со мной происходит. Наверное, устал.

— Такая дорога, конечно… — задумчиво произнесла она, погладив меня ладонью по спине. Пойдём, я постелю тебе.

— Минутку, я схожу вниз за вещами.

— Только не исчезай опять, пожалуйста! — жалобно, как ребёнок, попросила она.

— Не исчезну, я скоро. Ты даже не успеешь соскучиться! Наташа печально улыбнулась, но ничего не ответила.

Выскочив на улицу в непрекращающийся мокрый снегопад, я быстро схватил сумку из багажника машины и вернулся в дом.

— Прости, что без подарков! — сказал я, снимая обувь.

— Брось, ты! Эрик, твой приезд — лучший подарок для меня! — в её голосе было столько искренности и тепла, что горячая волна пробежала по телу.

— Позволь, я приведу себя в порядок, стыдно ходить перед тобой таким небритым.

— Конечно, сейчас дам тебе полотенце, в ванне есть всё необходимое, будь как дома.

— Спасибо! Чтобы я без тебя делал?

Эти слова вызвали улыбку радости на её лице.

Горячая вода успокоила, придала сил. Наконец-то, привёл себя в божеский вид, побрился, сменил одежду. Когда вышел из ванной комнаты, столкнулся в коридоре с Наташей.

— Давай, постираю твою одежду, до завтра высохнет на батарее.

Я хотел воспротивиться, но мои доводы были для неё неубедительны.

— Дай мне хоть что-то сделать для тебя, Эрик! Пришлось уступить.

В зале включен телевизор, идут новости, я сел на диван и осмотрелся вокруг, квартира показалась просто роскошной (после привычного минимализма во всём — полная противоположность): красивая мебель, ковры, хрусталь в серванте, позолоченная люстра, светильники, статуэтки, цветы, картины… Странное ощущение. Я здесь и не здесь, словно потерянный дух, попавший из одного измерения в другое.

Наташа вернулась, и всё исчезло, рядом с ней я перестаю что-либо замечать. Она села рядом, совсем близко, прижалась ко мне.

— Ты устал, хочешь лечь?

— Нет, побудь со мной.

— Хорошо, только ты всё равно приляжешь. Она отодвинулась. Я, свернувшись калачиком, положил голову на её колени и закрыл глаза. Мог ли я даже мечтать о таком?! Тёплая ладонь прикоснулась к моему лицу.

— Вздремни хоть немного, я буду рядом…

Всецело отдавшись этому блаженству, начал погружаться в сон, ощущая ласку её трепетных пальцев на моём лице.

От Эрика 9

Проспал беспробудным сном часов двенадцать подряд, уже далеко не раннее утро. Под моей головой не Наташины колени, а мягкая подушка, и накрыт я тёплым пуховым одеялом. Из кухни доносится соблазнительный запах чего-то очень-очень вкусного.

Вспомнилась мама… Она готовила мне по утрам, чтобы я мог позавтракать до занятий, и каждый раз уговаривала что-то съесть: «Тебе нужны силы на учёбу, Эрик. Откуда же им взяться, если ты голодом себя моришь?» Как давно это было, Боже мой, словно в другой жизни!

Поднялся с мыслью о том, что должен привести себя в порядок, прежде чем появлюсь на глаза любимой женщине. Домашние звуки, ни с чем не сравнимые по своей значимости, ласкают слух. Одно осознание того, что Наташа — рядом, уже наполняет мир волшебными красками… Я вдыхаю этот целительный воздух и улавливаю каждое мгновение с большим душевным голодом, понимая, сколько бесценных часов упустил, проспав эту ночь.

Первым делом зашёл в ванную комнату, умылся ледяной водой. Постепенно возвращается ясность мышления, виденье ситуации, в которой я оказался, повинуясь зову сердца.

Вспомнилось, ясно и чётко, что было пережито за последние дни, ибо до этого я пребывал словно в состоянии помешательства. Усталость, авария, любовь, всё смешалось в один гремучий клубок. Но, несмотря ни на что, я, приехал, а значит так должно было случиться. Любовь взяла верх надо мной, пересилив все препятствия и преграды.

Когда я зашёл на кухню, у Наташи выпала из рук кухонная лопатка. Мы оба нагнулись, чтобы её поднять, и встретились взглядом. Передо мной — самая красивая женщина на свете, настолько, что я не в силах пошевелиться. Она тоже обо всём забыла и замерла, наши руки соединились на мгновенье. На сковороде что-то стало пригорать. Наташа опомнилась, и, вскочив, убрала с огня подгоревшие оладьи.

