Шаг навстречу

Татьяна Муратова

Счастье приходит… и срывается в пропасть. Москва и Петербург — два полюса одной вселенной. Глеб — на одном, Вера — на другом. У них разное воспитание, социальный уровень и жизненный опыт. Они по разному видят семейную жизнь и собственное счастье. Сложно понять друг друга, невозможно простить предательство. Поможет ли любовь сделать шаг навстречу?

Глава вторая.

Лучший город на земле

Утро после подобных уже регулярных «улётов», противное, муторное, встретило ливнем за окном и неприятным осознанием персонального душевного сепсиса. Как обычно в таких случаях, Глеб поплёлся в ванную под контрастный душ, долго чистил зубы, плевался, пил воду, потому что рассола не нашёл, потом элементарно отжимался до пота и дрожи, так как любимый тренажёрный зал остался в Москве. После — опять душ, яичница, крепкий кофе — и к обеду чувствовал себя уже вполне пригодным к форсингу. Раз он в Питере, провернёт пару нужных встреч. Набрал номер, что вчера продиктовала Вера — полная ерунда, она его обманула. Тогда позвонил Тимуру, просил через жену узнать координаты дочери крёстной. Друг хмыкнул:

— Я Веру плохо знаю, больше с её мамой общался, но девушка вроде серьёзная, верующая, музыкальную школу закончила, хореографическое отделение — на таких, Глеб, только женятся, а ты ведь не готов, да и выпиваешь регулярно, говорят. Правда?

— Правда, Тим, но фирму не просру, не волнуйся.

Тимур продиктовал городской номер телефона, а также адрес института. Глеб сразу поехал, нашёл нужный факультет, стал ждать, одновременно обзванивая из телефонной будки напротив знакомых предпринимателей со связями. Потом увидел Веру, выходившую из здания.

— Вера, здравствуй.

— Здравствуйте… Глеб, — и удивлённое молчание с её стороны.

— Ты очень долго, пары закончились час назад. Освободилась?

— Освободилась, просто заходили с девчонками кофе попить, — она смутилась.

— А я тебя жду.

Вера была одета просто, неброско: в голубую водолазку и джинсовый сарафан, студенческий рюкзак из кожзаменителя за спиной, вместо косы — простой хвостик из пшеничных волос, а у него внутри опять затрепетало тонко, горько. Нет, он вчера не обманулся, хотя проспиртовался до потери адекватности.

— Ты вчера подшутила надо мной, дала липовый номер телефона.

— Простите, не думала, что запомните.

— Прощаю, но больше не обманывай.

Сказал не грубо, но твёрдо, с властью, так что девушка взглянула с уважением. Глеб вздохнул — возможно, у него круги под глазами, да слегка осунулся — или просто вчера опухший был, но гладко выбрит, стрижка модная, одевался явно не в комиссионном магазине и не в кооперативном ларьке — кожанка, джинсы заграничные. Глеб знал, что нравился девушкам, но ведь Вера лицезрела, в кого он мог превратиться при определённых обстоятельствах, поэтому не купится ни на внешность, ни на обходительность. Посмотрел прямо, словно выжидающе:

— Я в Питере до среды. Покажешь город?

Вот так, по-деловому. Видно, хотела отказать — замялась, но в глазах у него не наглая и грешная, а честная и искренняя просьба, поэтому девушка согласилась.

Решили пойти пешком. Глеб бросал на Веру взгляды, словно ребус решал, она же на него не смотрела вовсе. Сперва шли молча. Первой заговорила Вера:

— Вы приехали на машине?

— Вячеслав на своей «девятке» подвёз. Он с женой сегодня уезжает, а мне дела некоторые утрясти надо.

— Тимура давно знаете?

— Ты мне не выкай, не настолько уж я старше. С Тимуром знаком с семнадцати лет, после армии вместе шабашили, музыкой увлекались, он тогда в Москве жил, хотя сам из Ленинграда… Куда ты меня ведёшь?

— Прогуляемся вдоль канала, в Москве вспомнишь питерские дожди. Мы с друзьями часто пешком до метро ходим, и в центр, и на Марсово поле, и в Летний сад, — Вера, наконец, взглянула на Генжирдана без смущения.

