Голодная луна

Рэмси Кэмпбелл (1986)

Небольшой городок Мунвелл чтит свои традиции, корни которых уходят еще в друидические времена. Как говорят легенды, в пещере рядом с городом обитает жуткое неземное существо, которого могут усмирить только древние ритуалы. Но с приходом в город радикального проповедника Годвина Манна все меняется. Местные жители попадают под влияние его фанатизма, и освященные временем традиции разрушаются. Вскоре вокруг начинают происходить странные вещи, затем Мунвелл окружает непроглядная тьма, из которой не вырваться, сам он исчезает с карт. А люди, живущие в нем, меняются. Бессмертное зло рвется на волю, и его желания простираются далеко за пределы маленького городка. И тем, кто все это время сопротивлялся Манну, теперь придется сразиться с чем-то, неподвластным человеческому разуму.

Глава пятая

— Во что мы только что въехали задним ходом, мистер Угрюм?

— В какого-то идиота на тротуаре, месье де Прессье.

— Мы, наверное, промазали. Он все еще стоит на ногах. Что б меня, а сейчас-то он что делает?

— Колотит по багажнику, будто мы его не заметили. Ого, он его открыл.

— Эй, что на тебя нашло? Убери руки от моей машины, или я полицию вызову.

Юстас слишком поздно понял, что ему не стоило начинать импровизировать, потому что теперь он не мог придумать завершающую шутку.

— Такая история со мной на самом деле произошла сегодня здесь, в Шеффилде. Только никому не рассказывайте, хорошо? — сказал он своим нормальным голосом.

Хотя в наушниках, которые ему выдали, его голос звучал как-то чужеродно, слишком высоко и нервно, и региональный акцент проявлялся нарочито сильно. Он мог видеть свое отражение в окне студии рядом с терпеливым лицом продюсера, его волосы торчали дыбом над вспотевшим лбом, рот был лишь немного шире крупного носа. Он округлил губы, придав рту форму буквы «О», его лицо стало похожим на восклицательный знак, и продюсер впервые рассмеялся. Но это не телевидение; Юстас проходил прослушивание на радио. Самое главное — продолжать говорить.

Не следовало так рано примерять образ Угрюма и де Прессье. Надо было правдиво рассказать об инциденте, как он ударил по багажнику и водитель обвинил его в попытке кражи вещей из машины. Тогда можно было бы перейти к тому, что произошло в банке. Кассирша не поверила, что подпись на чеке, который он выписал для обналичивания, была его, и, когда он снова подписал чек при ней, то, что получилось, оказалось еще меньше похожим на подпись на его чековой карточке. Кроме того, она рассматривала его фотографию в профсоюзном билете с таким видом, словно тот был куплен в магазине приколов. Вполне типичный день, и он упустил свой шанс использовать его в своем выступлении. Оставалось перейти к другой заготовке, которую он собирался оставить на конец.

— Как я люблю тебя? Дай сосчитать,^[4] — произнес он торжественно и больше уже не мог выносить звук своего урезанного голоса, поэтому снял наушники. — Один… Два… Еще два раза в воскресенье… Четыре, если считать бывшую зазнобу… Пять, когда ты…

Он все еще слышал свой голос, писклявый, мышиный. Ему не удалось выжать смешок, даже улыбку, у продюсера. «Только никому не рассказывайте, хорошо?» — сказал Юстас, надеясь, что на этот раз тот поймет, что это его коронная фраза. Сначала он не сообразил, почему продюсер начал очерчивать круги пальцем в воздухе. Но когда тот провел им поперек горла, то пробормотал «спасибо» и вскочил на ноги, уронив наушники на пол, потом споткнулся о провод и несколько раз дернул на себя дверь, пока не осознал, что она открывается от себя. Выходя из студии, он услышал:

— Ты же согласишься, что только зря пленку потратили, не говоря о моем времени.

— Ему нужна настоящая публика, Энтони, — ответил его коллега, который пригласил Юстаса.

— Что ты мне предлагаешь, Стив, позвать людей с улицы?

— Нет, просто посмотри его на его территории. Ты сам сказал, что нужно давать больше шансов местным талантам. — Он повернулся к Юстасу, который закончил вытирать пот со лба. — Когда твое следующее выступление в том пабе?

— В «Одноруком солдате»? В следующий четверг.