— Слава Богу, ты проснулся, мне уже стало казаться, что это летаргический сон.

— Доброе утро! Прости, я вчера…

— Пожалуйста, Эрик, перестань просить у меня всякий раз прощения! Ты не просто устал, ты был совершенно измотан. И если собираешься сегодня отправиться в обратный путь, то выспаться было совершенно необходимо! — нежность её взгляда пробежала по мне горячей волной. Судя по тёмным кругам у глаз, она эту ночь не спала.

Я, на самом деле, не переставал извиняться перед ней, ощущая свою вину с того самого дня, когда услышал в кочегарке признание в любви и отверг её, поставив точку в наших отношениях. Но тогда мне это казалось верным и единственно правильным решением. Потом был год, за который мы полностью отдалились друг от друга, не переставая любить. Это дало мне возможность уехать, поступить в семинарию, стать священником, но не изменило моих чувств к этой женщине, теперь они стали ещё глубже и острее.

— Садись, пожалуйста, поешь! — она придвинула ко мне тарелку с пышными оладьями.

— Спасибо! — я почувствовал, как сильно голоден.

Наташа улыбнулась, и стало на сердце светло. Из детской комнаты донёсся плач Эрики, мы оба вздрогнули от неожиданности.

— Ешь! Я сейчас… — она убежала и через пару минут вернулась с малышкой на руках.

— Посмотри, солнышко, кто к нам приехал!

Эрика улыбнулась мне восхитительной детской, беззубой улыбкой.

— Позволишь?

Наташа передала мне малышку. Она подросла за эти месяцы и выглядела совершенно здоровой и крепенькой. Эрика принялась меня разглядывать своими огромными ясными глазами. Теперь энергия жизни равномерно распределялась по ней. Когда я впервые увидел её в больнице, жизнь в ребёнке теплилась лишь у основания «родничка», и могла в любой момент погаснуть.

Вспомнился момент, когда я услышал голос, зовущий издалека, слабый, почти безнадёжный в моей голове. Слава Богу, что я тогда вовремя успел! Всё вышло так, как предвиделось: встреча с её отцом, Виктором, в старой церкви у Графского парка, новорождённый ребёнок, нуждающийся в крещении. Я не знал только одного, что она — дочь Наташи. Получается, Сам Бог устроил нам эту встречу. Зачем, Господи?! Я не знаю, как теперь с этим жить.

— Ну, хватит улыбаться друг другу! Всё остынет… — Наташа забрала малышку, бережно прижав к своей груди. — Ешь, Эрик, тебе нужны силы, — (ну, точно как мама!) — …а я дочку покормлю, — она вышла из кухни.

Кто бы знал, чего стоит держать себя в руках, чтобы не упасть перед этой женщиной на колени и не броситься в жаркие объятья наших чувств! Да, мне нужны силы. Поглощая оладьи, понял, что ничего вкуснее в своей жизни я ещё не ел.

Резкий, как мне показалось, неприлично продолжительный звонок в дверь, от которого что-то больно кольнуло в груди.

— Эрик, открой, пожалуйста, я не могу сейчас подойти! — донёсся из спальни голос Наташи. Конечно же, она ведь кормит грудью, тут не прерваться… Я открыл дверь, на пороге стоял Виктор, слегка покачиваясь, видимо, с долгого перепоя.

— Ба! Какие люди! Уж не тот ли ты самый батюшка, спаситель наш?! — язвительно произнёс он, пытаясь сосредоточиться. — Одноклассничек, ё-моё… — у него заплетался язык, и тело, плохо управляемое, как на шарнирах, с трудом удерживало равновесие. — И что же мы тут делаем с утра пораньше, извольте полюбопытствовать?!

Я вышел на лестничную площадку, и, закрыв за собою дверь, преградил ему путь в квартиру.

— Виктор, ты совершенно пьян! Не нужно беспокоить в таком состоянии близких тебе людей!

— Ты не пустишь меня в мою собственную квартиру?! — он икнул и злобно уставился на меня красными с похмелья глазами.

Всё равно как, но я бы не впустил его к Наташе в таком состоянии, ни за что на свете:

— Остынь, пожалуйста! Проспись… — мой голос звучал, словно со стороны, отдаваясь эхом по этажам подъезда.

