Городская легенда. Роман о людях и нелюдях

Таль Черепанов

Он мечтал о жизни обычного человека, но при этом сам был необычным. Он не стремился стать богом, но ему начали поклоняться. Это история о людях и нелюдях, судьбы которых пересеклись в провинциальном городке центральной полосы России. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 7. Обратная сторона души

Родился ли он таким, или стал со временем, Матвей не знал, но уж точно не мечтал об этом и богов не просил. Он хотел жить обычной скучной жизнью: отслужить в армии, найти работу, построить дом, завести семью. Несмотря на скромную воинскую учётную специальность, парень гордился тем, что отдал долг родине и ни о чем не жалел. После демобилизации познакомился с девушкой — студенткой технологического техникума. Начали встречаться. Она залетела, и Матвей был этому рад. Вечерами с подругой они обсуждали, какое имя дадут ребенку, будь то мальчик или девочка. Денег на свадьбу не было, но они решили копить. Жили у бабушки. Матвей вкалывал кладовщиком на оптовой базе, она работала, пока могла, в ларьке рядом с домом. А потом случился выкидыш.

Это трагическое событие стало поворотным моментом в жизни ребят. Пара не смогла пережить потерю ребенка. Поссорились. Расстались. Она уехала к родителям в деревню якобы подумать и решить, как жить дальше. А Матвей в тот злополучный вечер вышел из себя и убил человека.

На суде родственники жертвы под одобрительные взгляды мордатых кивал со стороны обвинения уверяли судью, что убитый был человеком святым. Матвей мог бы поспорить, но не стал — он действительно сожалел, потому что в те времена считал, что убивать человека нельзя. Даже такую гниду, как терпила. И, послушав совета следователя, публично повинился, за что и отправился за решетку на 12 лет в колонию строгого режима. Среди отягчающих обстоятельств — сокрытие преступления. Такой красочной формулировкой суд расценил действия Матвея после совершения преступления — в порыве бешенства парень с досады пнул по телу убитого, и оно скатилось в канаву, где его и обнаружили спустя несколько часов.

На суде присутствовала бабушка, и от ее взгляда подсудимому стало стыдно. Обжаловать приговор он не стал.

****

О своей сущности Секач начал подозревать в тюрьме. Если быть точнее, за решеткой до него дошло, что с ним творится нечто неладное. Каждое полнолуние его так и подмывало завыть. Чтобы удержать животные позывы при себе, он вылезал на решку и шевелил тюрьму.

— Два-четыре, два-четыре, — орал он.

— Говори.

— Мушкетера подтяни.

Пауза.

— Говори.

— Мушка, здоров. Это Секач.

— Салам, брат, как сам?

— Я норм. Новости с родины слышал?…

****

— Три-пять, три-пять.

— Говори.

— Кто говорит?

— Винтовой.

— Вам посылка, встретишь-маякни, встретишь-маякни в восемь-пять, сечешь?

И тишина.

— Бля, он чё там, в осадок выпал? — произнес Матвей, повернувшись к раскладывающему за общаком доминошный пасьянс Игнату. Пересидок пожал плечами:

— Соображают долго. Молодняк, хули.

И тут откликнулись с три-пять:

— Восемь-пять.

— Говори.

— Все дома, от души.

— Отбой.

****

— Девять-семь, девять-семь.

— Говори.

— Трофим е-е-е-е?

Пауза.

— Говори.

— Трофим, здоров.

— Здоров Секач.

— Че за движуха на продоле?…

****

И даже до осужденки, находившейся прямо под ними, он орал, как резаный.

— Шесть-девять, шесть-девять.

— Говори, — спокойно отвечали там.

— Че с тычковкой?…

И вот однажды прорвало.

****

В тот день пеклО словно в аду. Ночью нисколько не полегчало, духота по-прежнему стояла невыносимая, разве что солнце не припекало. Узенькую фортку на «броне» (дверях камеры), именуемую в простонародье кормяк, держали открытой, но и это не помогало — воздух застыл без какого-либо намека на циркуляцию. Братва разлагалась на шконках, обмахиваясь всем, чем можно. Пятак пустовал, и Матвей решил тусануть, размять ноги.

