Роковая Роксана

Наталья Лакота (2025)

Три раза я собиралась замуж, и все три раза мои женихи умирали накануне свадьбы. Королевские дознаватели признали это несчастными случаями, но жители нашего города всё равно считают меня виновной, и для них я — Роковая Роксана, приносящая смерть. А тут ещё приезжает королевский эмиссар — поправить здоровье на минеральных водах. Только ходят слухи, что он прибыл по секретному поручению. И почему-то он сразу заинтересовался мной…

Глава 3

— Ты какая-то рассеянная, — сказала мне мама за ужином. — Всё хорошо? Может, ткань на платье не понравилось? Но мне кажется, синий подходит тебе идеально.

— Ткань — чудесна, — успокоила я её. — У тебя прекрасный вкус, ты сразу поняла, что нужно.

— Как же иначе, — мама кокетливо поправила причёску. — Это у меня врождённое. В восемнадцать лет я первая попросила портниху сделать мне платье с юбкой от бёдер, а не от талии. Так корсаж удлинился, и фигура стала выглядеть гораздо изящнее. Я пришла в таком виде на маскарад и произвела фурор.

— Мы помним, ты уже рассказывала, — неосторожно сказала Стелла.

Я незаметно пнула её под столом и сказала:

— И тебя сразу признали первой красавицей. Правда, мама?

Морщинка, появившаяся после слов Стеллы между материных бровей, сразу разгладилась.

— Конечно, нет! — возразила мама. — Я считалась первой красавицей с шестнадцати лет! Просто в тот раз мне вручили приз за красоту, и всяким там недоверчивым пришлось замолчать, когда меня пригласил на танец сам король. Вернее, тогда он был ещё принцем. Я имею в виду отца нашего короля, тогда он был ещё жив… Ты помнишь, Аделард, какое тогда было торжество?

— Да, дорогая, — ответил отчим, отдавая должное телятине в пряном соусе. — Ты тогда была блистательна.

— Я всегда блистательна, — чуть не обиделась она, но тут снова вспомнила обо мне. — Но с тобой точно всё хорошо, Рокси? Ты даже позабыла про почту… Бросила всё в прихожей.

— Забыла, — призналась я. — Сейчас разберу, мама.

— Я уже сделала это за тебя, — сказала она, глядя на меня с тревогой и нежностью. — По-моему, тебе надо отдохнуть. Я считаю, позирование у господина Эверетта можно сократить до двух в неделю.

— Ма-ам, — протянула я. — Не волнуйся, это не из-за позирования. И не из-за прогулок. И не из-за того, что я люблю вчерашние отбивные на завтрак.

Стелла фыркнула, но тут же сделала вид, что поперхнулась и закашлялась, а я заботливо похлопала её по спине. Отчим вскинул на меня глаза, улыбаясь углом рта, и снова углубился в поедание телятины, и лишь мама смотрела на меня, морща лоб.

— Никогда не понимаю, когда ты серьёзна, а когда шутишь, — вздохнула она, наконец. — Это у тебя от дедушки. Говорят, в его роду были беженцы с острова. Они там смеются по любому поводу, даже когда нет подвода для смеха.

— Наверное, — кротко согласилась я, и на этом тема была позабыта.

— Я отнесла корзинку с письмами к тебе в комнату, Рокси, — мама подложила отчиму ещё гарнира и полила всё соусом. — В моё время молодые люди не писали благородным девушкам столько писем. Это же неприлично! А если и писали, то адресовывали эти письма родителям.

— Зачем? — удивилась Стелла.

— Чтобы родители убедились, что у молодого человека нет плохих намерений, — наставительно сказала мама. — Кстати, Стелла, тебе тоже пришло письмо. От виконта Хэмфри. Я положила на твой столик.

— Одно письмо, — моя младшая сестра скорчила гримаску. — А у Рокси — целая корзина.

— Не завидуй, — ответила я ей. — Зато на балу ты будешь танцевать со своим Хэмфри, а я буду подпирать стенку.

— Зачем так мрачно? — занервничала мама. — В Солимар приехало много гостей, возможно, всё изменится…

— Вряд ли изменится, — я первая поднялась из-за стола. — Пойду отдыхать. Сегодня был ужасно волнительный день.

— Я отнесу твой браслет ювелиру! — крикнула мама мне вслед. — Не надевай его пока, а то опять потеряешь.

— Хорошо, — ответила я уже с порога.

Когда сестра пришла в нашу спальню, я сидела у стола, разбирая письма.

