Счастливая сколопендра

Сергей Конышев (2023)

Россия-2018. Чемпионат мира по футболу. Москва стучит во все барабаны и говорит на всех языках мира, но Сергею тошно на этом празднике жизни, его собственная жизнь — на перепутье. Сергею скоро тридцать, а он так ничего и не добился: мечтает стать писателем, но погряз в мещанстве. Повседневная рутина засасывает: работа, девушки, алкоголь — кажется, будущего нет. Как вдруг появляется призрак из прошлого, и Сергей едет с ним в отпуск на Чёрное море. Там духовный паралич героя кончается и начинается творческая полоса препятствий. Сможет ли Сергей её преодолеть? А главное, станет ли он счастливым в России-2022?

Глава 2

Ко сну я всегда относился как к пище, ведь сон наполняет мозг, как еда — желудок. Соответственно, спать, как и есть, я тоже старался по графику, три раза в день: до завтрака, в обеденный перерыв и после ужина. И, надо сказать, в сон я погружался глубоко и никогда не жаловался на бессонницу. Обычно только коснусь постели, как сразу вижу сны. А снилось мне всякое: обычно кисель забытья в стиле абстрактного экспрессионизма; но, бывало, мозг показывал и натурализм. Иногда во снах я даже встречал знакомых.

Вот и в тот день — спустя полторы недели после двойного свидания — мне как раз снилась Галя. Она была голой, если не считать красных сапог и зелёного пояса, с которого свисала бахрома, напоминающая ножки сколопендры. Вдруг девушка наполовину превратилась в неё: туловище сколопендры, голова человека. Она зевнула, округлив рот, будто кого-то окликнула. Я испугался и попятился назад, а сколопендра Галя побежала в сторону загорелого мужчины, появившегося будто из-под земли. Он был внутри стеклянной банки, а на лбу у него мерцала надпись «Джанхот».

«Дзинь-дзинь-дзинь!» — вдруг зазвонил телефон.

Я подскочил с рабочего дивана и подошёл к столу: номер незнакомый.

— Алло! — я решил поднять трубку, хотя обычно этого не делаю.

— Привет! Это Иуда.

Фидель Уткин, или, как все его называли, Иуда, был моим одноклассником. После школы мы оба поступили в московские вузы и вместе год снимали квартиру, пока я не переехал в общагу. После разъезда общение происходило реже, но окончательно связь мы не прервали. Раз в полгода стабильно встречались с Фиделем, чтобы выпить и поболтать, вспомнить, так сказать, старые добрые. Я ни разу не отмораживался, всегда приходил. И не потому, что Фидель был каким-то особенным другом, а больше из чувства жалости к нему. Иуда был чист душой, но тотально невезуч. Казалось, что он живёт какой-то не такой жизнью и делает что-то не так. Даже кличка была антонимом его имени, ведь «Фидель» с испанского переводится как «верный». Оксюморон^[5], который неожиданно придумал наш физрук Палыч, любитель водки, классических лыж и союза «и».

— И строимся! — скомандовал Палыч.

Наш класс, 7-й «Б», моментально выстроился вдоль стены.

— И на беговую и на дорожку и вызываются… и Смага, и Быстров, и Митин, и Уткин Фидель!

Физрук ухмыльнулся и тихо пробормотал себе под нос:

— Иуда-Фидель, и тебя и дери!

Все начали смеяться, а Фидель — сильнее всех. Так кличка Иуда к нему и приклеилась. Где-то через полгода об этом узнала его мама и была в ярости, но уже ничего не могла поделать. Как известно, фарш невозможно провернуть в обратную сторону: Фидель уже стал Иудой.

Что ещё можно про него сказать? Парень он был невзрачный: жилистый, тощий. Но далеко не дурак. Много разных книг читал, в основном фантастику, правда, родители не одобряли это его увлечение, даже, можно сказать, осуждали. Мать ругалась на него: мол, зачем он штудирует эти небылицы, пусть лучше идёт в детскую автошколу. Иуда и пошёл, а книжки забросил и вообще стал мало интересоваться внешней стороной жизни. Ему не требовался уют, тем более — комфорт. Лишь бы сухо было и никто не шумел.