Шаг, два, три, четыре, пять, поворот.

Шаг, два, три, четыре, пять, поворот.

Шаг, два, три, четыре, пять, поворот.

— Восемь-пять, восемь-пять, — вызов шел с продола.

Матвей нагнулся к кормяку. Из кормушки хаты напротив на него смотрело помятое лицо незнакомого пересидка.

— Привет. Слушаю.

— Прокричи на три-два.

— Хорошо. Че дальше?

— Там есть такой, Забалуй. Спроси, чё с ответом. Он поймет.

Секач кивнул и отошёл от кормушки.

— Прибей пику, — сказал он Шконарю, залез на решку и заорал:

— Три-два, три-два.

— Говори-и-и-и.

— Забалу-у-у-.у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-й…

Крик перешёл в вой, и хата взорвалась от смеха. Секач торчал на решке, окаменев от внезапного шока, и чувствовал, как по спине растекается холодный озноб.

«Сука, это ещё че за хуйня?»

В хате продолжали ржать. Сидящий на палеве у кормяка Шконарь, давясь от смеха, успел маякнуть:

— Вода.

Секач очнулся, гаркнул с решки: «Вода», — и начал слезать. В это время в «броню» с грохотом врезалась дубинка.

ТЫДЫЫЫЫХ

— Ну ка слез бля вниз, «петросян». Ещё раз увижу на решке, пойдешь с кумовьями общаться. Уяснил?

— Да-да, командир, — ответил Секач слезая, и, обращаясь к сокамерникам, произнес, — хочу заварить, кто нить присоединится? Ржете, как лошади, бля.

От домочадцев отделался шутками, а вот в три-два пришлось отписаться и наврать, что спалился на решке и валял перед дубаком дурака, чтобы погремуху адресата не спалить. Вроде поверили.

Каждый день Секач вылезал на решку. В полнолуние рвал глотку так, что вся тюрьме была в курсе, кто орет. А в обычные дни просто перекликался эпизодами и дышал свежим воздухом, потому что в хате вонь стояла невыносимая. По этой же причине он любил гулять.

****

Кормяк открылся и дубак спросил:

— Гулять идём?

— Да, — ответил Матвей и окинул хату взглядом: нужно было идти как минимум вдвоем — одного не поведут.

Домочадцы знали, что Секач любит гулять и откликнулись без проблем. К его хотелкам относились с пониманием. Всё-таки не последний человек на тюрьме, да и в хате многое тащит. Вся «дорога» и «погода^», считай, на нем.

В прогулочный дворик зашли втроем. Матвей начал тренировку как обычно с суставной гимнастики. Шконарь пнул по стене справа.

— Говори.

— Кто гуляет?

— Восемь-шесть.

— Салют соседи, мы восемь-пять.

— Салам-пополам братва. Так-то вы нам дома надоели.

Посмеялись. Матвей принял упор лёжа и начал отжиматься. Стук справа.

— Восемь-пять, а вы кто? — откликнулся Шконарь

— Я Трофим, девять-семь. Секач гуляет?

Важные ребята. Хата 97 была угловой и ловилась с новым корпусом, в котором жили женщины и малолетки.

— Гуляю, — ответил Матвей, принимая вертикальное положение и отряхивая ладони. — Пэтэ (привет), Трофим. Как вы там, на углу поживаете? Все норм? Бабы сиськи светят? Школота не бузит?

— Ты угораешь? — хохотнул Трофим. — Все как раз наоборот.

— Данунахуй, — загоготала братва.

— А хули нет. Прикинь, братва, малолетки там ваще всем скопом чернилами разукрасились. Понабивали себе пешней накалярики всякие, на плечах да на грудаке, оскалы там звериные, бардак и прочую хуйню. Теперь висят на решке целыми днями с голым торсом, «отсвечивают».

Матвей хохоча, оглянулся на Фонарика, которого Фонариком и прозвали, потому что «отсвечивает» татухами.

— С-сука узнаваемо!

