Новое утро

Натали Дженнер (2024)

От автора бестселлеров «Общество Джейн Остен» и «Девушки из Блумсбери». Карьера драматурга Вивьен Лоури висит на волоске — поставленная в Вест-Энде пьеса провалилась из-за резких отзывов рецензентов. Будущее в Лондоне туманно, и по предложению подруги Пегги Гуггенхайм Вивьен уезжает в Рим, помогать в работе над сценарием фильма. В Италии, которая разрывается между запятнанным прошлым и потенциально светлым будущим, между освобождением послевоенного кинематографа и ограничениями католической церкви, которые пронизывают саму душу страны, Вивьен пытается построить новую жизнь. Но сталкивается с давно похороненной правдой о недавней мировой войне и тайной о том, что на самом деле произошло с ее женихом. «Захватывающий роман, объединивший прошлое и будущее». — Westport Magazine.

Глава 3

Мартовские иды 1955 года

Рим, Италия

Все в жизни зависит от темпа.

Ласситер уже пару раз замечал эту женщину, или ему казалось, что он ее заметил (может, он ее придумал?). Первый раз это было теплым февральским днем, когда он тайком уходил с закрытой встречи в «Чинечитта». Она выехала из-за угла студии на ярко-синем велосипеде, в плетеной корзине на руле лежала стопка бумаги, придавленная парой модных туфель на высоких каблуках. Ноги у нее были босые, и он сразу предположил, что это одна из сценаристок. Или — еще лучше — актриса, с волнистыми волосами цвета воронова крыла и изысканными манерами.

Второй раз это случилось на костюмированной вечеринке Пегги Гуггенхайм на Марди Гра несколько недель назад. Они оба были в костюмах, и это, должно быть, запутало его — в любом случае, к тому времени, как он хоть в чем-то разобрался, она уже ушла.

С тех пор он не видел ее в студии. Он, конечно, не ожидал встретить ее здесь, когда она в одиночестве бродила по Виа Сакра. Ему нравилось срезать путь через Форум, когда он возвращался домой от Аниты задолго до того, как начинали работать фотографы. На рассвете по всему дому хозяйничали кошки, и это заставляло его чувствовать себя совершенно диким. В свои пятьдесят с небольшим он все еще демонстрировал американский атлетизм своей ушедшей юности, прогуливаясь по sampietrini^[14] послевоенных улиц Рима с проворством человека вдвое моложе себя.

Когда он увидел, что она стоит там в белой мужской рубашке, завязанной узлом, и яркой длинной юбке, меланхолично откусывая кусочек maritozzi^[15], завернутой в пергаментную бумагу, он задумался, не пора ли что-нибудь сказать. В кино это был бы идеальный момент: девятнадцатая минута из девяноста и третья встреча главных героев.

Затем, как это часто бывает в кино, произошло следующее: она повернулась к синему велосипеду, прислоненному к двухтысячелетней треснувшей колонне, наконец заметила его и прошла мимо. Если она и узнала его, то не подала виду.

— Mi scusi…^[16]

Услышав его слова, она резко обернулась, вытерла размазавшийся крем с уголков губ и изобразила улыбку, граничащую с ухмылкой.

— Не напрягайтесь. Я тоже иностранка.

От ее слов, произнесенных с безупречным британским акцентом, у него заломило затылок. Он прожил в Италии почти десять лет.

— Вообще-то я живу здесь.

— Я тоже.

— Я имею в виду, что живу много лет.

— Не думаю, что это делает кого-то итальянцем, не так ли?

Он понял, что она шутит над ним в своеобразной британской манере, которая всегда казалась ему утомительной, даже в такой красивой женщине, как она. Он также понял, что пощады от нее ждать не стоит.

— По-моему, мы оба были на вечеринке у Пегги.

Она бросила пустую обертку от булочки в корзину на руле велосипеда.

— Я не помню, чтобы мы были представлены друг другу.