— Целая корзинка! — завистливо выдохнула Стелла и взяла одинокое письмо со своего столика.

— Твоё письмо драгоценнее всей этой корзинки, — заверила я её. — Твоё — от жениха.

— Бедная Рокси! — тут же спохватилась Стелла и принялась меня жалеть. — Не переживай! Вот увидишь, скоро появится рыцарь без страха и упрёка и умчит тебя под венец быстрее, чем Анна Симпсон сообразит, что к чему.

— В любом случае, мне и так неплохо, — ответила я со смешком. — Есть чем себя занять.

— Пойду, приму ванну, — сестра поцеловала меня в щёку и принялась снимать платье, чтобы переодеться в ночную рубашку и халат. — Смотри, какая луна… Наверное, соловьи сегодня будут петь всю ночь… Решено! Я не буду спать, а буду слушать соловьиное пение до рассвета!

Разумеется, «принять ванну» у Стеллы означало засесть в ванной комнате часа на два. За это время успела написать статью в утреннюю газету и отправила Мэри-Анн, чтобы бросила письмо в почтовый ящик издательства. Для нашей служанки была придумана легенда — я отправляю письма в колонку знакомств. Мэри-Анн отнеслась к этому с пониманием, и отнесла письмо за четверть часа, излив на меня потоки сочувствия, надежд на будущее и заверениями, что «скоро всё уладится».

Когда Стелла появилась из ванной, благоухая лавандовым мылом и мамиными духами, я уже вскрывала письма, сложенные аккуратными стопочками в корзинку.

— Что пишут? — спросила меня сестра, с размаху усаживаясь на свою кровать и зевая.

— Всё то же, — ответила я, просматривая очередное послание. — Стихи, признания, и никакого толку.

— Письма от графа Бранчефорте нет? — Стелла упала головой на подушку и закрыла глаза.

— С чего бы ему писать мне письма? — усмехнулась я.

Нож для бумаг затупился, и я взяла серебряную шпильку Стеллы, чтобы вскрыть следующее письмо.

Острие шпильки было запачкано воском, и я, поморщившись, вытерла пальцы и шпильку каким-то из писем. Наверняка, лентяйка Стелла снимала шпилькой нагар со свечей. Мама узнает — влетит обеим, между прочим. Стелле — за то что не бережёт ценные вещи, а мне — за то что за ней не досмотрела.

— Мало ли, — ответила сестра уже сонно. — Увидел мою сестру и влюбился, как и все в этом городке.

— Стелла, — позвала я её, пока она совсем не уснула, хотя собиралась слушать соловьёв всю ночь напролёт, — можно ли попросить тебя кое о чём?

— О чём? — пробормотала она, поудобнее зарываясь в подушку.

— Пойдём со мной на следующий сеанс к господину Эверетту? Мне скучно сидеть там одной, а так сможем поболтать…

— Хорошо, — она снова зевнула, что-то неразборчиво пробормотала, а потом до меня донеслось её ровное дыхание.

А как же соловьи?

Я с усмешкой посмотрела в открытое окно, за которым темнели деревья нашего сада. Что ж, похоже, соловьёв придётся слушать только лишь мне. Потому что мне спать совсем не хотелось. Перечитывая письма, я думала не столько о пылких признаниях в любви и витиеватых комплиментах моей красоте, сколько о разговоре, что подслушала в мастерской Эверетта. Со стороны графа это была не просто болтовня, не просто «новости о семье». Как он сказал? «Король помнит о вашей семье, не хотелось бы, чтобы вы о ней забывали».

Господин Эверетт приехал в Солимар за отдыхом и вдохновением, увидел меня и загорелся написать мой портрет. Разве не казалось мне это смешной одержимостью? А граф предостерёг семейного почтенного мужчину, чтобы он не давал ходу своим чувствам… Неужели, даже в столице ходят сплетни обо мне? Старая дева, которая не смогла выйти замуж, разбивает семью!.. Заголовок, достойный пера господина Ронбери. Или кого-то, такого же злоязычного, как он. Но пока Ронбери будет писать не о Роковой Роксане, а о вас, милорд Бранчефорте.

Я удовлетворённо кивнула и вскрыла следующее письмо. Оно отличалось от остальных. Из конверта высыпались сухие лепестки тёмно-красной, почти чёрной, розы, а на твёрдой картонной карточке было написано всего несколько слов: «Ваша красота должна жить вечно».