— Парень есть? — спросил отрывисто, выдавив из себя жизненно важный вопрос.

— Э-э… скорей всего, мы разные смыслы вкладываем в это слово. Но, и с тем и с другим смыслом — нет, пожалуй.

— Почему?

— Родители считают, надо сначала образование получить, семью и учёбу трудно совмещать, особенно женщине, — Вера выронила, как понял Глеб, нравоучительную фразу Натальи Александровны, невольно скопировав её интонацию.

— Хочешь сказать, твоя мама всё запланировала? Типа: дочка оканчивает институт, мы ей сразу жениха находим?

— Именно так, — Вера кивнула, не уловив сарказма.

— А не получится?

— Почему же, алгоритм действия довольно прост. Едешь к Ксении Блаженной на Смоленское кладбище, пишешь записочку — и святая находит жениха. Многие так замуж выходят, вчерашняя свадьба тому пример: Маша Ксеньюшке молилась, очень уж ей семью хотелось. — Вера перевела взгляд с переполненного катера, шумного, яркого на собеседника. — Ты крещёный?

— Крещёный, — Глеб по-прежнему серьёзен: слишком непривычно то, что с ним происходит, даже щекотно внутри.

— Но в церковь не ходишь?

— Не хожу.

— Хоть раз в жизни причащался?

— До трёх лет нянька украинка водила в церковь, причащался.

— Ты рос с няней?

— Да…, с няней и без мамы.

Вера, остановившись, пристально посмотрела Глебу в глаза, он не отвёл их, и ему показалось, что в теплеющей осенней зелени радужки зарождается понимание.

Уличные музыканты, почти целый оркестр с ударной установкой, электрогитарой, трубой и валторной, расположившиеся прямо на мостовой, закончив с летним мотивом «Белых ночей», понеслись в зиму на трёх белых конях, и Вера, выудив из кармана пару монет по десять рублей, опустила те в шляпу.

— А… что случилось? — спросила после небольшой паузы.

Он не сразу ответил, передёрнувшись от резанувшего слух «петуха», пущенного одним из артистов.

— Ничего особенного. У отца сейчас седьмая жена, моя мать была первой, сбежала почти сразу после родов. Батя — хороший, но весь в работе и… падок на женский пол, вот я и рос с няньками лет до четырнадцати, потом уж сам стал расти.

— У тебя нет братьев или сестёр?

— Нет.

— А у меня две младшие сестры, очень принципиальная мама и весёлый папа, — девушка улыбнулась, призывая улыбнуться и его.

— То, что Наталья Александровна строгая, я заметил, ну, а с папой, надеюсь, когда-нибудь познакомимся, — Глеб выдохнул. — Слушай, Вера, есть хочу, я ведь сегодня только кофе пил, да пол яичницы осилил — хреново с бодуна, не до еды. Давай, сейчас в приличное заведение заглянем, обещаю спиртное не употреблять.

Девушка растерялась:

— Я дома питаюсь, мама боится отравлений в общепите, не разрешает туда ходить. Правда, иногда между парами мы с девчонками в пышечную на Желябова бегаем, хотя далеко и очереди… Есть ещё «Лягушатник», с мороженым.

— А я помню ресторан на Мойке, заруливал пару раз, да «Антверпен», но там пиво… Куда ближе — веди.

— Туда ж так просто не попадёшь… — не удивительно, что она растерялась, её семья, похоже, жила скромно, на талоны.

— Ерунда, попадём.

Вера повела на Мойку, и быкообразный бандит, по ошибке называемый швейцаром, перемолвившись с Генжирданом, пустил их в зал, где пахло курицей, кислым вином и прогорклым маслом, что совсем не вязалось с музейным интерьером.

— Я ничего не буду! — Испуганно замахала девушка руками — вспомнила, наверно, «Лазурный берег» и брезгливые комментарии родительницы на несвежесть продуктов за бешеные цены.

— Возьму тебе салат, чай и шарик мороженого, — твёрдо произнёс Глеб, и она опять смирилась.

Себе он взял рыбный суп, котлету по-киевски, салат, кофе, ел не спеша, а Вера удивлённо следила за изысканными манерами; Глебу же элементарно хотелось, чтобы она перестала выразительно думать о том, что же скажет мама.