Трофим продолжал:

— Ну а бабы, хули, это бабы. Поди спишись с ними без подарка. Пока куреху и грохотульки (конфеты) не отсыпешь, хуй кто ответит.

Секача распирало от смеха. Шконарь и Фонарик не отставали.

ТЫДЫЫХ — дубиной по броне.

— Тишину поймали. Иначе щас домой пойдем, — рявкнул дубак.

— Бля командир, ты так когда-нить до инфаркта доведешь, — отозвался Секач, которого удар по «броне» застал врасплох.

Рядом раздался ещё один стук: по дверям Трофима и компании. Парни перестали ржать, но продолжали ухмыляться. Чуть поодаль перекликалась братва с других хат. Секач приступил к выполнению очередного подхода. С минутку примерно помолчали, выждав, пока дубак уйдет.

— Трофим?

— Говори.

— Почты нет?

— Не-а, Матвей. Сегодня пустые.

— Лады, я на спорте. Давай, отбой.

— Отбой, братве там привет.

— Взаимно, братан.

На этом и разошлись. У Матвея была по плану тренировка трицепса. Он начал с обычных отжиманий от пола, а затем перешёл к «трамваю» у стены и выполнил 3 подхода отжиманий от упора. Сокамерники тусовались у противоположной стены, дымя сигаретами одна за другой, не допинывая до фильтра и ныкая чинарики по «шубе,» — вдруг кто с кичи (карцера) в дворик заглянет — покурит хоть бедолага.

Так и прошел час, а потом парни вернулись в хату.

****

Марина слушала внимательно. Они сидели в машине все там же у набережной. Секачу приходилось дважды отвлекаться, чтобы сбегать за кофе.

— И ты не догадываешься о природе своего происхождения?

— Догадок много. Основных — три. Первая — наследственность. Моя фамилия Серков — наш род ведёт начало от запорожского атамана Ивана Серко. Согласно легенде, он тоже перевоплощался.

Матвей отпил кофе. Девушка внимательно слушала, повернувшись всем корпусом и застыв с кофейным стаканом в левой руке.

— Вторая версия — зачатие в нечистый день. Не спрашивай, что это значит, я толком не знаю. Пытался разобраться, но этот термин показался мне слишком обширным. Тут и месячные дни, и какие-то там праздники, и приметы, и положение луны, и даже проклятие родных. Сечешь? Мол мать сказала — не спи с ним, а девушка переспала, и вот тебе пожалуйста — родила оборотня.

Матвей вновь отхлебнул.

— Причина третья — колдовство. Родители где-то кому-то из ведьм или колдунов нахамили, и вот результат. Какая из них верная, я не знаю. А может все три отчасти верны. Думаю, это уже никогда не узнать.

— А бабушка знает о твоей сущности?

— Мы не говорим об этом, но она догадывается, это точно. Я выходил из чрева матери вперёд ногами как покойник, сечешь? Мама роды не пережила и я бы не пережил, будь у бабушки характер помягче. Повитуха заявила, что ребенок нечистый. Я не подавал признаков жизни, не горланил, как все новорожденные, и тогда бабушка намотала себе на руку ее волосы, взяла нож и приказала реанимировать меня — дыхание рот в рот, массаж сердца и все такое. Сечешь?

— О, Господи!

— Да, а потом ещё посоветовала держать язык за зубами. Мол, мы то можем и нашептать недоброе, сечешь?

Матвей улыбнулся.

— Насколько я знаю, повитуха о том вечере никому не говорила. Видимо реально поверила, что мы колдуны.

— А папа?

— Ушел. Он под дверями во время родов торчал, все слышал. Даже посмотреть на меня не зашел, видимо считал меня виновником смерти мамы. Любил он ее. Бабушка меня к себе забрала, так он один раз приходил к дому, пьяный, орал, уверял, что она должна избавиться от меня.

— Господи, Матвей, это ужасно.

Матвей пожал плечами.

— Ну а как ты прятал все эти годы свою… э-э-э, вторую сущность?