Кстати, по такому принципу он и выбрал себе жильё после того, как мы с ним разъехались. Это была тёмная квартирка — скорее, халупа с бабушкиным ремонтом, площадью двадцать девять квадратных метров. Находилась она в относительно ближнем Подмосковье, городе Химки. То есть недалеко и недорого. Для Фиделя более чем терпимо, даже замечательно.

А вот работа у него была невыносимой, зверь бы такой не выдержал. Иуда работал водителем в похоронном бюро и ездил на катафалке со скоростью пятьдесят километров в час. Из напитков предпочитал травяные чаи, особенно иван-чай, постоянно его пил. А ещё он забавно удваивал слова при ответах. Его любимыми парами были «топ-топ»^[6], «нет-нет» и «конечно-конечно» (он произносил как «коэшн-каэшн»).

* * *

— Привет, чувак! У тебя номер, что ли, новый? — спросил я.

— Да-да, — ответил Иуда. — Пришлось сменить. Так получилось.

— Понятно. Давно не виделись. Может, встретимся? Пивка всандалим!

— Тот-топ, — произнёс Фидель на автомате и тут же начал жаловаться. Он стал ныть, что мир к нему несправедлив, вокруг одни подлянки и лицемерие.

— Что случилось?

— Я разочаровался в людях. Чувствую себя луговым сухостоем. Я почти сломлен. Меня переломили через колено! Извини, что так напыщенно, но чувствую себя именно так: шматком… соломы!

— Успокойся! — прикрикнул я и процитировал мужской журнал GQ, который недавно читал. — Ты не сломлен, а просто опустошён! Мы тебя наполним, вернём тебя к жизни, реанимируем! Можешь рассказать, что случилось?

— Конечно-конечно, — Фидель что-то глотнул и чмокнул губами. — Меня… меня бросили. Меня девушка бросила. Обманула. Растоптала нашу любовь! Растоптала мою любовь! Вот зачем?

— Новая девушка?

— Конечно-конечно.

— Опять? — удивился я. Это был уже пятый раз за два года.

— Угу-угу.

— Ну ты даёшь, старик, — я тяжело вздохнул. — И как же теперь? Что думаешь?

Иуда шмыгнул носом и ответил, что хочет покончить с собой, а наш разговор — его последняя ниточка с жизнью.

— Ты чего это, серьёзно, что ли? — Я прошёлся по комнате.

Пауза. В телефоне тишина.

— Алло! Ты слышишь меня?

Обычно Фидель стойко переносил удары судьбы, но, видимо, достиг предела, нервы сдавали.

— Конечно-конечно.

— Не делай глупостей! Всё наладится! Ты найдёшь себе новую девушку, и она будет самой лучшей. Это на сто процентов! — стал я тараторить пошлые банальности. Ничего лучше человечество ещё не придумало для такой ситуации. — Что ни делается, всё к лучшему. Всё проходит, и это пройдёт, как говорил еврейский царь Соломон.

— Ты правда так считаешь? — Голос Иуды смягчился.

— Даю честное благородное слово, слово айтишника!

Фидель вздохнул свободнее. К нему сразу же вернулось желание жить. Его просто-напросто прорвало на тему «Как социальный статус влияет на любовные отношения». Я слушал этот поток сознания минуты три, пока Иуда не начал повторяться. Пришлось прервать его и предложить встретиться завтра в баре «Сколопендра», чтобы обсудить всё более подробно, проанализировать сложившуюся ситуацию и найти из неё выход.

— Конечно-конечно. Договорились, — ответил Фидель и повесил трубку.

Я опять лёг на диван и стал наблюдать за жирной неповоротливой мухой. Она кружила по всей комнате и скучно жужжала, не давая мне спокойно думать или спать. Единственное, что мне приходило в голову: мухи — это гадость, их нужно истреблять. Вдруг жужжание прекратилось, я посмотрел на стол: насекомое чуть походило по нему и начало чесать чёрное брюшко — отвратительное зрелище. Я осторожно встал и взял газету «Метро». Муха не реагировала, потирая лапки. Она недооценила меня.

«Бах!» — резким движением я прихлопнул её.