Потом они ещё немного погуляли по Невскому проспекту, взирая на Казанский собор без креста, на уличных торговцев всем и вся: одеждой, косметикой, пирожными — взирала, вообще-то Вера, а Глеб погрузился во внутренние размышления. Прошли по Университетской набережной с вековыми сфинксами — осень шуршала сухими листьями, а Нева замерла в раздумье, что ей делать с остатками накопленного за лето тепла — отдать влюблённым или спрятать на дно до лучших времён? На автобусной остановке толклись студенты, своим громким смехом и резкими движениями пугая голубей и бабушку в старинной меховой шляпке, кормившей этих голубей семечками. Глеб проводил до дома, не побрезговал в метро спуститься. У подъезда Вера улыбнулась:

— Ты сначала показался каким-то напряжённым, замкнутым, а сейчас вроде успокоился. Почему?

— Оказалось не страшно, — он почти улыбнулся, однако взгляд остался серьёзен.

— В смысле: гулять со мной?

— Да. Я ведь не умею общаться с девушками так, как с тобой сегодня, умею по-другому, но тебе так не понравится… Мы завтра встретимся?

Из подъезда вышел сосед с мопсом на выгул, и Вера вздрогнула. Что ж она пуганная такая?

— Завтра не могу — с родителями договорились на кладбище съездить, могилки убрать.

— Вера, у меня всего три дня, то есть уже два. Может, пропустишь какую-нибудь лекцию, свозишь меня к Ксении Петербургской?

— Ай-ай, Глеб, ты меня провоцируешь. Как потом зачёт сдавать?

— Неужели проигнорируешь желание грешника помолиться и не поможешь ему? Впрочем, можешь взять меня на кладбище, я не безрукий, пригожусь, — он по-прежнему говорил увесисто, и смотрел так же в упор, почти не моргая.

— Кладбище отпадает — не знаю, как отреагируют родители, особенно мама. А вот первую лекцию, действительно, можно пропустить. Только выезжаем в восемь утра и в одиннадцать сорок я должна очутиться в институте. Согласен?

— О`кей. Подойду сюда в восемь утра — правильно?

— Правильно. До свидания.

Глеб стоял и смотрел, как девушка скрывается в подъезде, наверняка, даже никем не целованная, не то, чтоб… Если уж жена, то только Вера. Хотя нужен ли ей такой муж, как он, спивающийся бизнесмен с пятью любовницами?

Генжирдан не оканчивал институт — диплом ему батя купил, но с шестнадцати лет он же приводил сына с собой на работу и тот постигал «университеты» на месте. После армии подарил сыну небольшой дочерний филиал своей фирмы, состоявший на тот момент из довольно облезлого кабинета со старым офисным столом с прилежащими двумя такими же облезлыми комнатами, и сказал:

— Это теперь твоё и от тебя зависит, как пойдут дела дальше: развернёшься, удержишься или потонешь, я — в стороне. Здесь ты — босс. Заведи себе любовницу, можешь на работе, можешь на стороне, только чтобы окружающие, друзья, сотрудники знали: ты — занят. Так проще, охотниц за деньгами, даже небольшими, пруд пруди…

Глеб «завертелся», не гнушаясь финансовыми махинациями на грани законности, помогли природные качества (от отца, наверно): хорошая память, коммерческая хватка, гибкий ум, упорство, смекалка — и взлетел. Завёл пять любовниц по жадности молодых лет, на каждый день, двух на работе, три приходили по очереди на квартиру — как-то чересчур, но втянулся. А, может, просто отца переплюнуть хотел. Развернувшись, приобрёл особняк — они тогда за бесценок уходили — туда любовниц не водил, только помощницы по хозяйству и он. Всё ничего, да спился постепенно: на работе — нет, а с пассиями без выпивки и сигарет не обходилось, практически ежедневно… Душа поросла мхом вредных привычек, но, видать, не атрофировалась до конца; впервые после детских лет (лет до восемнадцати внутри болело всё, крутило страхом оставленности, отчаянием и никому не нужной любви) почувствовал какое-то движение внутри.

Утром стоял как нарисованный возле Вериного дома. Девушка выскочила, пихнула ему рюкзак в руки:

— Подержи, я проспала, ничего не успела, сейчас хоть косу заплету — и вперёд.