— Скажи этой дряни, пусть выматывается отсюда! — он стукнул ногой по дверному косяку и еле удержался на ногах. — Дочку я у неё всё равно заберу. Пусть не думает, что со мной можно вот так!.. — он сморщился и стиснул желваки на небритых скулах. — И ещё, передай, что я её уволил! — ему очень хотелось подчеркнуть свою значимость, чтобы поднять уязвлённое мужское самолюбие, даже голову вскинул, будто чёлку поправляя. — К-к-кто она, вообще, такая? Кто она без меня?!

— Она женщина и мать твоего ребёнка! Тебе мало того, что ты уже с ней сделал?! — ярость, вскипевшая во мне, застелила глаза красной пеленой.

— О! Так мы ещё жалуемся первым встречным! — он грубо засмеялся. — Пусть скажет спасибо, что я вообще её любил!

В этот момент у меня в мозгу что-то заклинило, я схватил его за грудки, и через мои руки произошёл энергетический выброс. Разряд был таким, что Виктора отбросило к противоположной двери. Он сполз по стенке, потеряв на какое-то мгновенье сознание, а когда очнулся, оказался совершенно трезв.

— Ты что?! — он вытаращился на меня совершенно ошалевшими глазами. — Что себе позволяешь? Ты знаешь, кто я, вообще?! Я не посмотрю, что ты — священник!..

Но дальше слов дело не пошло, он не рискнул до меня дотронутся, окончательно придя в себя, встал, развернулся и ушёл прочь.

Я мог стерпеть всё, что касалось меня, но только не унижение любимой женщины. До этого момента я даже не подозревал, что мой дар обладает ещё и такой способностью, это стало шоком для меня самого. Оказалось, что энергия нейтральна, и может использоваться поразному, в зависимости от эмоций, владеющих мной.

— Я ещё вернусь! — донёсся голос Виктора, внизу громко хлопнула дверь.

Вернулся в квартиру. Наташа стояла в коридоре, прислонившись к стене спиной, с глазами полными слёз.

— Прости, я не знала, что это он, и не должна была тебя вмешивать, я так испугалась, когда услышала!.. — слёзы побежали по щекам.

— Тихо, тихо, моя хорошая, всё уже позади! — я обнял её, прижав к сердцу. — Всё в порядке, родная! Всё будет хорошо. Я не дам тебя в обиду, обещаю!

Когда Наташа немного успокоилась, я повёл её на кухню, усадил и дал выпить воды.

— Давно это так?

— Месяца полтора уже. Мне некуда идти, — всхлипывая, сказала она. — Мама против нашего развода…

— Ты только успокойся! Мы что-нибудь придумаем. Я сейчас!.. — найдя нужный номер, созвонился с нотариусом. Покупателя на наш дом, слава Богу, ещё не нашлось, я попросил остановить продажу и вместо этого подготовить другой договор. Мы условились о встрече.

— Наташа, ты готова уехать отсюда?

Она, ни секунды не колеблясь, ответила:

— Да!

— Тогда собери самое нужное: вещи, документы, то, что необходимо для Эрики. Я помогу тебе и не уеду, пока не буду уверен, что вы обе в безопасности!

После этого я позвонил наставнику в Польшу и сообщил, что вынужден задержаться ещё хотя бы на сутки. Добрый Язеп позволил мне сделать это.

От Эрика 10

Наташа суетилась, собирая вещи, необходимые для неё и ребёнка. Я молча смотрел на это, стараясь её не отвлекать, и анализировал ситуацию, в которой мы все оказались.

Единственно правильным решением казалось забрать их отсюда подальше, но, с другой стороны, шёл бракоразводный процесс, и вывезти ребёнка за пределы страны ей бы никто не позволил. Да и куда? В мою крохотную квартиру от церковного прихода? Было бы хорошо, на первое время, подыскать для Наташи какое-то жилье, но беда в том, что я таких расходов просто бы не осилил. Оставался только мамин дом, но в этом городе их легко найти.

Впрочем, я всё же надеялся, что Виктор опомнится и перестанет терроризировать свою семью.

— Мне нужно уехать, чтобы уладить все дела насчёт дома, подключить электричество, газ. Закройся и никому не открывай дверь до моего возвращения, а я тебе предварительно позвоню по телефону, хорошо?

Вместо ответа Наташа меня нежно обняла:

— Спасибо, Эрик, не знаю даже, как благодарить тебя.

— Тебе необходимо жить спокойно, без страха растить свою дочь, — я поцеловал её возле виска, вдохнув родной пшеничный запах. — Скоро вернусь! Ничего не бойся! Она только горько вздохнула, ничего не ответив.