Муха разделилась на три части: крылышки отдельно, внутренности отдельно и глаза, выпуклые и мозаичные, будто живые. Они пугали меня, я накрыл трупик газетой и продолжил дремать. До конца обеда оставалось ещё девять минут.

* * *

— Привет-привет! — сказал мне Иуда на следующий день.

Он ждал меня около «Сколопендры», хотя моросил мелкий дождь, а на тротуаре было не протолкнуться. Всё вокруг бара кипело иностранной жижей: болельщики Бразилии праздновали победу. Особенно выделялся один, высокий и бородатый, — не человек, а тропическая птица. Он прикрепил к голове разноцветные перья, а за плечами нахлобучил крылья вроде ангельских.

— Здорово! — ответил я Иуде, и мы, пожав друг другу руки, зашли в бар.

Внутри кто-то курил кальян, поэтому воздух был слоистым от приторного дыма. Фидель поморщился.

— Чёртовы иностранцы! — прошипел он. — Когда они уже все разъедутся? Не жизнь, а зал ожидания в аэропорту.

— Ты чего такой злой? — спросил я, хотя тоже был не в духе. Меня долбило похмелье.

Иуда ответил, что ему плохо и грустно, а оттого что все вокруг счастливы — ещё хуже. Он заявил, что у него атипичная депрессия, из которой только два выхода: суицид или больничка. Впрочем, ни с харакири, ни с лечением Фидель решил не торопиться.

— Мудрое решение! — заметил я, когда мы сели за свободный столик. — Что будешь пить? Я угощаю.

— Нет-нет, ничего, — ответил он и вытащил из рюкзака термос с иван-чаем.

Я подошёл к барной стойке и купил себе яблочный сидр, потому что сидр — это метадон^[7] после пивного запоя. Вчера я опять наклюкался «жигулями», как и позавчера, и позапозавчера, и четыре дня назад. С каждым новым днём организм всё хуже справлялся с «жигулёвским» похмельем. И я решил, что мне необходима передышка. Если уж не полный ЗОЖ, то хотя бы заместительная терапия. Нужно опохмелиться, но не уйти в крутое пике, в так называемый штопор.

— За тебя! — произнёс я тост и жадно глотнул сидра.

Сам факт попадания алкоголя внутрь организма уже ослабил похмелье, отпустил тревожные вожжи. Лицо расползлось в довольной улыбке.

— Кайф! — я вздохнул полной грудью и громко выдохнул.

Иуда пил иван-чай мелкими глотками, распространяя вокруг себя душистый аромат, как в бане. Не хватало только веника.

— За что ты так любишь этот напиток? — поинтересовался я.

Фидель ответил без раздумий:

— Иван-чай — это кладезь витаминов, в котором содержится две трети таблицы Менделеева.

— Полезная штука, значит? — уточнил я равнодушно, больше ради приличия.

Иуда взглянул на меня с выражением крайнего изумления, будто я усомнился в том, что Земля круглая.

— Издеваешься?

— Я просто никогда не пробовал иван-чай и ничего о нём не знаю.

Фидель недовольно мотнул головой и стал назидательно загибать пальцы, перечисляя, какую пользу несёт в себе это растение. Во-первых, укрепляет иммунитет; во-вторых, повышает мужскую силу, ну а в-третьих и самых главных, помогает с нервами. Иуда сделал большой глоток и шмыгнул носом.

— Если бы не иван-чай, я бы точно повесился, когда меня бросила Клава. В тот день я выпил четыре литра иван-чая. Он спас мне жизнь!

— Ну ты и монстр! — усмехнулся я. — Что за Клава? Рассказывай.

— Клава классная… топ-топ, — Фидель нервно мял ухо.

Вдруг он посмотрел на меня с напряжённым выражением лица, будто внутри него произошёл не словесный запор, а самый настоящий. Фидель хотел что-то громко выкрикнуть, высказать в грубой форме, но никак не мог на это решиться. Он глотнул иван-чая, и… напряжение его отпустило, тело расслабилось. Иуда откинулся на спинку стула и стал нежно рассказывать про туристку Клаву, про то, какая она красивая и добрая, просто лучшая.

