Моя жизнь и мои путешествия. Том 1

Ной Маркович Мышковский

Книга описывает период массовой эмиграции евреев из Российской империи после погромов конца 19-го — начала 20-го века. Будет интересна всем, интересующимся историей нашей страны. Также представляет интерес для всех интересующихся предысторией образования государства Израиль. Кроме того, воссоздаёт живописную картину жизни в России, Польше, Германии, Англии и Америке того времени.

Глава 15

Я завожу новые знакомства в Варшаве

На этот раз я приехал в Варшаву не как иностранец, а как отчасти житель.

Я сразу поехал в отель «Север» и приступил к работе официальным менеджером. Прежде всего мне пришлось посетить своих варшавских знакомых, друзей и земляков, и среди прочих я встретил молодого человека — Гальперина, работавшего на Налевке в мануфактурном бизнесе своего отца. Я знал, что он бундовец, активный деятель, но это не мешало нашей дружбе. Мы говорили, конечно, о Бунде и сионизме. Понятно также, что он скептически относился к сионизму и с энтузиазмом говорил о социализме. В ходе беседы я высказал мысль, что сионизм и социализм не являются противоречащими понятиями. Можно быть хорошим бундовцем и в то же время требовать самостоятельности и независимости еврейского народа. Он странно на меня посмотрел, как будто я говорил не о том… но он, к сожалению, не знал, как мне объяснить, что это нелогично. После этого он подошел к двери, запер ее изнутри, а затем подошел к длинному столу, вытащил из-под него кусок красной ткани и загадочно сказал:

«Дней через десять первого мая наступит праздник всех рабочих мира, и в этом году трудящиеся евреи Варшавы впервые будут праздновать его одновременно со всеми рабочими, и мы сменим наш флаг на красное знамя, под которым мы пройдем по улицам Варшавы».

В тот год я завел много новых знакомств со студентами, студентками, сионистами, бундовцами, социал-демократами и эсерами. Почти каждый вечер мы дискутировали, часто ссорились, даже подружились и приобрели новых друзей и коллег. Я близко подружился с тремя очень интересными студентками: Таней Цейтлин, Женей Эпштейн, ставшей впоследствии владелицей частной еврейской средней школы, и немецкой еврейкой Амалией Шудсон, которая спустя годы стала врачом в Америке, в Калифорнии, на острове Ангела — сан-францисском острове Эллис. И вот однажды ко мне приходит Авраам Симха Закс с черным высоким молодым человеком, которого он представляет мне Шоломом Ашем¹¹⁶ из Кутны. Имя было мне совершенно неизвестно. И это неудивительно. Моя хозяйка предложила чай и закуски, и мы прекрасно провели время. В середине разговора он заметил хозяйку, молодую и красивую девушку, которую я называл «козой» из-за ее дикости и молодости, и не мог оторвать от неё глаз. C тех пор он был у меня частым гостем. Он приходил ко мне, чтобы повидаться с девушкой.

Однажды он приходит ко мне утром в Йом-кипур¹¹⁷, он был уставшим и ему нечего было делать. Я говорю ему: «Я иду к двум своим знакомым девушкам: одна — Хинде Гольдберг, учительница иврита в Иегудии (современной сионистской школе), а другая — Мина Цейтлин, которая посещает курсы стоматологии. Если вы хотите пойдём вместе». Он принял приглашение, и мы пошли на улицу Елены, где обе девушки жили в одной комнате. Девушки отлично провели время, а я развлекался за их счет. Они хвастались, что они совсем не голодны и ничего не хотят есть, и обыкновенно чувствуют себя сытыми каждый день в году. Внезапно я задаю им вопрос:

— Не хотите-ли прогуляться?

— Также, как вы, — отвечают они.

В результате оказалось, что все мы хотим пойти в парк Лазенки. И мы отправились на долгую прогулку.

На окраине Кракова Аш останавливает человека в шубе, с острыми глазами, с большими усами, со странным серьезным выражением лица и знакомит нас всех: «И. Л. Перец». Услышав имя Перец — кровь прилила к моему сердцу. Я растерялся, как маленький.

— Куда ты идешь? — спрашивает он.

— В Лазенки.

— Хорошо — говорит он. — Я буду вас сопровождать.

И получилось, что наша компания раскололась на две группы: Аш и девушки отдельно, а я, о Боже, с Перецем.

Вы должны понимать, что писатель был для меня богом. Я в высшей степени презирал русских писателей. Из еврейских писателей я на тот момент знал Менделе, Шолом-Алейхема и многих других. Шолом Аш еще не был для меня писателем. Он написал рассказ и принес его Перецу — тот должен вынести свой приговор. Но Перец? Вот это да! Я ставил его в один ряд с величайшими европейскими писателями. И мне придется идти с ним и провести с ним время. О чём я буду с ним говорить?

