Дурдом. Роман основан на реальных событиях

Нина Че

«Дурдом» — это не только Дом ребёнка для психохроников, но и весь период, ностальгически называемый ныне в России «лихие 90-е».Роман «Дурдом» — это социальная драма, основанная на реальных событиях того времени. Книга содержит нецензурную брань.

Ромка

Ирочку он приметил давно — она всегда ходила домой пешком, не дожидаясь автобуса, никогда не стояла на остановке вместе с толпой. Так и запомнил её — летящую стремительную походку, туфельки на каблучках, русалочьи зелёные глаза и легкие волосы, развевающиеся на ветру.

Другая.

Несколько раз проезжал мимо стройной, какой-то даже прозрачной фигурки, пока не собрался духом и не предложил подвезти. Конечно, она знала, кто он — все на заводе знали новенький мерседес молодого перспективного начальника отдела маркетинга. Но и он предварительно навёл справки: оператор КИП и А, не замужем.

Она робела — вначале думал, от осознания социальной пропасти, их разделяющей, потом уже понял, что такой у неё характер.

Так и завертелось: с его возможностями вскружить девушке голову не составляло проблем. Но не собирался её соблазнять — сам соблазнился, купился, попался на прозрачные серьёзные глаза, негромкий колокольчиковый голосок и длинные ноги с острыми коленками, тронутые ровным загаром.

Мать не одобрила, конечно — такой мезальянс! Но открыто не возражала, помня Андреев поперечный характер. Станешь давить, назло по-своему сделает, даже зная, что не прав. С детства такой был, и начальником в двадцать пять стал не только отцовыми и дедовыми стараниями, хотя, что греха таить, те тоже протоптали наследнику дорожку к самым вершинам.

Ирочка будущей свекрови побаивалась — просторная сталинка, рояль, библиотека, буфет красного дерева, хранитель коллекции старинного фарфора, фамильные портреты на стенах — не фотографии, а настоящее масло! хозяйка при полном параде, когда не приди — впрочем, Андрей к матери без приглашения не являлся, всегда прежде звонил. Разумеется, телефон в доме был — тяжеленный аппарат с высокими министерскими рожками и полновесной хромированной трубкой.

— А вы, Ирина, кем работаете? — любезно спрашивала Алевтина Марковна, изящно скрестив ноги в мягких туфлях.

— Оператором, — отвечала Ирочка, опустив глаза в скатерть ручной вышивки — вышивала не хозяйка, ещё чего! Она и окна перед Пасхой мыть нанимала женщин из Бюро услуг, работу принимала придирчиво, каждую капельку примечала.

— А читать вы любите? — интересовалась хозяйка.

— Люблю.

— И какая же книга у вас любимая? — продолжала Алевтина Марковна, слегка приподняв тонко щипанную бровь. Видимо, ждала, что Ирочка выдаст любовный роман или детектив, или что там, по её мнению, читают простолюдинки.

— Мартин Иден, — отвечала Ирочка.

— Спасибо, ещё не читала, надо прочесть, — вежливо отзывалась хозяйка и мгновенно переключалась к сыну, потеряв к гостье всякий интерес:

— Кстати, Андрей, Оксана тебе привет передаёт. Ты же помнишь Оксану, Ирины Сергеевны дочь?

— Помню, конечно, — отзывался Андрей без особого энтузиазма.

— В аспирантуру поступила, — замечала мать с непонятной укоризной.

Ирочка догадывалась, что недовольство незнакомой аспиранткой предназначено именно ей.

— Здравствуйте, Ирина! — здоровалась в другой раз так, словно была несказанно поражена, увидев её вновь. — Спасибо, прочла роман по вашей рекомендации, очень увлекательно! Всё-таки Оскар Уайльд — несомненный гений! — великодушно одобряла Алевтина Марковна великого ирландского драматурга.

— Джек Лондон, — робко возражала Ирочка.

— В смысле — Джек Лондон? «Портрет Дориана Грея» написал Оскар Уайльд! Вы же в прошлый раз говорили, что это ваше любимое произведение, а автора не помните! — ликовала Алевтина, поймав самозванку на лжи.

— Я имела ввиду — Мартин Иден. Наверное, перепутала, — миролюбиво соглашалась гостья.

Несмотря на молчаливый протест матери, Андрей на Ирочке женился.