Покрутив карточку и так, и эдак, я не нашла на ней ни подписи, ни печати, ни хотя бы каких-то знаков, чтобы понять — от кого она. Пожав плечами, я бросила письмо в общую кучу и взялась за следующее, когда за деревьями раздался шорох, и из-за ствола выглянуло чьё-то бледное лицо.

От неожиданности я опрокинула свечу. Воск пролился на стол, огонёк потух, и комната погрузилась в темноту. Но зато сразу же раздался знакомый голос:

— Не бойтесь, леди Роксана… — зашептал человек, подходя к самому окну. — Это я — Эмиль…

— Боже, как вы меня напугали, господин Бэдфорд, — я прижала руку к груди, пытаясь успокоить колотящееся сердце. — Вы что здесь делаете? Вы потоптали все клумбы!

— Простите, — сказал он виновато и взялся за подоконник, приникая к нему лицом. — Вы же знаете, зачем я здесь. Я не могу жить без вас, Роксана.

— Не говорите глупостей, — ответила я ему шёпотом и оглянулась на Стеллу — не разбудили ли мы её. — И отправляйтесь домой, пока матушка вас не хватилась.

— Вот не надо о матушке, — насупился он. — Я же сказал вам, что мне безразлично мнение семьи по этому поводу. Я люблю вас и…

— Эмиль, — перебила я его решительно. — Вы моложе меня на семь лет. Я вам если не в матери гожусь, то в старшие сёстры. Я уже сто раз вам говорила, что между нами ничего не произойдёт, даже если ваши уважаемые родители не будут против. Поэтому идите домой и не портите мои цветы.

— Разница в возрасте для меня ничего не значит, — пылко заверил он.

— Зато для меня значит, — отрезала я, нашаривая на столе кресало и кремень. — Уходите, прошу вас. Иначе вынуждена буду позвать сторожа. И вас выставят отсюда, как вора.

— Как бы я хотел быть вором, что украдёт ваше сердце! — выпалил он.

Я как раз зажгла свечу и в её свете разглядела восторженную юную и чумазую физиономию в обрамлении взлохмаченных волос.

— Боже, какой вы ещё ребёнок, — вздохнула я, потерев виски. — У меня голова разболелась. Спокойной ночи.

— Никакой я не ребёнок! — обиделся он. — И если бы вы позволили, я бы вам это доказал.

— Но я не хочу позволять, — я старалась говорить терпеливо, но терпения оставалось всё меньше. — Прошу вас разрешить мне жить жизнью по моему выбору.

— Но эта жизнь — она не для вас! — он жадно пожирал меня глазами. — Я увезу вас из этого противного городка… Покажу вам мир… Слышите? Соловей поёт…

В саду, и правда, завёл свою трепетную песню соловей. И я подумала, что всё могло быть очень романтичным на первый взгляд — ночь, соловьиное пенье, преданный поклонник у моего окна… Но это было бы обманом. Вернее, всё это было обманом.

— Эмиль, идите домой, — снова сказала я. — Или послушайте соловьёв с особой вашего возраста. Всё, я закрываю окно.

Я закрыла раму, несмотря на его протесты, и увидела, как он уныло побрёл в сторону калитки, оглядываясь через шаг. Для верности я опустила ещё и штору, чтобы у него не оставалось никаких иллюзий.

— Глупый мальчишка, — сказала я в сердцах, и сразу услышала хихиканье со стороны постели Стеллы. — Не спишь? — я снова занялась письмами.

— «Я хотел быть вором, чтобы украсть ваше сердце!», — повторила, передразнивая Стелла. — Ты такая жестокая, сестрёнка. Он тебе про любовь, а ты — «глупый мальчишка»! — и она опять захихикала.

— Подслушивать нехорошо, — равнодушно сказала я, вскрывая очередной конверт.

— Ой, вы как будто ото всех прятались! — Стелла сбросила халат на пол и забралась под одеяло. — Ну всё, открывай окошко. Этот приставала ушёл, а я намерена слушать соловьёв всю ночь.

Я подняла штору и открыла окно, и в комнату влилась нежная песня ночного певца-соловья. Я смотрела в темноту сада, и как бы ни пыталась убедить себя, что довольна своей жизнью, и мне грех на что-то жаловаться, но сердце всё равно сладко и печально дрожало, и губы дрожали и горели, и ещё хотелось поплакать. А Стелла уже сладко спала, уткнувшись в подушку.

