Шаг навстречу

Татьяна Муратова

Счастье приходит… и срывается в пропасть. Москва и Петербург — два полюса одной вселенной. Глеб — на одном, Вера — на другом. У них разное воспитание, социальный уровень и жизненный опыт. Они по разному видят семейную жизнь и собственное счастье. Сложно понять друг друга, невозможно простить предательство. Поможет ли любовь сделать шаг навстречу?

Глава пятая.

Будни студентки

На стажировку приехали с Верой ещё три одногруппницы; встретили её в комнате, распираемые любопытством.

— Откуда ты знакома с Генжирданом? Что ему нужно от тебя? — окружающие глаза светились предвкушением сплетен.

— Ничего особенного, мы… давно знакомы, ещё со свадьбы маминой крестницы, вот он меня узнал, покатал по городу, в ресторан сводил, — о, как трудно изворачиваться между правдой и почти правдой.

— В ресторан? По знакомству? Харе брехать…

Следующим утром студенты отправились с экскурсией в консалтинговую компанию, там им показали разные отделы, распределили на два дня стажировки. Вера попала в бухгалтерию — что ж, тоже интересно. Заходил Глеб, постоял, посмотрел, словил её сердитый взгляд и обезоруживающе улыбнулся. Когда удалился, однокурсница Веры вздохнула:

— Хороший у вас начальник.

Девушки из бухгалтерии засмеялись:

— Не жалуемся, Глеб Николаевич не обижает.

— А жена у него есть?

— Вы что, в жёны к нему набиваетесь? — женщины опять засмеялись.

— Жёны-не жёны, а вот Веру он в ресторан уже водил, — это сокурсница Марина ляпнула, а Бердяева только возмущённо дёрнула подругу за рукав.

Сотрудницы как по команде перестали хихикать и уставились на девушку.

— Что ты меня одёргиваешь? Вдруг он женат, а тебя в ресторан приглашает? — зашипела подруга.

Одна женщина сухо произнесла:

— Не женат, но занят, поэтому лучше вам от него держаться подальше.

— Это уже не вам решать, — вдруг вспыхнула Вера.

— Ну-ну, — многозначительно заметила дама, но больше тему не поднимали, а Вера выдохнула — спокойнее, когда вокруг все по-деловому настроены. Но только вроде перестали шушукаться, сплетни затухли, как вдруг в конце рабочего дня пришла некая фифа и, вполне невинно хлопая подозрительно длинными ресницами, на весь отдел громко спросила:

— Кто из вас Бердяева? Глеб Николаевич велит подняться к нему в кабинет.

Все взгляды опять обратились на Веру: любопытные, насмешливые, завистливые.

— Я не пойду, — покраснела девушка.

Фифа и бровью не повела, а начальница отдела нахмурилась:

— Ты на рабочем месте, а Глеб Николаевич — начальник, раз вызывает, обязана пойти.

— Но я не знаю, куда идти!

Фифа поджала ярко накрашенные губки:

— Я провожу вас, — и на «вас» ударение сделала.

Вера, сгорая от стыда и возмущения, пошла, чувствуя на спине вердикт всего отдела. Ну, зачем он так делает? Раз начальник, значит, можно для зубоскальства сотрудников намекать на какие-то отношения? Понятно, он себя уже «зарекомендовал», но ей всего двадцать один, вся жизнь впереди, и это будет жизнь добропорядочная, без сплетен! Она не давала согласия становиться его девушкой или невестой! Ей не нужна раздольная агрессивная Москва! Она не подписывалась на борьбу с алкоголизмом! И девушку фифой обозвала от раздражения, а ведь она ни в чём не виновата, очень даже симпатичная. Так Вера себя накручивала, пока следовала за сотрудницей на другой этаж, принципиально не обращая внимания на окружающую обстановку деловой роскоши, в которой очутилась. «Я скажу ему: „Глеб, я не желаю, чтоб меня обсуждали как одну из твоих любовниц!“ Или нет, лучше: „Не смей подобным образом со мной обращаться!“»

Так и не решив, как выплеснуть своё негодование, она оказалась в кабинете гендиректора. На удивление небольшое помещение: окно с кактусами, мягкий кожаный диван, стол с зелёным сукном, вдоль стены стеллажи, тёплые вертикальные обои — достаточно уютно для рабочего места. Глеб разговаривал по телефону; увидев Веру, прикрыл рукой трубку и кивнул:

— Подожди три-четыре минуты, я договорю, — показал жестом на диван и, достав со стеллажа проспекты фирмы, подал ей, сим простым невинным жестом лишив тектонику гнева равновесия.

— Посмотри пока, — продолжил разговор.

Вера села и неожиданно для себя успокоилась. Глеб общался по-китайски — это поразило её, с трудом постигающую лингвистические премудрости, невероятно — ведь он обмолвился, что в институтах не учился, сразу начал работать. Мужчина ходил по кабинету, иногда хмыкал, делал жесты руками, хмурил брови, и тогда морщинка пролегала между ними; Вера могла спокойно рассматривать его, не заботясь о зеркальной реакции на подобное любопытство. За эти недолгие минуты девушка вдруг поняла, что Глеб вовсе не хотел обидеть или поддразнить её, он даже отдалённо не предполагал сего; поступил, как счёл нужным, не заботясь о впечатлении на окружающих — наверно, потому что рос вне норм семьи и не оглядывался на заезженное или просто чужое мнение.

