Шаг навстречу

Татьяна Муратова

Счастье приходит… и срывается в пропасть. Москва и Петербург — два полюса одной вселенной. Глеб — на одном, Вера — на другом. У них разное воспитание, социальный уровень и жизненный опыт. Они по разному видят семейную жизнь и собственное счастье. Сложно понять друг друга, невозможно простить предательство. Поможет ли любовь сделать шаг навстречу?

Глава четвёртая.

Тут всё по-другому

Вера Москву совсем не знала — отец обещал свозить семью и даже строил грандиозные планы, но слова у него всегда расходились с делом, поэтому жена с дочерьми прозябали в Питере безвылазно — ну, иногда на Финский залив с сосисками выбирались.

На стажировку мечтали попасть все студенты третьего курса — ещё бы, такая возможность познакомиться с будущим применением сил и знаний, да ещё в столице, но взяли лучших. Веру тоже почему-то взяли, хотя зачётку «украшала» тройка по английскому. Главное, всё бесплатно: дорога, проживание, питание, культурная программа — невиданная щедрость то ли спонсоров, то ли администрации! Ехали на поезде, разместились в общежитии столичного института по три-четыре человека в комнате; их сразу покормили, выдали расписание лекций, семинаров и практических занятий, но с завтрашнего дня, поэтому вечером гуляли по Арбату, стёрли все ноги и устали как собаки. И цены, блин, кусались, а так хотелось подарки маме и девчонкам привезти!

Со следующего утра Вера просмотрела расписание и не поверила своим глазам — в числе преподавателей значился Генжирдан Г. Н., главный учредитель компании — спонсора их поездки. Что это, совпадение?

Сомнение прокралось в душу, но Вера не успела углубиться в размышления, настала пора бежать на лекции. Там она опять достала выданное каждому расписание и задумалась. Перед отъездом Глеб оставил свой номер в её потрёпанной записной книжке, узенькой зелёной, где странички по алфавиту, а на обложке переводная картинка с олимпийским мишкой:

— Пусть будет. Вряд ли, конечно, ты позвонишь, но имей в виду: для тебя я всегда на связи.

Вера предпочла дистанцироваться — их общение в Питере внесло в душу беспокойство, она не понимала, как себя вести; сейчас, найдя в списке контактов «Глеб», терзалась: позвонить или нет? Если бы на следующий день не планировалась его лекция, то позвонила, а так… решила подождать до завтра, тем более, что пришлось бы спускаться на первый этаж и просить у вахтёрши разрешения воспользоваться единственным телефоном. Вахтёрша обязательно строгая, и народ мельтешит, небось. Можно, конечно, на улицу в будку сбегать, да в Москве звонок уже шестьдесят копеек стоит — дорого для студентки.

День пролетел быстро. Им читали лекции по советской и современной экономике, информационным системам и технологиям, потом повезли на экскурсию в вычислительный центр, а вечером — на бесплатный сеанс в кино.

В общем, интересно, но Вера постоянно мысленно возвращалась к думам о том, что завтра увидит Глеба — Глеба Николаевича с трудно произносимой фамилией Генжирдан, да ещё в роли лектора. Внутри непривычно замирало, душевный сумбур усиливался, ночью грезились пронзительный взгляд, крепкие руки и рокочущие нотки в голосе.

Утром Вера надела любимое сиреневое платье — мама отхватила на рынке в Апраксином дворе, заплела косу из пяти прядей и перекрестилась.

Третий день в Москве начался. Все девчонки пришли пораньше, но аудитория оказалась закрытой. Вчера с ключом приходил сам преподаватель, но тут за три минуты до девяти примчалась, вероятно, старшекурсница и отперла дверь. Вроде обычные студенческие накладки, суета с ключом сейчас выглядели для Веры иначе, обнажали сумятицу в её душе. Во всём, во всём ей чудился подвох: в поездке в Москву, в каждой лекции и даже в подчёркнуто не спешащем преподавателе.

Студенты стали рассаживаться. Глеб Николаевич вошёл ровно в девять, обвёл глазами аудиторию, на пол мгновения задержался взглядом на Вере — точь-в-точь как во сне — и неторопливо заговорил. Тему он взял несложную: краткий обзор видов предпринимательства, перспектив развития в России, основных этапов государственной регистрации, но благодаря раскрытию на примерах двух новых компаний и акценту на важности интрапренерства в коллективе, всерьёз заинтересовал амбициозно настроенную молодёжь. Говорил толково, по делу, возможно, суховато, но слушали внимательно, особенно дамская половина аудитории — что лукавить, в мужчине подкупали шарм и стиль, вкус в одежде и поведении. Вера поймала себя на том, что наслаждается голосом, тонет в его тембре. Соскучилась, что ли? Пришлось ущипнуть себя под столом: «Опомнись, дурочка, ты ведь видела его на свадьбе совершенно нетрезвым, да с личной жизнью в общих чертах знакома — оно тебе нужно?».

