Дурдом. Роман основан на реальных событиях

Нина Че

«Дурдом» — это не только Дом ребёнка для психохроников, но и весь период, ностальгически называемый ныне в России «лихие 90-е».Роман «Дурдом» — это социальная драма, основанная на реальных событиях того времени. Книга содержит нецензурную брань.

Дурдом

После дурдома я никогда не сплю — некогда, а быстро умываюсь и заново крашусь. Сегодня нас со Светкой позвали в гости ребята-студенты, у них каникулы и Вадик собирается на родину, в Нальчик.

Мальчишек четверо, все с Северного Кавказа, приехали в институт поступать: Вадик, Витя, Толик и Юра. Все, кроме Толика, живут в двухкомнатной малосемейке, по два человека в комнате. Они на последнем курсе, а там пойдут инженерами на завод и получат квартиры как молодые специалисты.

У Вадика с Витей всегда весело: мы болтаем, играем в лото и карты и поём песни под гитару — играет сам хозяин и Светка.

Витю я вижу всего второй раз, хоть он тоже хозяин комнаты — где-то подрабатывает между занятиями. В отличие от Вадика, у него только мама и младший брат, денег из дома ему не присылают, а на стипендию не проживёшь. Витя молчаливый и всегда садится в самом углу, откуда я пеленгую его заинтересованные взгляды. Наверное, у нас могло бы что-то получиться, но Вадик мне говорит по секрету, что я нравлюсь Вите, после чего мой интерес сразу пропадает, хотя Вадик наверняка рассчитывал на обратный эффект.

Странное всё-таки существо — человек, думаю я, немного сердясь на Вадика: зачем поспешил, нарушил таинство зарождающегося волшебства? Сержусь и на Витю — нечего было распускать язык направо и налево. Всякая женщина без парламентёров знает, когда она кому-то нравится.

— Девчонки, а вы можете купить вишни и сварить нам варенье на зиму, а? А то мы вернёмся только к началу семестра, уже ягод никаких не останется, — просит Вадик.

— Вишню-то я куплю, но варенье никогда не варила. Это сложно?

— Легче только яйца, — успокаивает Светка.

Яйца варить я умею, поэтому беру у Вадика деньги на вишню и сахар, и мы прощаемся на целый месяц.

***

На углу гастронома здоровенная очередь. По форме это просто толпа, потому что очередь предполагает какую-то систему, совершенно отсутствующую здесь.

— Чё дают? — ору я внутрь. В прошлый раз здесь давали лифчики. Странный ассортимент для гастронома.

— Колготки, — с ненавистью отзывается какой-то мужик с портфелем. Я не обижаюсь, понимаю, что ненависть адресована не мне, хотя и не совсем понятно, зачем женские колготки мужику с портфелем, вон как их жаждет — аж лысина вспотела!

Человеческий сфинктер сжимается и расслабляется, исторгая наружу очередного мятого счастливчика с заветной коробочкой в руках, я максимально выдыхаю и в паузе между вдохами-выдохами колготочной толпы боком ввинчиваюсь внутрь, привычно работая локтями и бёдрами и не забывая крепко прижимать сумочку к груди. На вдохе меня прибивает к прилавку, и я ору краснорожему продавцу размер.

Никогда, никогда не пытайтесь противостоять толпе! С толпою нужно сжиться, почувствовать дыхание, поймать её ритм, как ловят волну серфингисты, а затем оседлать. Тогда она будет работать на вас, как сейчас, готовно утянув в эпицентр, а затем выбросив обратно на берег с добытыми колготками в руках.

Я отхожу на безопасное расстояние от очереди, приглаживаю волосы, оправляю выдранную из штанов блузку обратно и несусь на остановку.

— Ой, девочки! У нас новенькая, да какая хорошенькая! — умиляется Лариска. Трёхлетняя Наташка и вправду почти похожа на нормального ребёнка.

— Может, удочерить её? — Ларискины глаза вспыхивают фанатичным огнём.

— Ларис, ты же понимаешь, что она психохроник, — напоминает Рита осторожно.

— А что с ней?

— Не знаю, я не видела её карточки. Но к нам ведь здоровые не попадают.

— На вид она абсолютно нормальная, — Лариска притягивает к себе девчонку и вертит во все стороны, осматривая и ощупывая. — Нет, ну куколка какая!