Разрешив все проблемы с нотариусом, я подъехал к нашему дому, открыл дверь. Потянуло холодом и запустением, распахнул все окна и ставни, устроил сквозняк, что бы проветрить долго запертое помещение. Мебель и все наши с мамой вещи оставались на своих местах. Я так и не добрался освободить от них дом. Было собрано всего нескольких коробок с моими личными вещами, которые я собирался увезти с собой в Польшу: любимые книги, фотоальбомы, иконы, мои записи и дневники. Теперь в этом отпадала всякая необходимость, я оставлял всё любимому человеку. Протерев пыль с мебели, я навёл наспех порядок, а после сел и оглянулся вокруг себя. Всё было как прежде, не хватало только мамы, её голоса, ласковых рук, любящих глаз.

— Ну, вот, родная, твоя мечта и сбылась! — сказал вслух. — Скоро в этом доме зазвучит детский голос. Здесь будет жить Наташа и её маленькая дочь, — я глубоко вздохнул. — Что же мне теперь делать, мама?..

Ответа не последовало. В глубине души я понимал, что стоит сделать всего лишь шаг на встречу любви и… Наши чувства взаимны, я мог бы стать счастливейшим из смертных. Но мой сан, клятва, которую я дал, как быть с этим?! Тело и душа пылают огнём любви и желаний, но я должен сдержать себя, чего бы это ни стоило, по крайней мере сейчас.

Понимаю неизбежность выбора. Чувствую, насколько я нужен Наташе, особенно сейчас, но точно знаю, что пока моё служение не прервано, ничего не смогу ей дать. Чтобы быть с нею, нужно отречься от сана, от всего, к чему я стремился, чего достиг, в чём видел своё предназначение. Но жить без неё не смогу. Однажды я уже поступил так, вот, результат — «а воз и ныне там». Мне нужен мудрый совет, нужна исповедь, чтобы услышать голос Бога.

Закрыв окна, включив отопление, я поехал забирать Наташу. К тому времени она уже собрала несколько больших чемоданов, ещё нужно было перевезти детскую кровать, коляску и кое-какие вещи. Уезжая, ключи она отдала соседке с просьбой передать их бывшему мужу при встрече. Всё происходило в спешке, Наташа очень боялась, что Виктор в любой момент может вернуться и не отдать ей ребёнка.

Лишь войдя в наш дом, она вздохнула с облегчением.

— Здесь всё, как много лет назад, Боже мой! Как будто время остановилось.

— Да. Мама всегда любила, чтобы у каждой вещи было своё место. Но теперь это — твоё, и ты можешь переставить всё по своему усмотрению, как посчитаешь нужным. Это ж не музей! — я улыбнулся. — Конечно, здесь не так уж комфортно, но всё же, есть самое необходимое на первое время.

Опустив чемоданы, я посмотрел на восхищённое лицо Наташи, даже не поняв, почему в ней столько радости. По сравнению с квартирой, где она жила, всё здесь казалось столь бедным и скромным.

— Что ты говоришь, Эрик?! Ты даже не понимаешь, как дорога мне сама атмосфера этого дома! Неужели ты так ничего и не понял, святой отец?! — на последних словах опять звучала ирония, что вызвало у меня невольную улыбку.

Провёл экскурсию по всем комнатам, показал Наташе, где лежит бельё, посуда, необходимые в быту вещи, объяснил, как включается отопление, где можно перекрыть воду и электричество.

— Выбирай, куда ставить кроватку?

— Может быть, в спальне твоей мамы, если это удобно?..

— Не робей, думаю, что это правильно, там тепло и спокойно. Мама умерла не здесь, так что, ничего не бойся.

— Я и не боюсь. Здесь могут быть, разве что, ангелы.

— Мама была бы счастлива! Ей хотелось, чтобы когда-нибудь в этом доме зазвучали детские голоса.

Наташины глаза наполнились слезами:

— Спасибо!..

— Ну, а твои вещи, ко мне? — мы встретились взглядом, всё это происходило словно во сне и бередило сердца нам обоим.

— Эрик, ты хорошо подумал? Ты, действительно, хочешь, чтобы мы остались здесь?!

— Очень хочу! Я перепишу на тебя этот дом, как только ты получишь развод, потому что иначе твой муж будет иметь права на него при разделе имущества. А пока ты просто поживёшь у меня. Раздевайтесь, располагайтесь, здесь всё для вас с Эрикой. И, умоляю, перестань стеснятся!

Она хотела ещё что-то сказать, но промолчала. День подходил к концу, и нужно было что-то приготовить на ужин.

— Привыкай, обустраивайся, я скоро приеду! Нужно запастись продуктами.