Глеб почти не смотрел на неё, поэтому Вера смогла взять себя в руки, отдышаться, даже уловить смысл нескольких фраз вкупе с логическими умозаключениями, хоть и протёрла при этом дырку взглядом на чёрных лакированных туфлях лектора. Почему-то вспомнились папины кроссовки фирмы «Скороход», которые он носил много лет, и где-то на периферии сознания жирным мазком неприятно свербила мысль, что отцу нужна новая обувь. Отчитав лекцию, Генжирдан ушёл первым, не забыв напомнить о том, что завтра состоится практическая часть. Конечно, студентки перемыли косточки новому преподавателю — девчата они и есть девчата — обозвали «колоритным образчиком» и «аннигилятором» в пику последней темы по физике (две фирмы, приведённые в пример — электрон и позитрон, а интрапренерство — адрон), нафантазировали каждый в меру своей испорченности. В этот день состоялись ещё две лекции, в остальные дни намечались семинары и практика.

На улицу вышли в шестом часу. Из припаркованного молочного цвета Ford Scorpio появился Глеб.

— Вера! — позвал он, не стесняясь толпы студентов.

Вера ойкнула, привычно смутившись:

— Ребята, идите без меня, — и направилась к мужчине.

— Здравствуй, Вера.

— Здравствуй, Глеб, — она никак не могла сдержать радостную улыбку человека, неожиданно встретившего знакомого в огромном чужом городе.

— Разреши отдать долг и познакомить с Москвой? Далеко не поедем, прокатимся по району.

Определённо, она соскучилась, раз в восторге от того, что он не забыл о ней.

— Познакомь, но не надо говорить, что это долг.

Глеб лаконичным жестом указал ей садиться в машину. Вера заняла место рядом с водителем, огляделась — идеально чистая машина с полным набором удобств.

— Твоя?

— Одна из двух.

— А зачем — две-то?

— Эта — меньше и мобильнее, Nissan Patrol — вместительный внедорожник для более конкретных целей.

— Ох, Глеб, и давно ты так живёшь? — улыбка погасла, охристые брови взметнулись вверх и совсем некстати вспомнились папины старые кроссовки фирмы «Скороход».

— После армии стал раскручиваться, отец помог, команда ответственная подобралась… Завтра посмотришь компанию на практических занятиях. Она одна из первых в стране, официально нам уже пять лет.

— Подожди… Скажи честно, ты имеешь отношение к организации нашей стажировки в Москве? — предполагаемая стратегия поступков Генжирдана озадачила девушку.

Он загадочно помалкивал.

— Глеб, я жду…

— Имею…

— То есть… это ты организовал? — брови нарисовали стрельчатую арку над двумя округлившимися в недоумении глазами.

— Очень хотел видеть тебя, — ответил непринуждённо.

Вера замолчала, потрясённая, а Глеб, как ни в чём не бывало, повёз её по загруженной транспортом и оттого неприветливой Рубцовской набережной, по раздолбанной Бакунинской к загородному дворцу Елизаветы, в архитектуре которого знакомого по Питеру Растрелли почти ничего не читалось, но всё равно красивому. Они прогулялись по парку, потом к Никольской белой церкви, дальше к Покровскому старообрядческому собору и обратно. Глеб не спеша объяснял, показывал — и она увлеклась. Поздний октябрь в Москве в этом году отличился лёгким морозцем, позёмкой и ледяной прозрачной коркой под ногами. Потом им захотелось в тепло; припарковавшись во внутреннем дворе, пошли в ресторан. Вера не возражала: уж так привык этот мужчина, что поделаешь, да и проголодалась она.

Москва удивила её расторопностью, толкотнёй и бабушками — их было невероятно много на улицах, гораздо больше, нежели в родном городе. Бабушки стояли везде, шустро продавая необходимые по их мнению людям вещицы: соленья, варенья, семечки в газетных кулёчках, подозрительные жидкости в молочных бутылках, совсем непонятно почему лампочки (неужели пенсию лампочками выдают?), и носили платочки, а не шляпки, как петербурженки.