— Мы-мы… мы должны были через неделю ехать с ней в Крым, Лисью бухту около Коктебеля. Ещё позавчера у нас с ней всё было серьёзно. А вчера она мне позвонила и сказала, что нам лучше расстаться.

Пауза.

— Почему же она так решила? — логично спросил я.

— Просто, — Фидель пожал плечами.

— Просто так даже мухи не трахаются! — возразил я и потребовал конкретного ответа. — Почему? Говори. Чистосердечное признание облегчает душу.

— Почему-почему, потому что она встретила другого! Какого-то альпиниста, ёбаного Лёшку! — выкрикнул Иуда, и дальше его речь размазалась картофельным пюре по тарелке.

Фидель распустил нюни: рефлексировал и корил себя, утверждая, что он сам во всём виноват, погубил их отношения, а Клава оказалась во всём права. Святая, непорочная Клава!

— Теперь мне только одна дорога — на помойку, а лучше — к дровам: чурбанам и прочим опилкам. Клава мне прямо так и сказала: что я туп и неотёсан, как дерево, что я для неё слишком лоховат и обычен.

— Прямо так и выдала? — удивился я, а про себя подумал: какие жестокие, бессердечные слова. Откуда в девушке столько желчи?

— Конечно-конечно! Так и сказала, — шёпот Фиделя стал напряжённым. — Гадина она! Гадина поганая!

— Что?

— Мымра-мымра! Мымра! — рявкал он. — Мымра она и гадина!

Фидель будто принял слабительного: его словесный запор прорвался.

— Шлюха клубная! Она никогда меня не понимала! Постоянно таскала по этим вонючим дискотекам. А мне они на хер не нужны! Я обычные места люблю! Парки, пляжи и бульвары. И людей я обычных люблю, а не всяких хитро сделанных! Поваров я люблю, слесарей и парикмахеров. С ними хоть разговоры понятные вести можно! А из тех, у кого высшее образование, так я только с тобой, Серёга, и общаюсь.

— Серьёзно? — не поверил я.

— Конечно-конечно. У нас в похоронном бюро все или после техникума, или сразу после школы. Один я с вышкой.

Помолчали. Я сходил за вторым сидром, а Иуда подлил себе иван-чая. Выражение его лица стало трагическим. Он всем видом показывал, что не прочь поговорить ещё и ему обязательно нужно облегчить душу. Его желание мне было вполне понятно: я и сам чувствовал нечто подобное, когда меня бросали девушки. Выговориться в такой ситуации очень важно, возможно, даже жизненно необходимо.

— Чего грустишь, товарищ? — шутливо спросил я, чтобы подтолкнуть Фиделя к исповеди, и даже процитировал Пушкина: — Чего тебе надобно, старче? Я — твоя золотая рыбка. Говори!

Иуда печально посмотрел на меня с выражением «шутки тут неуместны».

— Клава-Клава! Серёга, я очень любил Клаву. Больше всего на свете. И так ждал этого отпуска в Крыму.

Его лицо сжалось в комок боли, и он прошептал:

— Нет-нет. Я не могу больше. Я сегодня непременно повешусь. Душа разрывается. Нет мочи терпеть. Нет!

Я глотнул сидра и громко стукнул бокалом о стол.

— Запрещаю умирать! — приказал я.

— Ок-ок! — Фидель неожиданно быстро согласился, но потребовал альтернативу смерти. — Что же мне теперь делать? Мне не хочется жить!

Я завис секунд на двадцать: не мог придумать никакой альтернативы — как вдруг вспомнил про Джанхот.

— Есть одна идея, есть! — одним глотком я допил сидр. — И отличная! Едем с нами в отпуск? На хутор Джанхот, недалеко от Геленджика. Не Крым, конечно, но ведь тоже Чёрное море. Мы как раз искали пятого попутчика. Чтобы всё было как в советской комедии «Три плюс два». Мы все фанаты этого фильма! — соврал я.

Это была ложь во спасение. Так я считал тогда.

— Не знаю даже, — Иуда колебался. Идея ему понравилась, но ему было неудобно. — Я ведь никого не знаю, кроме тебя. И ведь с вами двумя будут две девушки. Я буду пятым лишним. Неловко как-то.