— Ты уже читал, — спрашивает он меня, — великий рассказ¹¹⁸ «Люди четвертого измерения»?

В то время история произвела фурор в польских литературных кругах Варшавы. О ней много писали, и ещё больше обсуждали. Критика отнеслась к ней восторженно.

Я прочитал, но мне стыдно отвечать. Он повторяет мне тот же вопрос. Я выжимаю из себя слово «читал» и смотрю в землю.

— Ну и как он тебе? — спрашивает он меня.

Я молчу.

— Действительно, — говорит он мне, — как он тебе нравится?

Я подумал, — он, Перец, уже делает меня сильнее. Он спрашивает мое мнение.

Поэтому я собираюсь с силой и говорю ему:

— Я прочитал это с большим интересом. История захватила меня. Это было нехорошо с его стороны. Но ей не нужно было так его оскорблять и называть «зверем». Он не более чем человек, а она не более чем человек… и их отношения обычно были человеческими. Она виновата, а не он.

И я думаю про себя: «Как он относится к моему возрасту?» Думаю, что он предпочел бы провести время с девушками. Хинде очень застенчивая, но она бы не испугалась, как я.

— Ты читал что-нибудь моё?

Он стоит слишком близко ко мне.

— Да, — отвечаю я, как ответил бы матери.

— Что же ты прочитал? — спрашивает он.

— Большую часть Ваших произведений.

— А какие истории тебе нравятся больше всего?

«Он, Перец, спрашивает у меня мнения о его произведениях. Мне нравится всё. Он смотрит на меня. И я не знаю, как и что ответить», — с горечью думаю я.

— Ну, действительно, какое произведение тебе больше всего нравится.

— Из хасидской жизни, — ответил я.

— Чего тебе там так нравится?

— Душевность, преданность друг другу, демократический дух, который царит среди них. Хасидская жизнь мне совершенно неизвестна, а вы подарили мне самую прекрасную жемчужину хасидской жизни.

(Сборника его произведений в то время еще не было. Они были разбросаны по разным непериодическим изданиям, по сборникам и приложениям к сборникам. Только через год вышел сборник его произведений на идише — юбилейная книга: «Юбилейная книга»).

Веселый, живой, с блестящими, восторженными глазами, он закричал Ашу: «Шолом, Шолом, литвак в деле разбирается». И когда Аш и девушки подошли к нам, он сообщил нам свое решение. Я поеду с вами в Лазенки, и там

мы зайдем в Млетчарню (молочный дом) и я вам всем почитаю. Затем у нас был замечательный Йом-кипур… Йом-кипур, который никогда не забудется.

Позднее, мне удавалось часто с ним встречаться. Я даже однажды получил от него подарок — жестяную трубку.

За это время я познакомился и подружился с очень отзывчивой Верой Беленькой. В её доме поселился Авраам Рейзен¹¹⁹, недавно приехавший из Минска. Я о нем еще не знал и не слышал. Это имя было мне совершенно незнакомо. Вера представила меня ему, и когда мы остались одни в комнате, он рассказал мне, что он из Койданово, служил в армии и почти все время находился в команде музыкантов. Он рассказал мне о Каунасе, где он служил, и о том, что он еврейский поэт.

— Вы читали моё стихотворение «a gezint zalbe akht»? — спрашивает он меня.

— Нет. — отвечаю я.

— А мое «Ка означает лён»?

— Нет.

— Он удивился, — и мне стало стыдно.

Но это не повредило. Он мне понравился, и мы подружились.

В доме Беленькой я познакомился с целым рядом начинающих еврейских писателей с Номбергом¹²⁰, Гофштейном, Гнесиным¹²¹, Быховским, Яковом Левиным¹²² (впоследствии он стал постоянным сотрудником «Друга»¹²³). Я помню вечер Шавуота. Мы все встретились в Саксонском саду. Мы долго гуляли и умирали от голода. Нас было десять или двенадцать человек. Мы остановились поесть и выпить в довольно известном польском ресторане для лучшего общества. Каждый знал, что у него мало денег, но все думали, что деньги есть у других. И мы пустились в загул. И мы расслабились. Заказывали различные шнапсы. Полноценный обед для всех. Переулок был слегка засыпан снегом. Поздно вечером нам выставили счет. А когда все вытащили все свои деньги и собрали вместе, оказалось, что нам не хватает рублей десяти, чтобы заплатить полностью. Нам оставалось только послать к знакомым, чтобы они одолжили нам десять рублей и выручили нас из ресторана. Прошел почти час, пока десять рублей принесли. К этому времени мы прочитали все газеты. Официанты пронзали нас своими хищными глазами. Наше прежнее радостное настроение совершенно исчезло, и мы были настолько подавлены, что не могли сказать друг другу ни слова. Наконец пришел наш посыльный (кажется, Гнесин). Он безуспешно побывал в нескольких местах, поэтому решил пойти к Раковской, владелице еврейского учебного заведения. Он разбудил ее и получил десять рублей, которые освободили нас от ареста в дорогом ресторане.