На росписи Алевтина Марковна искренне плакала, и вовсе не от радости. Но всё оформили, как положено — ресторан, букеты, под сто гостей. Ясно, что разбегутся через год-другой, но всё надо делать по-человечески. Нормальную свадьбу с нормальной женой потом ещё лучше сыграют, а эта — так, генеральная репетиция.

Но разводиться молодые не спешили: Ирочка бросилась наводить домашний уют, и Андрей, прежде любитель погулять с друзьями-коллегами, начал тянуться домой. Теперь дома ждали. У жены оказался действительно лёгкий характер и прекрасное чувство юмора, она отлично готовила, шила, была бескорыстна и бесстыдна в постели. На людях оставалась всё также сдержанна и закрыта наглухо, как створки устрицы. Раскрывалась, будто жемчужина, для него одного и только с ним одним.

— Андрей, а что с Ириной? Ей не скучно? — беспокоились хозяева вечеринок: Ирина облюбовывала дальний уголок и уютно устраивалась там, тихо улыбаясь и медленно потягивая шампанское из единственного за вечер бокала.

— Всё в порядке, ей весело, — успокаивал Андрей.

Весть о будущем ребёнке Андрей принял с восторгом. Вместе ждали, выбирали вещички, приглядывали кроватку с коляской, но не покупали заранее, хотя и дефицит — плохая примета. Ничего, Андрей потом всё достанет, не проблема.

Даже свекровь как-то смягчилась к Ирочке, смирилась с неравным браком ради будущего наследника. Фрукты свежие передавала, творожок. Специально на рынок ходила, придирчиво ощупывала-обнюхивала товар, яростно торгуясь. Заранее договорилась с нужными людьми, чтобы внука рожала не на конвейере, как все, а под внимательным и добрым присмотром.

А только вышло всё не так, как планировалось.

Родила Ирочка действительно сына. И роды прошли без осложнений. Правда, акушерка на вопросы подозрительно отводила глаза. Может оттого, что гонорар был чрезмерно велик? Пустое, не тот случай, чтоб Алевтина мелочилась.

А вот с внуком было что-то неладно. Вроде и кушал хорошо, как все, и плакал, как другие. Но было между ним и остальными детьми какое-то неуловимое отличие, кроме огромного родимого пятна на крохотном сморщенном личике.

Упоённая материнством Ирочка ничего не замечала: купала, пеленала, агукала, стирала-сушила бесконечные пелёнки — внук оказался порядочным засранцем, а памперсы Ирочка не использовала принципиально — ребёнку вредно, особенно мальчику. Надо признать, матерью невестка оказалась отменной.

Это уже потом, когда пришла пора садиться, вставать и ходить, а Ромка и не подумал, стало очевидно, что низкий лоб — в два пальца, узкие угрюмые глазки и негнущиеся ножки — это не просто неудачная внешность, с которой девочке горе, а пацану вполне можно жить.

Потащили Ромку по докторам, выяснять, что не так. Да только никто ничего вразумительного ответить не мог — ни какой диагноз, ни как лечить.

А когда и московский невролог развёл руками: что уж тут поделать — природа, стало окончательно ясно, что Ромка, любимый сынок и долгожданный внучок — психохроник. Дурачок, если по-простому.

Они с Андреем просто похолодели, только Ирка, дура, молча взяла своего дурачка и к себе прижала, глядя любовно своими прозрачными рыбьими глазюками в уродливое лицо с коричневой кляксой на щеке.

Первое время всё же надеялись, что мальчишка выправится, что ошиблось столичное светило в очках с золотой оправой.

А только так и сидел Ромка в коляске, на книжки с машинками радиоуправляемыми не реагировал, ел да мычал невнятное, глупо пуская обильные слюни.

Оскудел, а потом и вовсе иссяк поток друзей-знакомых, привычных завсегдатаев хлебосольного дома — кому охота смотреть на чужое несчастье, запах которого — мочи и фекалий — густо витает в воздухе, слушать животные звуки из соседней комнаты? Да сами они больше по гостям не ходили — Андрей не хотел, неприятно было видеть других детей, нормальных, жадно разглядывать картинки чужого, счастливого родительства.

Хватило того случая, когда по настоянию Ирочки сводили сына на корпоративную ёлку и одна пигалица, Ромкина ровесница, пробегая мимо, звонко сказала отцу:

— Папа! Купи мне такую же маску обезьянки, как у того малыша!