— Не стоит об этом беспокоиться! — заверил я Фиделя. — Ванчоус — мировой парень. Он точно не будет против, чтобы ты с нами поехал. Хочешь, я позвоню ему прямо сейчас? Это вообще не вопрос.

— Давай.

Я набрал номер Вани и объяснил ему ситуацию. В ответ он попросил поставить телефон на громкую связь и обратился к Иуде лично:

— Уважаемый чувак! Я буду очень рад видеть тебя в Джанхоте, на территории счастья! Донт ворри! Ю а велкам!^[8]

— Топ-топ, спасибо! Спасибо огромное! — Фидель расплылся в улыбке.

— Значит, решено! — подвёл я черту и пошёл за третьим сидром.

Машу и Галю не стали беспокоить по пустякам: не поставили их в известность об изменении количества участников отпуска. И хорошо, и очень правильно. Если бы поставили, то поездка в Джанхот вряд ли бы состоялась. И я, и Ваня это понимали: Иуда, очевидно, был пятым лишним, но… также очевидным было и то, что он нуждается в срочной дружеско-туристической помощи. Мы с Ванчоусом не могли поступить иначе. Это и есть так называемая мужская солидарность.

* * *

— Ну что, пойдём? — спросил Фидель. — Завтра на работу.

— Уже? — Я допивал четвёртый сидр. Мне было хорошо и хотелось продолжения. — Может, посидим ещё? Я бы ещё один сидо-рок оформил.

— Нет-нет, извини. Мне пора. У меня завтра катафалк на девять утра заказан.

— Ладно.

Я встал из-за стола и отнёс пустой стакан на барную стойку. Я — аккуратный человек, даже когда пьян. Мы с Иудой вышли на улицу. Ни я, ни он не курили сигареты, но теперь нам обоим захотелось табачного дыма внутрь. Мне — потому что я наклюкался, ему — чтобы расшевелить нервы после иван-чая.

— Do you have a cigarette? — спросил я у пузатого бритиша около бара. Он ответил «оф кос» и протянул мне пачку красного Marlboro. — Can I take two? One more for my friend. Thank you very much!^[9]

Мы закурили, у Иуды была зажигалка. Стояли и долго наблюдали, как толпа вокруг нас меняет очертания: одни болельщики уходили, другие возвращались после матчей. Все они орали до хрипоты и пили много крепкого пива. Иногда происходили мелкие стычки, но ни одна из них не переросла в мордобой. Всё всегда заканчивалось миром: болельщики братались, обнимались и жали друг другу руки. Некоторые даже плакали от нахлынувших чувств.

— Типичные международные отношения, — хохотнул я.

Вдруг загорелись фонари: Москва перешагнула черту, отделяющую день от ночи. Фидель прищурился от яркого света и выкинул бычок в мусорку. Потом вытащил из рюкзака банан и начал его быстро есть.

— Оголодал, что ли? — спросил я.

Голова у меня кружилась под воздействием алкоголя и табака.

— Конечно-конечно, — ответил на автомате Иуда.

В его руках уже раскачивалась пустая кожура. Она была равномерно усеяна коричневыми крапинками. Вдруг Фидель слегка присел и по высокой дуге бросил кожуру в мусорный бак, который стоял на углу здания.

— Попал, — пьяно ухмыльнулся я. — Трёхочковый.

— Топ-топ. Хоть где-то мне везёт, — мрачно произнёс одноклассник.

Мы попрощались и разошлись в разные стороны: я — на кольцевую линию метро, он — на радиальную. На следующее утро у меня было две вещи: жёсткое похмелье и сообщение от Фиделя, что он уже купил билеты на поезд, туда и обратно.

Примечания

5

Образное сочетание противоречащих друг другу понятий. Остроумный парадокс.

6

От английского top, то есть «круто» (сленг), буквальный перевод — «вершина».

7

Синтетический лекарственный препарат, применяемый при лечении наркотической зависимости.

8

Dont worry! — Не переживай! ⁄ Не волнуйся! (пер. с англ.). You аге welcome! — Добро пожаловать! ⁄ Пожалуйста! (пер. с англ.).

9

«У вас есть сигарета? Могу я взять две? Ещё одну для моего друга. Спасибо большое!» (пер. с англ.).