— Я кое что взяла с собой…

— Не волнуйся, скоро приеду.

Наташа попыталась всунуть мне деньги, это было очень трогательно, я даже рассмеялся.

Она смущалась и протестовала, не понимая, как много значит для меня возможность впервые в жизни позаботиться о них!..

Ещё никогда я не получал такой радости от покупок и такого морального удовлетворения. Внезапно всё наполнилось каким-то новым смыслом, исчезло чувство одиночества. И, о Боже, как же приятно вернуться домой, когда в окнах горит свет, зная, что меня там ждёт любимая женщина!

Оставив сумки на кухне, заглянул в комнату, Эрика мирно посапывала в детской кроватке, прикрыл за собой дверь, чтобы не потревожить её сон, тихо постучал в двери другой спальни.

— Вот ты где!

Наташа сидела на кровати, держа в руках наш старый семейный альбом с фотографиями.

— Прости, Эрик, я не удержалась, он лежал сверху вот в той коробке. Всю жизнь мечтала иметь хоть одно твоё фото, но даже на выпускном ты отвернулся, и тебя там почти не видно. А тут такое сокровище!

— Я дарю тебе этот альбом.

— Спасибо! Самый лучший подарок! — она прижала его к груди. — Теперь я смогу всегда любоваться тобой, — она вздохнула так горько, что моё сердце не выдержало. Альбом с грохотом выпал у неё из рук. Наташа хотела его поднять, но я не дал, заключив её в крепкие объятья.

— Не грусти, родная! Я буду приезжать до тех пор, пока ты этого захочешь.

— Я всё понимаю… буду ждать хоть всю жизнь. Мне всё равно нет счастья без тебя, Эрик!

Весь мир внезапно закружился и куда-то поплыл перед глазами. Почувствовав её губы, их манящее тепло и близость, я не смог устоять. Это был мой первый поцелуй в жизни. Не в силах остановиться, мы совершенно потеряли голову. Её руки гладили меня по спине.

Обнимая её, прижимая к себе, я испытывал такой головокружительный жар, что был близок к потере сознания. Кровь закипела как смола на огне. Ещё мгновение, и настала бы точка невозврата.

В этот момент голову сдавило так, что показалось, лопнут сосуды. Я буквально рухнул на колени. Наташа вскрикнула.

— Что с тобой? Господи! Эрик, что случилось?!

Я мотал головой, на какое-то мгновение даже ослепнув. Голос, оживший во мне, говорил:

«Мы приняли твою мольбу. Ответ получишь от епископа. Возвращайся в приход, твоя миссия ещё не завершена». Мне показали отрывки моих недавних снов, где Наташа жила в этом доме, а меня словно не было, он уже почти исполнился; и другого, в котором мы гуляли вместе по парку, пока не началась буря, и Наташа исчезла, ускользая через мои пальцы, как дух.

После этого мне открыли истинную причину смерти моего отца. Тайна, так долго мучившая меня, стала вдруг ясна. Его забрали, чтобы через боль потери открылся мой дар. Отец принес себя в жертву, но ни о чём не жалеет, ведь я приобрёл способность спасать людей. Понял, что если я поступлю неверно, Наташи не станет. Не угроза, а предупреждение, ответ на мои бесконечные вопросы и переживания, предостережение от совершения непоправимой ошибки. Выбор за мной. Милосердный Бог лишь показал варианты возможных поступков и их последствия, увы, неизбежные, так как каждый наш шаг определяет череду событий, следующую за ним. Долгожданный ответ и единственно верное решение таятся в будущей встрече с епископом. Значит, мне позволено обратиться к нему с просьбой о низложении сана, но это не гарантирует моего освобождения, а неподчинение приведёт к катастрофическим для нас событиям…

На всё это понадобилось несколько секунд моего беспамятства, а понял я больше, чем за все прошедшие годы жизни. Мысленно поблагодарил высшие силы, приходя в себя.

Наташа находилась рядом со мной и, стоя на коленях, пыталась привести меня в чувство, по её щекам бежали слёзы.

— Господи, прости меня, грешную! Прости, это я, только я во всём виновата!.. Господи, верни его, пожалуйста, верни! — бормотала она всхлипывая, теребя ворот моей рубашки дрожащими пальцами. — Я клянусь, что никогда больше не… — я зажал ей рот ладонью, не дав договорить спонтанную клятву.

— Тихо, такое со мной бывает. Не нужно бояться. Это всего лишь видения. Она дрожала как осиновый листочек в моих руках.

Силы постепенно возвращались, я смог подняться.