Куколка Наташка только на фоне остальных обитателей дурдома, но мы с Ритой больше не спорим: зная Ларискин взрывной характер, решаем — само пройдёт.

— Кто-нибудь умеет варить варенье? — спрашиваю я.

— Да чё там варить? — удивляется Лариска. — Сыплешь сахар в ягоды, кипятишь да по банкам разливаешь.

— А много сахара надо?

— Столько же, сколько ягод.

— А воды сколько?

Я видела, как варенье варит мама, и даже снимала пенку, но сама не варила ни разу.

— Не надо никакой воды! Вишня постоит, и сама сок пустит.

— А банки как стерилизовать?

— В духовке, — советуют девчонки.

И правда — легкотня!

Я возвращаюсь к себе, и очень вовремя: в нос ударяет неимоверная вонь. Хотя вовремя было бы минут двадцать назад, пока в обделавшемся Юре не проснулся художник.

И сделал он это максимально креативно — в говне с головы до пят не только сам живописец, но и кроватка со стеной — Юра любовно выкрасил фекалиями каждую деревянную рейку, и стоит, радостно гыкая и растопырив неровно-коричневые пальцы. Какая-то умная голова придумала вмонтировать батареи отопления в стену, отчего Юрины художества тотчас намертво впитались в декоративную штукатурку, придав той экстравагантной небрежности.

Велев всем сидеть и не двигаться, я несусь через ступеньку в третью группу за их няней Ольгой Палной в надежде, что впиталось не всё, что могло. Ольга Пална, как и Баринова, была старожилом дурдома и ночами трудилась дежурной няней.

Я быстренько обрисовываю размер ущерба.

— Ничего, Юля, и не такое видали, — уверяет она меня бодро, и мы спешим назад.

Ольга Пална с тщательной неторопливостью старого мастера надевает перчатки, вооружается ведром и важно заходит в спальню. Через пару минут оттуда доносятся характерные звуки, и я понимаю, что сейчас мне придётся убирать не только за Юрой, но и за ней.

— Юля, ну это же ужас какой-то! — выскакивает няня из спальни, захлопывая за собой дверь и зажимая пальцами нос. — За три года ни разу такой гадости не встречала!

Пожилое лицо её перекошено и покрыто красными пятнами, а обтянутые резиной руки крупно дрожат.

— Ладно, — вздыхаю я. — Идите к себе.

— А как же ты?

— Как-нибудь.

Я беру из аптечки вату и набиваю полные ноздри, затем натягиваю на нос маску. Так почти не воняет, особенно если дышать ртом. Наливаю в ведро тёплой воды с изрядной порцией хлорки. В ящике под ванной нахожу толстые перчатки до локтя и резиновый фартук, — это хозяйство Жанки с Иркой и прежде мне не приходилось сюда заглядывать.

Вынимаю из кроватки довольного произведённым эффектом Юру, мою и сажаю в манеж. Отодвигаю кроватку от стены и оттираю жёсткой щёткой штукатурку — это мне ещё повезло, что Юрка мелкий и не достаёт высоко.

Ещё полчаса уходят на кроватку.

— Ты где пропала? — звонит Рита.

— Тебе лучше не знать, — уверяю я.

Я беру Юру на руки — теперь он ещё и обдулся. Не мог сразу всё сделать? — ворчу я и меняю колготки на сухие.

В дверь протискивается Ольга Пална. Вид у неё виноватый.

— Юля, ты как?

Ей неловко, что бросила меня одну в таком говнище.

— Прости, не знаю, что на меня нашло, прямо вывернуло всю. Ты не поверишь, я ведь у себя блевала, только вот закончила! Хотя я не брезгливая, работа такая.

Я верю — глаза у Ольги Палны красные и из носа течёт. Да и с чего бы ей лгать?

— Всё отлично, не переживайте.

— Ты что, всё отмыла сама??

Она заглядывает в спальню и подозрительно принюхивается.

— Как ты это сделала?!

Я рассказываю свой маленький секрет с перчатками и ватой и по восхищённому взгляду няни вижу, что только что родился её новый кумир.

Ольга Пална женщина общительная, и наутро весь дурдом в курсе моего ночного говняного подвига.

Сразу после смены иду на рынок за вишней — он совсем рядом, в двух кварталов. Вишня крупная и коричневая, и я съедаю пару стаканов, пока тащу ведро до остановки, сплёвывая косточки на горячий асфальт.