На следующее утро, когда наша семья собралась за завтраком, мама нашла меня слишком бледной. Я промолчала, зато Стелла не смогла удержаться и сказала, невинно хлопая глазами:

— Не удивительно! Мы всю ночь почти не спали — из-за соловьёв. Они так поют, что уснуть нет никакой возможности. Я ведь теперь тоже бледная. Мама, правда?

Стелла считала, что бледность — признак аристократизма, и воображала, что у неё очень бледный цвет лица.

— Ты свежа, как майская роза, — разочаровала её мама. — А вот Рокси не помешает прогулка и тушёный шпинат на обед.

— О, только не шпинат! — взмолилась я. — Прогулки будет достаточно!

— Не спорь, — строго одёрнула меня мама. — На балу в честь Бранчефорте ты будешь в синем. Эти бледные щёчки нам совершенно ни к чему, иначе будешь похожа на привидение.

Стелла захихикала, подкладывая себе на тарелку жареных колбасок в соусе, а отчим бросил на неё укоризненный взгляд поверх газеты. Только не понятно, за что он укорял — за кражу колбасок или за смешочки надо мной.

Мама тоже углубилась в чтение — она просматривала утреннюю корреспонденцию, раскладывая письма в кучки по адресатам и степени важности. Одно письмо привлекло её особое внимание, и она вскрыла его сразу же, разорвав конверт, даже не попросив принести нож для бумаг.

— Ну вот, я же говорила! — торжествующе объявила она. — Графиня Ленсборо устраивает приём в честь графа Бранчефорте! Завтра!.. Вот хитрюга, так и знала, что она решит всех обскакать! — мама перебросила приглашение нам со Стеллой. — Написано «приём», но будьте уверены, она успеет обставить всё так, что балы у принца покажутся не такими яркими. Хорошо, что мы позаботились о платьях. Надо поторопить портниху, чтобы успела закончить их к завтрашнему утру.

— М-да, — протянула я, — действительно, торопится. Боится, как бы кто не устроил бал в честь графа первым. Ещё бы — такой экземпляр в Солимаре. Явно приехал, чтобы эпатировать и производить впечатление на провинциальную публику.

— Что за тон? — удивилась мама. — Рокси, ты так говоришь, будто осуждаешь графа. Я его ещё не видела, но говорят, он очень представительный и любезный мужчина, король отправил его поправить пошатнувшееся здоровье…

— Представительный — отличная характеристика, — кивнула я, а Стелла фыркнула и закашлялась.

На этот раз — по-настоящему.

— Вы его видели? — с любопытством спросила мама и продолжала, не дожидаясь ответа: — И говорят, он большой ценитель искусства. У него дома галерея из прекрасных картин, и первым делом он зашёл к господину Эверетту и приобрёл у него два полотна. Одно — для его величества, между прочим.

Отчим рассмеялся, не отрывая глаз от газеты, и мама немедленно поинтересовалась, что там написано такого смешного.

— Тебе не понравится, — сказал он уклончиво.

— Откуда ты знаешь? — надула она губы.

— Статья господина Ронбери, — пояснил отчим.

— О, небеса… — простонала мама, на секунду закрыла глаза, а потом потребовала: — И о чём статья? Надеюсь, не про нашу Рокси?

— Нет, про королевского эмиссара. Не успел милорд Бранчефорте приехать, как уже стал местной знаменитостью, — отчим сделал попытку перевернуть страницу, но мама уже выхватила у него газету и принялась читать сама.

Вслух.

— «Появление графа Бранчефорте в публичном бассейне ознаменовалось звоном бубенчиков». О чём это? — мама с недоумением обвела нас взглядом.

Мы со Стеллой переглянулись и пожали плечами, отчим взял салфетку, пряча за ней улыбку, а мама продолжила читать:

— «Не было ни одной женщины, которая не оглянулась бы на звон бубенчиков милорда эмиссара. Его купальный костюм…», — тут она замолчала, и лицо её стало пунцовым. — Как неприлично писать такое! — она поспешно отложила газету. — И не надо смеяться, Аделард. Я всё вижу!

— А я и не скрываюсь, — отчим уже хохотал, вытирая салфеткой выступившие слёзы.

Я и Стелла ещё держались, но с огромным трудом.

— Неужели вы видели его… в таком виде? — мама с ужасом посмотрела на нас с сестрой.

— Не волнуйся, — сказала я очень серьёзно, — едва только его бубенчики зазвенели, мы, как и полагается благовоспитанным девицам, сразу закрыли глаза, поплыли к берегу и не открывали их до самого дома.