Он стоял дурак дураком, смотрел, как Вера заплетает свои густые чуть волнистые с золотистой охрой волосы в тугую косу: «Боже мой, неужели она ничего не понимает? Я же не железный, я же на неё сейчас наброшусь, проглочу, как волк Красную шапочку…». Но Вера не понимала, доплела, забросила рюкзак за спину: «Пошли». В метро в этот час толкучка, Глеб до вчерашнего дня не ездил на метро уже несколько лет — в Москве у него остались две машины, но сейчас благословлял сей вид транспорта с утренней толкучкой — их почти прижало друг к другу, он мог дышать яблочным запахом Вериных волос, рассматривать голубоватую жилку на виске, натуральный цвет ресниц на тон темнее волос и северную бледность кожи, чувствовать мятное дыхание. Именно этого запаха не хватало ему всю жизнь, этой жилки, ресниц, пастельного тона облика, даже прыщика расположившегося по-хозяйски на кончике носа. Глеб взял за руку, чтобы не упала при рывках вагона, и подобный контакт длился мгновением счастья. Потом они шли пешком по Васильевскому острову до Смоленского кладбища, только Вера отняла свою руку. Глеб оказался здесь впервые: в «Астории» был, в «Юбилейном» был, и в Смольном был, а на Смоленском кладбище не был, о Ксении блаженной едва ли слыхал ранее — вроде как прославили недавно. Стоя рядом с девушкой на молебне, обнажённой совестью чувствовал внутренний дискомфорт от въевшейся грязи: пьянства, похоти, лукавства, жестокости, лжи — всего того, что так ненавидел в детстве в отце и его окружении, и эта правда выпирала из него горельефом, он не мог даже написать записку с просьбой к святой, только произнёс у могилы: «Я без Веры пропаду».

На обратном пути студентка разнервничалась, потому что опаздывала на вторую пару. Глеб вызвал такси.

— Садись, — как приказал, а она вновь послушалась.

Вечером следующего дня в среду они пошли в Летний сад. Вера объяснила, почему не ест мягкое мороженое, которое везде продаётся, хотя очень любит, особенно если стаканчик хрустит — постный день. Тогда остановились у ларька с соками: шесть конусообразных стеклянных ёмкостей с соками из Молдавии призывали попробовать все. Глеб купил Вере и сливовый, и персиковый, потому что она никак не могла определиться. Выйдя на аллею, девушка вновь попыталась разговорить гостя:

— Ты сегодня поездом до Москвы?

— Да, в ночь, — Глеб вдохнул сырой, пахнущей осенью петрикор, и мотнул головой — всё-таки Питер не его город.

— С Тимуром и Машей больше не встречался?

— Нет, по работе контакты налаживал, да и у них медовый месяц…

— А контакты наладить все успел?

–… Ещё приеду, — взглянул на Веру. — Где-то через пару месяцев…

* * *

Вере приходилось с ним трудно — Глеб не отличался общительностью или красноречием, фразы ронял скупые — похоже, привык командовать, а просто о чём-то беседовать не привык, не то что ребята с курса. Правда, на вопросы отвечал честно, не выставляя себя в выгодном свете. Вера не могла догадаться, зачем нужна ему, потом решила, что мужчине просто скучно, интимности ему в Москве хватает, а здесь, в Питере, решил время с пользой провести — такое тоже бывает. Ладно, ей не жалко, руки не распускает, а то, что иногда смотрит долго, пристально, даже приятно и чуть волнительно. Почему-то. Дома не стала откровенничать о прогулках, памятуя, как маму возмущало приставание «пьяницы со свадьбы» — ведь они с Глебом скоро навсегда распрощаются. Через день после ресторана Наталья Александровна болтала по телефону с подругой, мамой невесты, и пыталась выяснить, что за нахал «клеился» к дочери, потом немного смущённо пожимала плечами: «Говорят, очень хороший человек, Тимуру помогает деньгами, работой, ресторан арендовал на свадьбу — ну, выпивает, так это от больших денег…»

Глеб уехал, и Вера почти сразу забыла о нём — учёба завертела. Она так и не поняла его намерений, и даже когда через две недели на их факультете начали набирать группу для стажировки в Москве, ничего не заподозрила.