— Мы в любом случае едем в Манчестер на той неделе, Энтони. Ну же, доверься мне. На обратном пути заедем на выступление Юстаса, и если ты и тогда не увидишь в нем то, что увидел я, то обещаю угостить тебя ужином.

— Сообщу о своем решении. К концу этих прослушиваний мне, возможно, захочется врезать первому встречному клоуну по носу.

— Слышал, Юстас? Он пошутил, так что еще есть надежда, — Стив взял Юстаса под локоть и вывел на улицу. — Я знаю, ты меня не подведешь.

Не подведу, поклялся Юстас, когда автобус выезжал из Шеффилда. Желтоватые выемки шахт покрывали травянистые склоны; водохранилище, словно упавший кусок облачного неба, простиралось до горизонта, опускаясь по мере того, как автобус с трудом продвигался вверх. В следующий четверг его жизнь может измениться. Он больше не будет простым почтальоном из Мунвелла, развлекающим в свободное время посетителей паба. У него внутри прятался другой человек и ждал, когда его заметят. И тогда Фиби Уэйнрайт наконец обратит на него внимание.

Юстас вышел из автобуса на краю соснового леса и пошел через зеленое спокойствие. По дороге он повторял свои заготовки. «Чай в чайнике, мистер Угрюм». «Ему там самое место, месье де Прессье». Они являлись квинтэссенцией северной суровости в худшем ее проявлении. Причем этих героев сложно было назвать пародийными, судя по реакции посетителей паба, узнававших в них себя.

Когда он вышел из леса, в лицо ему подул резкий ветер. Горный хребет над городом на фоне облачного неба казался обугленным. «Не пропустите выступление Юстаса Гифта в „Одноруком солдате“, — объявил он под звук воображаемых фанфар, — только не рассказывайте никому, хорошо?» Он проглотил последние слова, так как заметил, что его слушают. Какой-то человек отдыхал на поросшей папоротником насыпи у дороги.

Мужчина положил свои большие ладони на колени и поднялся. Он был одет в джинсовый костюм и ботинки на толстой подошве, а в руке держал рюкзак. Лицо у него было угловатое, скулы выдавались вперед; волосы коротко подстрижены. Его глаза были пугающе голубыми. Юстас спросил из вежливости:

— Направляетесь в Мунвелл?

— Так точно.

Калифорниец, подумал Юстас, часто слышавший этот акцент по телевизору. Он поспешил прочь, но мужчина последовал за ним.

— Надеюсь, вы не подумали, что я сумасшедший, — наконец смущенно сказал Юстас. — Я ведь разговаривал сам с собой.

— Вовсе нет. Я знаю, с кем вы там разговаривали.

Юстас решил не уточнять с кем.

— Что привело вас в Мунвелл?

— Хорошие вести.

— О, хорошо. Что хорошие, — пролепетал Юстас, не рискуя развивать тему.

— И величайший вызов в моей жизни.

— Правда? Наверное… — Юстас не нашелся что ответить и замолчал. К счастью, они дошли до Мунвелла. Юстас обратил внимание на то, что ботинки и джинсы мужчины были покрыты толстым слоем пыли. Интересно, как долго тот шел сюда? Он готов был пойти дальше, но мужчина взял его за руку.

— Как мне попасть на пустоши над городом?

— Вам сюда, — неохотно сказал Юстас и увел его с Хай-Стрит. Тропинка в конце грунтовой дороги вела к вересковым пустошам.

— Я буду очень благодарен, если вы поможете мне добраться до вершины, — сказал мужчина.

Он выглядел сильно уставшим, и Юстасу стало его жалко. Но как только они добрались до пустошей, где ветер свистел на травянистых склонах и колыхал вереск, мужчина словно ожил.

— Теперь я знаю, куда мне идти, — сказал он и, когда Юстас собрался уходить, добавил: — Пойдемте со мной. Совсем недалеко. Это зрелище нельзя пропустить.

Он подождал, и Юстас пошел за ним, спотыкаясь и размышляя над тем, во что он ввязался. Незнакомец подставил лицо ветру, его кожа побледнела от натяжения, и Юстасу расхотелось видеть то, что ждало их впереди. Однако он не успел придумать предлог, чтобы повернуть назад. На окружавших их склонах появилась толпа людей и начала петь.

Примечания

4

Начальная строчка сонета английской поэтессы Элизабет Барретт Браунинг (1806–1861).