— Никак не прятал, даже не старался. Каким-то образом я могу контролировать отражение. Не знаю, как. Первый раз это случилось после освобождения. Я тогда сидел на берегу реки, смотрел в воду. И вдруг увидел в отражении морду волка. Я испугался, отпрыгнул от воды. Помню ещё, оглянулся, не стоит ли волк за спиной. — Матвей отхлебнул кофе. — А потом вновь подошёл к воде. На этот раз на меня смотрело мое человеческое лицо. Подумал о волке — появился волк. Именно такой фокус я провернул сегодня. Так что, это контролируемо, но я все равно стараюсь пореже отсвечивать у зеркал, витрин и воды.

— Тогда в чем проблема с девушками? Я то подумала, что ты один, потому что не можешь скрыть отражение.

— Нет у меня проблем с девушками, иногда встречаюсь, даже завожу отношения. Только родить они от меня не могут — три раза залетали, и все закончилось выкидышем. К тому же, я не знал сколько проживу.

Он опять хлебнул кофе:

— Среднестатистический волк в диких условиях, если память не изменяет, живёт примерно 6—7 лет, но при благоприятных обстоятельствах может прожить и больше пятнадцати. В неволе, например, где вольер просторный и ветеринар под лапой. Человек в среднем живет 65—67 лет. Я думал, мой жизненный путь закончится где-то посередине. То есть в 40—42 года. Но сейчас мне 44, и я до сих пор чувствую себя замечательно. После тюрьмы я думал иначе. Зачем заводить семью, если помрёшь в 40? Так я размышлял. Да и как признаться жене в том, что ты зверь? Сечешь?

Марина вновь хотела сказать «о боже», но подумала, что хватит, пожалуй, сегодня дёргать Бога, и спросила:

— Ты пытался сдавать генетические или иные анализы?

— Нет. То есть кровь сдаю, когда болею. Я ведь болел в детстве и не раз. Она ничего не показывает. А ДНК, нет. Страшно. Представь, Марин, какой интерес я вызову у военных. Меня запрут в клетку и будут исследовать до самой смерти.

— Да-да, извини, глупый вопрос. Ладно. Тогда скажи, ты испытываешь желание в лес удрать, ну, как в той поговорке? — она смущённо улыбнулось.

— Да. И повыть. И поохотиться на дичь. Примерно каждое полнолуние. Но я быстро начинаю скучать по человеческой сущности и перед рассветом перевоплощаюсь в человека.

— А это легко? Перевоплотиться.

— Очень. Перепрыгнул через нож и все.

— Просто перепрыгнуть? Не надо заклинаний никаких?

— Нет. Главное, чтоб только органика на тебе была. Если крестик железный на шее или зубная коронка металлическая — ничего не получится.

— О, — только и произнесла она.

— Слышала поверье: если прикрепить булавку к одежде, никто не сглазит?

— Да, конечно. И что, это все фигня?

— Я думаю, настоящий смысл был в другом. Если на тебе есть железо, колдун не сможет тебя обратить в животное. Представь, как удобно. Обратил недруга в хорька, и человека след простыл.

В этот момент телефон Марины зазвонил. Светка.

— О, подружка беспокоится, думает, я сижу дома одна в депрессии.

— Так езжай к ней, я пешком дойду, — сказал Матвей открывая дверь машины.

— Погоди минутку, — девушка взяла трубку. — Алло, Светик привет, давай перезвоню через полчасика, ок? Да, занята. Ой, я тебя умоляю. Все, скоро наберу, — Марина сбросила вызов. — Куда ты собрался идти? С ума сошел, даль такая, я подвезу.

Она запустила двигатель и тронулась с места, выруливая на дорогу:

— Про тебя наверняка будет спрашивать.

— Скажи ей, что я книгу пишу. Про оборотня. Вчера отрабатывал эпизод, чтоб запомнить реакцию людей и описать. Сечешь? Это и был типа секрет, о котором никто пока не знает — книга.

— Ого, мужчина, а вы не волк, а уж, — улыбнулась Марина. — Как вывернулся.

И после секундной паузы спросила:

— Как думаешь, Светка ведьма?

— Зеленоглазая и рыжая? Да сто пудов.

— Надо булавку в трусы вдеть, — смеясь сказала Марина. — На всякий случай.