Он протянул руку.

— Джон. Джон Ласситер. «Артемис Продакшнз».

Солнце медленно поднималось за его спиной, и она прикрыла глаза правой рукой, чтобы получше разглядеть его.

— Богиня-воительница, — вот и все, что она ответила.

— Среди прочего. — Он обогнал ее, затем жестом предложил идти, а сам по-джентльменски покатил велосипед. Заметив сценарий в корзинке рядом со скомканной оберткой от булочки, он попробовал еще раз: — Вы ведь из студии Teatro 5, верно? Снимаетесь в…

— Не «в». — Похоже, ее позабавила его реакция. — Я дорабатываю сценарий «Когда ничего не останется».

— Я слышал, что он сырой и неровный.

— Он такой же сырой, как и обертка от моей булочки со сливками. — Она криво усмехнулась. — По крайней мере, я ценю вашу прямоту.

Слова «по крайней мере» не ускользнули от него. Ему оставалось пройти всего несколько метров по Виа Сакра.

— Вы часто здесь гуляете?

Она покачала головой.

— Только для вдохновения и, конечно, чтобы почувствовать историю. Как вы знаете, сегодня мартовские иды.

Он не знал. Несмотря на все утренние прогулки, Ласситер не подозревал, что они стоят на том самом месте, где умер Юлий Цезарь, заколотый собственными сенаторами. У продюсера были огромные пробелы в образовании, которые он всю жизнь скрывал практически любыми способами, за исключением книг.

— Точно, — вот и все, что он сказал.

Когда они повернули на проспект Виа-дей-Фори-Империали, запруженный визжащими машинами, она потянулась к ручкам велосипеда. Он задел ее крепкой загорелой рукой и был рад, что она не отстранилась так быстро, как могла бы.

— Что ж, увидимся в студии, мистер Артемис.

— Ласситер. — Ему было неловко поправлять ее. Но она только улыбнулась, и он понял, что она снова дразнит его. — А как зовут вас?

— Лоури. Вивьен. — Она села на велосипед и умчалась, но он заметил, что она оглянулась на повороте. В конце концов, у него все получилось.

— Вивьен, per l’amor, ради бога, мы не можем начинать сцену в спальне.

Вивьен бросила карандаш и отодвинула стул от стола в знак протеста. Съемочная группа проводила экстренное совещание из-за плачевного состояния сценария новой постановки Дугласа Кертиса «Когда ничего не останется». Это была мелодрама в стиле Дугласа Сирка, фильм об итальянском полицейском, который влюбляется в знаменитую американскую певицу, находящуюся под его защитой во время гастролей.

Обычно они встречались в «Чинечитта», но Кертис часто работал в своем отеле. Поэтому сейчас двенадцать человек — «враждующие апостолы», как он в шутку их окрестил, — спорили, рассевшись за большим столом, покрытым белой скатертью, в обеденном зале гранд-отеля «Флора».

Отель располагался на Виа Витторио-Венето, главной артерии римской жизни, которая пульсировала двадцать четыре часа в сутки, а ее левый и правый «берега» были расцвечены кафе, ресторанами и кабаре. В древности на этой улице располагались увеселительные виллы Цезаря и Катулла, а во время войны — оккупационный штаб немецких войск. Сегодня этот район мог бы стать гостеприимным местом для любителей кино, но не так давно режиссера Лукино Висконти по прозвищу Красный граф посадили в тюрьму и избивали по три раза в день. Распродавая семейные реликвии для финансирования деятельности Сопротивления, он чудом избежал казни, благодаря высадке союзников, которые затем поручили Висконти снять на видео казнь того самого человека, который сам отдавал приказы о пытках и смерти.