— Рокси! — чуть не взвизгнула от возмущения мама.

Отчим перестал смеяться и сказал уже с непритворной серьёзностью:

— Хотя, этот господин поступает не очень хорошо. Понятно, что курортный город располагает к лёгкости общения, и многое, что прилично у нас, будет шокирующим в столице, но откровенный купальный костюм — это уже перебор.

— Совершенно верно, — сердито поддакнула мама, передавая мне пачку писем. — Пусть он хоть трижды друг короля, нарушать правила морали недопустимо!

— Я поговорю об этом с мэром, — отчим погладил маму по руке, успокаивая, а потом обратился ко мне: — После завтрака зайди в мой кабинет, Роксана. Нужно поговорить.

Мама сразу перестала ужасаться и обижаться, и приняла самый значительный вид.

— О чём? — спросила я, насторожившись.

–Зайдёшь, — отчим отложил салфетку и поднялся из-за стола.

Я не стала затягивать с завтраком, и, сопровождаемая выразительными взглядами Стеллы, тоже поспешила из-за стола.

Постучав в дверь кабинета, а зашла, не дожидаясь разрешения. Отчим сидел в кресле у окна, любуясь панорамой города, и раскуривал трубку.

Трубка у него была «королевская» — из морской пенки, то есть из камня, похожего по виду на слоновую кость, но ценившуюся гораздо дороже. Чаша трубки была резной, в виде головы морского бога, и служила предметом зависти всех важных господ Солимара и даже графини Ленсборо, которая тоже любила покурить. «Для куража», — как она говорила.

Табачные колечки улетали в сторону Королевского Полумесяца, который был прекрасно виден из окна, и я облокотилась на подоконник, дожидаясь, пока отчим не выкурит обязательную утреннюю трубочку и не скажет, о чём хотел со мной поговорить.

— Эмиль Бэдфорд был здесь ночью? — спросил отчим, выпуская ещё несколько идеально ровных колечек.

— Уже донесли? — усмехнулась я.

— Он тебе нравится? — отчим не пожелал шутить. — Роксана, это — не повод для смеха. Ты уверена, что у него серьёзные намерения в отношении тебя?

— Какие намерения? — я закатила глаза. — Он моложе меня почти на десять лет. Я помню, как он бегал по Королевскому парку в коротких штанишках и постоянно писал в куст чайных роз. Не уверена, что он сейчас так не делает, когда бродит по округе ночи напролёт.

— Роксана! — сделал отчим мне замечание, но я видела, что он улыбается углом рта.

— Я ему всегда говорила, что между нами ничего быть не может, — сказала я. — Но ты же знаешь этих Бэдфоров — у них у всех лбы клином. Всегда идут напролом. Не понимаю, что ты заволновался из-за него. У нас под окнами ни один цветок на клумбах не вырастает — всё потоптали. Половина города там бродит.

— Но младший Бэдфор — самый настойчивый, — заметил отчим, выбивая трубку.

— Ему просто заняться нечем, — отрезала я. — Он так же бегал бы за любой другой девушкой, если бы она была популярной. Мужчинам подобного типа всегда нужно всё самое лучшее — скакуна из королевской конюшни, кинжал из травлёной стали, девушку, которую считают самой миловидной… Вот увидишь, в начале зимы родители увезут его в столицу, и там он начнёт увиваться за какой-нибудь столичной красоткой с таким же пылом, как сейчас бегает за мной. Мне уже жаль чайные розы в столичном парке.

— Язык у тебя — как бритва, — не удержался отчим, но в его голосе я упрёка не уловила. — Ладно, я поговорю с ним.

— Стоит ли? — запротестовала я.

— Зачем обнадёживать мальчишку? — он взял со стола серебряную бонбоньерку, где всегда лежали мятные леденцы, и протянул коробочку мне.

Я взяла конфету, сразу сунув её за щёку, и задумчиво посмотрела на центральные апартаменты Королевского Полумесяца. Интересно, господину Бранчефорте уже принесли утреннюю газету? Любопытно было бы узнать, как он отнесётся к фельетону в свою честь.

— Ну всё, беги к Стелле, — сказал отчим, пересаживаясь за письменный стол. — Мне надо поработать, а вам надо готовиться к приёму. Надеюсь, ты там затмишь всех.

— А толку? — я поцеловала его в макушку. — Танцевать-то всё равно придётся только с тобой. Даже Бэдфорд не осмелится меня пригласить.