— Видишь, уже всё в порядке, не волнуйся.

— Господи, мне показалось, что ты умираешь! Я вновь прижал её к сердцу.

— Всё хорошо, родная, — и, откашлявшись, спросил, — как думаешь, может нам пора чем-нибудь подкрепиться?

Наташа улыбнулась сквозь слёзы, всё ещё бледная от испуга, я помог ей встать.

— Ничего не бойся! Всё будет хорошо. Просто нам нельзя спешить.

От Эрика 11

Ужин готовили вместе. Любуясь, с каким изяществом Наташа справляется на кухне, помогал ей, как мог: чистил картошку, резал лук. Годы одинокой жизни меня тоже многому научили. От помощницы я отказался сразу, не видя в этом особой нужды. Всё, что я готовил для себя, было элементарно простым: в основном тушёные или жареные овощи, иногда (когда позволяло отсутствие поста), ел мясо или рыбу. Наташа же готовила по-особому, как профессионал, быстро, чётко и безумно аппетитно, аромат стоял такой, что я, то и дело, глотал слюну. Когда лук был измельчён, слёзы покатились по моему лицу, Наташа засмеялась:

— Я думала, ты не умеешь плакать, Эрик! — забрав от меня нож и доску с нарезкой, она смахнула нежным движением капли с моего лица.

Какое счастье находиться во власти этого сна! Иначе я не могу назвать то, что происходит между нами, — самый лучший, светлый, прекрасный из всех моих снов! Лишь предчувствие скорой разлуки тонкой иглой впивалось под рёбра. Мы оба понимали: счёт пошёл на часы, что ещё больше обостряло наши чувства.

Я продумывал, чем могу ей ещё помочь, пока я здесь и есть такая возможность. Она думала о своём, глаза её то наполнялись печалью, с немой мольбой обращаясь ко мне, то вспыхивали восторженной радостью, стоило лишь прикоснуться друг к другу.

Когда ужин был приготовлен, я накрыл стол нашей любимой с мамой скатертью, и словно почувствовал её присутствие рядом.

— У вас есть свечи? — спросила Наташа.

— Возможно. Мама всегда имела запас, потому что молилась при свечах… Сейчас посмотрю, — я заглянул в комод, в котором обычно они хранились, и нашёл целую пачку длинных церковных свечей.

— Давай, зажжём! Я хочу вспомнить твою маму, Надежду Михайловну, и поблагодарить её.

Зажгли свечи, я прочёл молитву. Ощущение маминого присутствия ясно ощущалось в этот вечер. Мысленно обратившись к ней, я попросил помочь Наташе и поддержать её в это нелёгкое время. Ответа не услышал, но тепло материнского прикосновения почувствовал.

— Всё бесподобно вкусно, спасибо!

— Я рада, что понравилось, и тебе спасибо! — Наташа начала собирать со стола тарелки.

— Давай, помогу!.. Кажется, Эрика проснулась, слышишь?

— Я сейчас, уже пора её покормить.

Она улыбнулась мне своей лучезарной улыбкой и убежала к дочке.

«Как же больно будет вновь оторваться от них!.». — ком подкатил к горлу от одной мысли об этом. Я должен уехать, должен узнать, что мне приготовило небо, какая участь ждёт нас всех. И всё исполнить безукоризненно, чтобы не потерять её. Холодный озноб пробежал по телу. Жизнь без Наташи теряла краски и превращалась в серые будни. Конечно, надежда оставалась. Но уже потеряв отца и мать (братьев и сестёр никогда не было), Наташа оставалась единственным близким мне человеком. И я ни за что не подверг бы её жизнь опасности. Важно просто знать, что она есть, где-то живёт на этой Земле, что её сердце бьётся… иначе этот мир совсем опустеет для меня.

Помыл посуду, через пару минут она вернулась с малышкой на руках:

— Не помню, когда Эрика последний раз так долго спала, у твоего дома волшебная аура!

— У нашего… вернее, уже у твоего. Я не хочу, чтобы ты считала себя в гостях, теперь это твой дом, и, давай, больше не будем возвращаться к этой теме.

— Хорошо, хорошо, я скоро привыкну. Меня теперь отсюда плёткой не выгонишь! — она засмеялась. — Только пусть он будет НАШИМ, и ты всегда будешь знать, что тебя здесь ждут! Мы смотрели друг на друга и не могли оторвать глаз, образовалась пауза, во время которой мучительно хотелось её обнять, прижать к себе, дать волю чувствам, ощутить вновь нежность этих прекрасных губ…

— Завтра утром я уеду.