В то время мы любили поиграть. Люди клали человека, закрывали ему глаза и давали ему пощечину, и несчастный должен был узнать, кто её дал, и, пока он не угадывал, его продолжали бить. И однажды, помню, в субботу утром после многих жертв пришла очередь Номберга, и он категорически отказался ложиться. Все пришли в крайнее возмущение. Как так? Почти всем дали пощечины, он сам принимал участие в битье других, а когда настаёт его черёд, он не хочет. Подобная несправедливость произошла у нас впервые. И кто-то дал команду: положить его. Номберг ни за что не хотел ложиться и защищался изо всех сил, пока не схватил бутылку пива и не швырнул ее в кого-то. Само собой разумеется, что он никому не причинил вреда, но один этот поступок настолько расстроил всех, что мы со злостью схватили его и так пинали и тащили, что просто удивительно, что ему удалось выбраться. Мне кажется, на той вечеринке я познакомился с Залманом Шнеуром¹²⁴.

Нам также нравилось играть с мнениями и характеристиками. Вскоре из Швейцарии приехал мой лучший друг Рафаэль Лейб Исааксон, и я проводил с ним все свободное время. Мы вместе ходили в театр, на концерты, на лекции, в гости, часто путешествовали с ним. Я познакомил его со всеми своими новыми знакомыми и друзьями, и со временем его комната стала местом, где мы все встречались. Мы всегда читали одни и те же книги и, прочитав, проводили время, разговаривая о них. В дискуссиях мы всегда вместе выступали против бундовцев, т.е. против бундовцев и социал-демократов. Нас звали Бобчинским и Добчинским¹²⁵.

И однажды среди бела дня произошел первый арест бундовцев в Варшаве. Были арестованы Закс, Кастелянский и мой старший брат Моше. Утром, когда я узнал об этом, они еще находились в отделении полиции. Я немедленно пошёл туда и был принят в участке. Я провел с ними десять минут. Моего брата быстро освободили, Кастелянского продержали немного дольше, а Закса еще дольше. Они сидели в Варшавской крепости. Закс быстро установил со мной связь на свободе и при каждой возможности давал мне задания. Некоторые деньги, поступающие к нему из мест, где он преподавал, я посылал ему на стирку, табак и взятки охране.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

116

Шолом (Шолем, Шулем) Аш (1 ноября 1880, Кутно, Варшавская губерния — 10 июля 1957, Лондон) — российский и американский еврейский прозаик, драматург.

117

Йом-кипу́р в иудаизме — самый важный из отмечаемых дней, день поста, покаяния и отпущения грехов. Отмечается в десятый день месяца тишрей, завершая Десять дней покаяния. Согласно Талмуду, в этот день Бог заканчивает выносить свой вердикт, начатый в Рош ха-Шана, оценивая деятельность человека за весь прошедший год.

118

«Люди четвёртого измерения» — возможно имеется ввиду фельетон В. А. Гиляровского (1855 — 1935), изданный в журнале «Русское слово» №78 в 1903 году.

119

Абрам Калманович Рейзен (8 апреля 1876, Койданово, Минская губерния — 31 марта 1953, Нью-Йорк) — еврейский новеллист, поэт, драматург.

120

Херш Довид Номберг (14 апреля 1876, Мщонов, Царство Польское, Российская империя — 21 ноября 1927, Отвоцк, Польская Республика) — еврейский писатель, журналист и политический деятель. Писал на идише.

121

Ури Нисон Гнесин (1881, Стародуб, Черниговская губерния — 1913, Варшава) — поэт, писатель, переводчик еврейского происхождения. Писал на иврите.

122

Предположительно Лев Исаевич Левин-Липман (1877, Могилёв — 25 апреля 1946, Москва) — еврейский писатель, журналист. Работал учителем. Писать начал на иврите, но потом перешел на идиш. В 1900 приехал в Варшаву, где дебютировал рассказом «Сиротка». В 1904 переехал в Петербург, где сотрудничал в газете «Дер фрайнд» («Друг»).

123

«Друг» («Дер фрайнд») — ежедневная газета на идиш. Издавалась в Петербурге, а затем в Варшаве. Издатель Ш. Раппопорт (1862—1928) добивался разрешения на издание газеты с 1895 года. Первый номер вышел 14 января 1903 года с подзаголовком «Первая ежедневная газета на жаргоне».

124

Залман Шнеур (настоящая фамилия Залкинд; 11 февраля 1887, Шклов Могилевской губернии — 1959, 20 февраля 1959, Нью-Йорк), еврейский поэт и прозаик. Писал на иврите и на идише.

125

Пётр Ива́нович Бо́бчинский и Пётр Ива́нович До́бчинский — персонажи комедии Николая Васильевича Гоголя «Ревизор», городские помещики. Всегда выступали вместе.