Вере придётся принимать Глеба таким, какой он есть, а не вдалбливать запальчиво, как бы ни хотелось, в него своё мировоззрение. И краткие, приказные фразы, и: «Я привык по-другому, а с тобой по-другому нельзя» тоже стали понятны. Внутри разлилось тепло, жалость, даже маленькая толика нежности к его проблематичному характеру. Испугавшись подобных перепадов в собственных чувствах, Вера вздрогнула. Нечто похожее она испытывала к папе, которого мама перевоспитывала уже двадцать три года, не преуспев ни в чём, даже в запрете, отрывая зубами уголок бумажной упаковки-пирамидки, пить молоко из пакета прямо на ходу.

Глеб отключился от разговора, и Вера сразу спросила:

— У вас что, переводчиков нет?

— Есть, однако некоторые моменты предпочитаю решать сам.

Перестав хмуриться, Глеб смотрел на Веру с явным удовлетворением. Сегодня он щеголял в темной вельветовой рубашке с красным галстуком и светлых брюках — непривычно, стильно и смело на её вкус.

— Но откуда ты знаешь китайский?

— Я ж не дурак. Возникла необходимость — выучил, но весьма поверхностно. Английский, правда, ещё хуже.

Вера поёжилась: «не дурак»; она английский с шести лет мурыжит (до четвёртого класса мама с дочкой занималась, потом школа эстафету переняла, потом институт), но, получается, дура, раз не научилась зачётно для преподавателя фразы вязать.

— Зачем позвал? Теперь сотрудники считают меня очередной пассией главного.

— Знаешь ведь, что… в общем, не заморачивайся. Твоё рабочее время заканчивается, а мне необходимо успеть обсудить пролонгацию договора с партнёром. Боялся, что сбежишь — ищи тебя потом. Подождёшь? Могу позвать зама, он сводит в буфет.

— Но ведь если я поем, то ты останешься голодным?

Элементарная фраза заставила Глеба подойти к девушке, взять за руки, а голос вибрировать так, как только у него получалось:

— Заботишься обо мне?

— Что тут такого? — искренне растерялась она.

— Ты единственная, кто заботится обо мне не за деньги — ну, ещё отец, но у него своеобразная забота…

— Глеб, ты рос в равнодушном окружении, тебе непонятны бескорыстные слова и поступки. Но ведь так невозможно жить! Боже мой, как ты вообще жил…

Он опустил глаза, поцеловал ей руку, другую, лицо смягчилось, посветлело, исчезли напряжённые складки между бровей.

— Можешь отдохнуть в соседней комнате или почитать, — предложил тихо.

— А на компьютере поработать? Просто один текст к семинару подготовить? — она давно заметила компьютер на столе и даже задрожала от любопытства, ведь у них в институте допуск в кабинет информатики осуществлялся строго по расписанию на ограниченное время с разрешения декана.

— Садись, только тихо, у меня переговоры.

— Поняла, no problems¹.

Вера села в его кресло за компьютер, Глеб ввёл пароль, потом устроился на диване, подтянул к себе проводной аппарат и, достав папки, звонил, спрашивал, отмечал. Где-то минут через двадцать заглянула секретарша, та самая фифа, позвала Веру в приёмную к переминавшейся с ноги на ногу подруге из бухгалтерии.

— Верусик, тебя ждать?

— Нет, Марин, только забери мой рюкзак, я его оставила.

— Ты надолго? — в голосе подруги слышалось азартное любопытство.

— Вечером приеду, не беспокойся, — ох, как Вере не хотелось вновь становиться субъектом обсуждения.

— У тебя шуры-муры?

— Читаю статью для семинара, Марина. Пока.

Ещё через час они оба закончили свои дела.

— Куда же мы направимся? — любопытно, что Глеб предложит.

— В Большой театр.

— Правда?! — новость потрясла.

— Удивлена?

— Всю жизнь мечтала туда попасть.

— «Лебединое озеро» пойдёт?

— Ух, ты! А тебе интересно? — у Веры даже кончик носа зачесался; шмыгнув, она мазанула по нему ладонью.

Генжирдан, внимательно проследив за непосредственным выражением эмоций, кашлянул.

— Нет, но я подумал, что тебе понравится — помнится, проскальзывала информация, что Вера Бердяева занималась хореографией.

— Глеб, это ты заботливый, а не я.

— Не скажи, у меня меркантильные интересы, — сообщил вновь то ли серьёзно, то ли шутя, но Вера уже привыкла, не растерялась.

— Какие же?

— Хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, и готов к любому подкупу.

— А потом подкупы прекратятся: жена будет заперта в четырёх стенах и годна лишь для ублажения супруга?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

не проблема.