И снова молчание. Мы о многом не решались сказать вслух, но чувствовали друг друга как-то необыкновенно глубоко.

— Я должен что-то решить.

— Не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным, ты и так сделал для нас очень много, — она пыталась что-то сказать ещё, но слова застревали, глаза стали влажными. Я ощущал эту же боль, нашу общую боль.

— Наташа, я вернусь… Не знаю когда, но вернусь. Для меня это так же важно, как и для тебя, поверь! Даже не представляю, как буду жить дальше! Не знаю, какой приговор ждёт меня, но я обязан ему повиноваться, чтобы не навредить…

Она посмотрела на меня ничего не понимающим взглядом. Что я мог ей объяснить? Что слышал голос, и Он сказал, если я останусь, то потеряю её навсегда?!

— Просто поверь мне! Я сделаю всё, что смогу.

Она заморгала ещё быстрее, пытаясь сдержать набежавшие слёзы.

— Дай мне Эрику, пожалуйста! — я протянул к ней руки.

Она молча передала мне малышку. Я прижал к груди это маленькое улыбчивое сокровище с огромными голубыми глазами, с интересом рассматривающее всё вокруг.

— Посмотри! Ты — не одна! У тебя есть самое главное, самое важное в жизни, и что бы с нами не случилось, тебе есть ради кого жить! Наташа кивнула в знак согласия.

— Иди ко мне!..

Мы сели на диван, я одной рукой держал Эрику, а другой обнимал Наташу, пока моя энергия медленно, как ручеёк перетекала в обеих.

— Всё будет хорошо! Не знаю, как, но обязательно будет! — вспомнилась фраза из какого-то фильма.

Наташа начала успокаиваться, легче стало и мне самому. Эрика продолжала разглядывать меня, причмокивая свой маленький кулачок во рту. Такая маленькая и смешная, с хохолочком торчащих во все стороны реденьких волосиков.

— Я бы никуда не уехал, если бы мог, и хочу, чтобы ты это знала!

— Я знаю… — тихим голосом сказала Наташа.

Весь остаток вечера мы провели втроём. Вместе выкупали малышку, для меня это всё было ново и так прекрасно, что каждое мгновение казалось особенным, драгоценным, неповторимым. Хотелось всё запечатлеть в памяти, чтобы потом холодными и одинокими вечерами греться у огня воспоминаний этого безоблачного семейного счастья.

Когда Эрика улеглась, было уже около полуночи.

— Устала? Тяжёлый был день, — я положил руки Наташе на плечи, слегка разминая их.

— Нет! Это был самый счастливый день в моей жизни, Эрик! Проведи со мной эту ночь, пожалуйста. Обещаю держать себя в руках. Просто будь рядом…

— Конечно, я буду рядом.

Мы вошли в мою бывшую спальню, не включая свет, легли на одноместную кровать, в одежде, крепко прижавшись друг к другу. За окном светила Луна — светильник Божьей Матери. Её тусклый свет пробивался через тюлевый занавес, блеклой дорожкой освещая комнату. Затаив дыхание, я целовал её шелковистые волосы, испытывая нежность, которой раньше не ведал.

— Я люблю тебя! — еле слышно прошептали её губы. — Всегда любила, Эрик, но не знала, что это взаимно. Пыталась как-то устроить свою жизнь… Прости меня, если бы я только знала…

— Тогда бы не было Эрики, — я поцеловал её в висок, пытаясь отвлечь от грустных мыслей. — Я надеялся, что ты скоро забудешь обо мне и у тебя в жизни всё будет хорошо, тогда и я смог бы спокойно жить дальше, справляясь со своими чувствами, служить Богу и людям. Ещё можно как-то терпеть собственные страдания, но когда страдает тот, кого ты любишь, это уже совсем невыносимо.

Настенные часы отсчитывали секунды, минута за минутой уходило драгоценное время, оставшееся для нас двоих. Мы тихо переговаривались, но всё же больше молчали, вслушиваясь в дыхание, биение наших сердец, ощущая тепло и близость друг друга. Душа к душе, как одно неразрывное целое. Даже мысли не возникало о чём-то порочном. Окутанные взаимным теплом и нежностью, мы наполнялись покоем и гармонией. Казалось, что я слышу, чувствую, осязаю каждую её мысль, так же как и она мои. Мы буквально переплелись руками и ногами как два дерева, растущие рядом, переплетаются корнями и ветвями. Это моя половинка, и вместе мы — совершенное, гармоничное и очень древнее нечто.