Рим представлял своего рода замкнутый круг истории, повторяющийся снова и снова. Богатство переходит в нищету и снова в богатство. Все, что могло случиться, уже случилось здесь. Так почему бы тогда не забыть обо всем этом и не сосредоточиться на dolce vita?^[17]

Отказавшись от вина санджовезе, которое в изобилии разливалось мужчинами, Вивьен пила свой второй кофе за день. Это никак не улучшало ее настроения. Здесь было так много творческих ограничений, к которым она не привыкла и о которых ее не предупреждали. Вивьен всегда ценила, когда ее предупреждают.

— И, — продолжил Дуглас Кертис, — наших главных героев совершенно определенно нельзя показывать вместе в постели, даже полностью одетыми.

— Кого это может оскорбить?

— Богобоязненную американскую публику.

— Но прошлой весной «Три монеты в фонтане» были выпущены с точно таким же кадром, — настаивала Вивьен.

— Кадр обрывается, перед тем, как что-то происходит, — напомнил ей Кертис.

— Очень похоже на вашу личную жизнь, — заметил один из ассистентов режиссера.

Всегда отличавшийся веселым нравом, Кертис состроил игривую гримасу, когда мужчины вокруг него рассмеялись, а затем повернулся к Вивьен:

— Виви, ты не хуже меня знаешь, что это никогда не пройдет мимо церкви.

Теперь настала очередь Вивьен состроить гримасу:

— Тогда зачем я здесь? Пусть церковь переписывает это. — Она оттолкнула сценарий, словно испытывая отвращение.

— Вивьен, милая, я серьезно. — Кертис начал барабанить указательным пальцем правой руки по своему экземпляру сценария. — Кардинал Маркетти грозится посетить съемки.

Мужчины на студии часто упоминали кардинала так, словно он был могущественен, как Бог. Вивьен это не испугало, но заинтриговало. Ассистентки дали Маркетти прозвище bestiaccia, что означает «монстр». Ватикан прислал кардинала, когда узнал от своих шпионов о каких-то сомнительных материалах. Это была неформальная сеть людей на всех уровнях студии, которые упорно сохраняли свои рабочие места после падения фашизма.

Вивьен узнала, что итальянские мужчины упрямы во многих отношениях. Они показали себя особенно непреклонными, если отвергать их знаки внимания. В Англии простое язвительное замечание могло навсегда поставить мужчину на место. В Италии все было не так. Здесь мужчины практически наслаждались отказом.

— Так пусть кардинал приходит.

Кертис раздраженно развел руками и всех отпустил. Когда Вивьен вышла из обеденного зала, Леви Бассано бросился к ней. Вместе они прошли мимо бара, где Федерико Феллини проводил столько встреч, что персонал отеля называл его ufficio^[18], затем пересекли вестибюль, который был почти пуст, так как вся страна спала.

— Мы спорим об этом уже несколько дней, — сказала она со вздохом.

— Ты с этим споришь, — поддразнил ее Леви.

— О да, я знаю, это из-за моего характера.

— Кертису нравится ставить людей в дурацкое положение, но в глубине души он знает, что ты права.

Вивьен бросила на Леви благодарный взгляд. Они тесно сотрудничали в «Чинечитта» уже два месяца. За это время Леви ни разу не заигрывал с Вивьен, вместо этого проявляя великодушие и дружелюбие. Она сочла такое поведение одновременно освежающим и удивительным, учитывая, что Леви был всего на несколько лет моложе нее и казался таким же раскованным и свободным.

Подойдя к вращающимся золотым дверям знаменитого гранд-отеля, Леви склонил голову набок, любуясь видом на парк Боргезе.

— Что ты знаешь о scolaretta? — спросил он.

Вивьен рассеянно хмыкнула, заметив знакомого мужчину в темных очках на круглом диванчике в центре вестибюля. Маленькая девочка послушно стояла перед ним, пока он поправлял ее косичку.

— Это было ее подпольное имя — школьница-убийца. Она застрелила командира СС прямо за этими дверями. — Леви указал сквозь стекло. — На этом самом месте.

Вивьен наконец вспомнила мужчину и с удивлением повернулась к Леви.