Андрей молча улыбнулся беспардонной снежинке, а отца её приметил и через неделю уволил — благо тот был на испытательном сроке. Мол, не соответствует занимаемой должности — хотя соответствовал, уже и костюм на него пошили для участия в федеральной выставке — и так далее.

Когда уволенный уже стоял у двери, ошарашенно сжимая в руке листок с приказом, не сдержался, раскрылся, бросив в поникшую спину негромко:

— Детей вначале научитесь нормально воспитывать…

— И почему такое случилось? — осторожно недоумевала Алевтина Марковна. — Никогда у нас в роду не было дураков! Не наши гены, это точно.

И невзначай добавляла:

— Оксана-то защитилась, слышал? О тебе спрашивала. Она так и не замужем, говорит, докторскую собирается писать.

Всё реже слышался в доме Ирочкин смех, всё чаще Андрей задерживался на работе. Смотреть на слюнявого сына не было сил. Рожать второго ребёнка Ирочка отказывалась наотрез: Ромка — вечный младенец, на минуту не оставишь, куда ещё другого?

И то правда: сын никогда не скажет «папа», никогда, взявшись за руки, не проводят они Ромку в первый класс, никогда он не пожалуется на школьных хулиганов и не покажет разбитую на велике коленку; никогда не поступит в институт и не приведёт в дом девушку, такую же стройную и красивую, как мать.

Ни-ког-да…

Навсегда останется в этом состоянии, как собака. Хуже собаки — от той хоть радость, отдача и весёлая суматоха в доме.

Как-то у матери — теперь навещал её один, Ира дома сидела с Ромкой — встретил Оксану, дочку друзей семьи. Случайно заглянула по дороге с лекций. Запомнил её девчонкой с тонкими задорными хвостиками, а сейчас вон какая стала — яркая, успешная, насмешливая — и в детстве была остра на язык.

В первый раз за последний год смеялся искренне, отдыхал душой. Мать, та просто сияла — хлопотала, носила, подливала, достала парадную посуду, которую для них с Ирочкой ни разу не вынимала.

В салоне дорогого Оксаниного автомобиля пахло кожей и сигаретами. Разговорились, вспоминали детство, коснулись и нынешних событий. Целовались.

— Не моё это дело, Андрей, но мужик ты видный, здоровый. Будешь всю жизнь за инвалидом ходить? Ирина понятно — мать, такая её доля. А ты ещё можешь быть счастливым, тридцати нет — самый сок для мужчины. Роману всё равно, он твоей жертвы не оценит, — говорила Оксана правильное, что и самому думалось, прямо в больное место попадая.

— А как же Ира?

— А что Ира? Она свой выбор сделала. Оставь им квартиру, это порядочно, себе другую заработаешь. Можешь пока у меня пожить — одна в трёх комнатах.

Вторую свадьбу играли скромно, только для узкого круга: Оксана сказала, нечего деньги разбазаривать, лучше полетим на Мальдивы. Вот это женщина! О такой жене — умной, цепкой, дерзкой, с деловой хваткой — и мечтала для сына Алевтина Марковна.

Ещё год Ирочка тянула сына одна — бывший муж помогал.

Потом денег стало меньше — у молодых родился свой ребёнок, здоровый — а Ромка стал больше. К тому же участились приступы агрессии: без видимых причин сын вдруг начинал выть, кричать и биться головой. Соседи сбоку гневно стучали в стену, грозя участковым.

Однажды катала Ромку в парке и услышала, как полная женщина в лиловом платье сказала дочери-подростку, указывая на них и совершенно не понижая голоса:

— Курят, пьют всю беременность, родят уродов, а мы их потом лечи на наши налоги!

Ирочка тихо расплакалась и больше Ромку в парк не возила — гуляли на балконе.

Стало сложно одной мыть сына, это он ведь только на голову нездоровый, а телом крепкий, килограммов двадцать, ненамного меньше, чем в самой Ирочке.

Да и денег на двоих не хватало, а куда работать, когда ребёнка одного не оставишь? Даже уборщицей не возьмут.

Как-то нанялась полы в подъездах мыть, думала, ночами работать будет. Каждые полчаса, после каждого подъезда, домой забегала, а в четвертый раз еле успела: Ромка во сне с кровати упал в одеяле лицом вниз и едва не задохнулся.

Прежде, чем устроить сына в «Кукушку», Ирочка долго думала. Приходила несколько раз днём, оставив Ромку на соседку, глядела на детей сквозь решетку — не обижают ли, хорошо ли кормят.