Так хотелось, чтобы эта ночь не кончалась, чтобы остановился бег минут, и день не наступил зловещим рассветом разлуки.

От Эрика 12

Эта ночь пролетела слишком быстро. Бессонная, добрая, тихая, волшебная ночь.

Наступило безжалостное утро. Первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев за окном.

— Ты так и не поспал. Как же ты поведёшь машину, Эрик? — Наташа прижалась ко мне ещё сильнее, словно это могло что-то изменить или удержать меня.

— Я остановлюсь, когда устану, и вздремну, не волнуйся за меня! Я не мог потратить эту ночь на сны, слишком дорого каждое мгновение рядом с тобой. Она горько вздохнула.

— Надо вставать. Я уеду, а ты поспишь, пока Эрика не проснётся, отдохни сегодня, поспи вместе с ней.

— Ещё чуть-чуть, ещё минуточку!.. — произнесла она с мольбой и начала осыпать поцелуями моё лицо: щёки, глаза, виски, потом прижалась щекой к щеке.

Мы молча продолжали лежать, только чувство гармонии улетучилось, а вместо него пришла горечь расставания, обжигая всё внутри.

— Я тебя буду ждать! — жарко шептали её губы.

— Я вернусь. Обязательно вернусь! Не знаю когда, но вернусь, — не переставал твердить я, как заклинание.

— Теперь ты не один, помни это, Эрик! И, пожалуйста, береги себя! — молила она.

— А ты держись! — было больно даже говорить, сказать хотелось так много, но получались лишь какие-то обрывки фраз. — Я буду высылать тебе деньги каждый месяц.

— Не беспокойся, я найду работу, всё будет хорошо. Сейчас главное — получить развод, чтобы жить спокойно.

— Вы венчались? — я боялся ещё одного препятствия.

— Слава Богу, нет.

Я вздохнул с облегчением, для меня это был важный вопрос. Хотя бы одной клятвой меньше между нами.

— Будь осторожна с ним, прошу! И прости его, он не со зла всё это вытворяет, Виктору больно и обидно, он страдает.

— Конечно. Это моя вина, я его не осуждаю, просто не могу быть больше ни с кем, кроме тебя.

Я ещё раз её обнял и, собрав все силы, рывком поднялся с кровати.

— Иначе я никогда никуда не уеду!

— Какое бы это было счастье!.. — её голос, любимый, тихий голос звучал как музыка, самая прекрасная для меня.

— Мне пора.

Принял контрастный душ, чтобы взбодриться. Наташа что-то собирала на кухне, хоть я и просил её не вставать, но разве можно переубедить любящую женщину?! До меня доносился аромат свежеприготовленного кофе. Нашёл листок бумаги и написал на нём адрес, а так же все номера моих телефонов, достал из бумажника приготовленные ещё накануне деньги. Из-за опасений, что Наташа откажется их принять, я положил купюры на столик возле телефона, спрятав под запиской.

На столе уже был накрыт завтрак. Наташа выглядела утомлённой, на её бледном лице была видна печать переживаний, эти же чувства испытывал и я. Именно поэтому долгие проводы были тяжелы для нас обоих. Быстро выпив свой кофе, я поблагодарил её. Зашёл попрощаться с малышкой, Эрика ещё спала, прочёл над ней несколько молитв, благословил, осторожно поцеловал её в крошечный лобик.

Мне нужно было уезжать, пока не кончились силы. Обнял Наташу в коридоре, передавая ей энергию спокойствия, всю, до последней «капли», я знал, насколько ей тяжело и хотел помочь, хотя бы на пару часов. Её глаза всё равно наполнились слезами. И мне было больно, невыносимо больно отрывать её от себя, словно собственную плоть, пронизанную венами, нервами, кровью.

На мгновенье прикоснулся к её губам, благословил. Она протянула мне сумку с продуктами в дорогу. Поблагодарив, я взял свои вещи и, не оглядываясь, вышел во двор. Сел в машину, завёл мотор и бросил один единственный взгляд в сторону дома. Она стояла в дверях на холодном ветру в тонком свитере и джинсах, зажимая ладонью рот, как будто боясь закричать.

Машина тронулась с места. Стало трудно даже дышать. Чувство такое, что меня разорвало на части. Я быстро гнал машину, чтобы отвлечься, но душа кровоточила как сплошная открытая рана, даже усталость не притупляла жгучую боль. Я то и дело смахивал предательские капли с лица, ничего не в силах изменить и исправить.

Так начинался новый этап моей жизни. Жизни, в которой я, по-прежнему, был один, но больше не одинок.