— Во время войны весь этот отель принадлежал немецкому командованию, — продолжил он. — На третьем этаже пытали партизан. Они даже взорвали вестибюль самодельными бомбами. — Леви уставился на тротуар за окном. — Ты бы никогда не догадалась об этом, не так ли? — добавил он почти шепотом.

Действительно, от немцев, которые когда-то жили здесь и вершили суд, не осталось и следа, равно как и от многих зверств, содеянных при их правлении. Вивьен задавалась вопросом, чего стоило гражданам бывших оккупированных стран не вспоминать об этом.

— Вообще-то, мне нужно кое с кем поговорить, — ответила она ему. — Увидимся завтра?

Согласно кивнув, Леви прошел через вращающиеся двери, а Вивьен повернулась к Джону Ласситеру и маленькой девочке. Вивьен не думала о нем со времени встречи на Форуме. Она вспомнила, что тогда ей понравился его явный интерес к ней, но теперь она не удивилась, узнав, что, как и у большинства мужчин старше определенного возраста в Италии, у него есть жена и ребенок.

— Мисс Лоури, мы снова встретились. — Он поднял солнечные очки на лоб, затем встал, возвышаясь над маленькой девочкой, топтавшейся рядом с ним. У нее были светлые волосы и зеленые глаза, характерные для северных районов Италии. А его песочный оттенок кожи оттенял темно-медный цвет коротко подстриженной бороды и усов.

— Это моя дочь, Маргарита Ласситер. Маргарита Пачелли-Ласситер.

Вивьен узнала фамилию одной из самых знаменитых актрис итальянского кинематографа, главной героини фильма, съемки которого проходили в соседнем павильоне.

— Дочь Аниты Пачелли?

Девочка посмотрела на отца, словно ожидая сигнала, затем шагнула вперед и присела в легком реверансе. Вивьен не могла не быть очарована — совсем малышка, Маргарита уже обладала уравновешенностью и неземной красотой своей знаменитой матери.

— Я большая поклонница фильмов твоей мамы. — Вивьен улыбнулась и стала ждать. Она не всегда чувствовала себя естественно в обществе самых маленьких. Одним из аспектов итальянской культуры, к которому ей сильнее всего приходилось приспосабливаться, было снисходительное отношение к ребенку. Bambini^[19] были повсюду: они доминировали на поздних ужинах в trattorie^[20], кричали на бортиках фонтанов, носились по садам виллы Боргезе в маленьких зеленых машинках.

Девочка улыбнулась, но снова ничего не сказала. Вивьен показалось, что она застенчива до пугливости. Вивьен часто производила такое впечатление на детей. Они как будто чувствовали ее незаинтересованность. Их реакция только усиливала ее неестественность в общении с ними, и это усугубляло ситуацию. Вивьен привыкла располагать к себе людей, когда старалась.

Девочка замолчала, и Ласситер притянул ее к себе.

— Сегодня мы вместе, не так ли, passerotta? — Он оглянулся на Вивьен и перевел: — Мой маленький воробышек. — Под его уверенной внешностью она разглядела мальчишеское и, несомненно, подкупающее желание угодить.

— Тогда я, пожалуй, пойду. — Вивьен заметила, как по его красивому лицу пробежала тень разочарования. Тем не менее дочь явно обожала его, и ей показалось неправильным вторгаться в их совместное времяпрепровождение. — Рада познакомиться с тобой, Маргарита.

Несмотря на всю поспешность, Вивьен не могла знать, что эта встреча прошла в значительной степени по плану, как будто была написана, отрепетирована и поставлена самим Ласситером.

Примечания

14

Булыжники для мощения дорог (итал.).

15

Римские булочки со взбитыми сливками (итал.).

16

Прошу прощения (итал.).

17

Сладкая жизнь (итал.).

18

Офис (итал.).

19

Дети (итал.).

20

Мн. ч. от «траттория» (итал.).