Третий ресторан, который она посетила за последние два месяца (опять с Глебом!), понравился Вере больше всего: совсем маленький, с облупленной стеной, массивными балками на потолке, оставшимися от разорившегося швейного кооператива, советскими цветными светильниками с пластмассовыми абажурами как у Веры в комнате, круглыми столами с изогнутыми ножками, чехословацкими мягкими стульями с деревянной спинкой — да, Генжирдан сумел удивить.

— Тут здорово! — не стала ломаться Вера.

— Согласен, но как кормят, не знаю.

Кормили котлетами по-московски и осетриной. Вере понравилось, хотя мама заметила бы, что корюшка надёжнее.

— Хочешь, потанцуем? — Глеб, кажется, ей улыбнулся?

— Помню, ты неплохо танцуешь, но я так не умею, — Вера вздохнула, её на самом деле гложил стыд за свою не музыкальность и косолапость.

— Ерунда, научу.

— Когда и где, Глеб? Я уезжаю через три дня.

— А я приеду в Питер, есть дела, — упрямо талдычил мужчина, в шутку или нет, непонятно.

— Тоже на три дня?

— Думаю, дней на десять.

— И будем учиться танцевать? — Ну, никак ею не считывался мотив его поведения.

— Это тоже. Явлюсь к твоим родителям просить твоей руки.

Вера побледнела:

— Глеб, не шути! Я не пойду за тебя замуж!

— Почему?

— Я тебя совсем не знаю!

— Знаешь, но тормозишь пока… Я подожду, сколько нужно, только не ври мне и не играй ни с кем в любовь, не потерплю, — он вновь стал серьёзным.

— Глеб, я, конечно, девушка православная и шуры-муры со скуки ни с кем заводить не собираюсь. Но ты-то как ставишь мне условия, у тебя же куча любовниц, прошу прощения, сам говорил? — от подобной тирады бордовое возмущение залило уши.

— Я со всеми расстался, честно, хотя пришлось нелегко. Труднее бросить пить — это тоже честно, пока не получается, сорвался на днях. Помолись за меня.

Он дёргает за какие-то внутренние ниточки Вериной души, и она не в силах отказать, вспылить или просто отмахнуться.

— В храм не ходил? — вздохнула обречённо, остановив свой взгляд на красном старом кирпиче за его спиной.

— Нет, но готов. И исповедаться, и причаститься. Поможешь? Что нужно?

— Три дня поститься, — девушка испытующе уставилась-таки на Глеба: неужели согласится?

— В смысле?

— Женщин не иметь, не есть мяса, яиц, молочного, не курить и не выпивать.

— Три дня?

— Три.

Глеб задумался, мысленно примеряя на себя жизненные обстоятельства.

— В Москве не получится, только в Питере, и то уж лучше совсем ничего не есть. Что остаётся: сок, чай, каша, рыба, макароны? И вместо коньяка лимонад Буратино? Вместо Marlboro карамель Дюшес? — опять ей непонятно, шутит или нет.

— Именно так. Потом надо читать определённое «правило» — в молитвослове отмечено. Исповедаться и на голодный желудок причаститься, — сколько Вера ни пробовала подруг со школы, а позже с института затянуть в храм для таинства, не получилось — дела, учёба, «спать охота», а тут взрослый, с вредными привычками, и вроде не боится пока.

— В детстве, помнится, было легче.

— Так то в детстве!.. Ох, я осмелела, давай, потанцуем, — душенька возликовала от его согласия, и не важны стали собственные косолапость с отсутствием слуха.

Они пошли. С Глебом танцевалось естественно легко и приятно, от него пахло табаком, древесным парфюмом и ещё чем-то едва уловимым, непонятным, волнующим. У Веры замерло сердце, неожиданно совершенно провокационно захотелось, чтобы он её поцеловал. Только бы не догадался, а то смотрит прямо в глубину крамольных мыслей своими «пронзилками», как назвала она для себя его красивые глаза, да ещё уголок рта слегка подрагивает совсем близко. Видно, из неё плохая партизанка или из него хороший разведчик, потому что, когда вышли из ресторана, Глеб притянул к себе, глаза в глаза читая желание, и медленно, будто боясь спугнуть, поймал губами губы. Сердце затрепыхалось, и Вера обречённо поняла: кроме Глеба, ей никто не нужен. Он не стал напирать, сам прерывисто вздохнул, взял за руку, крепко сжал:

— Ве-ера-а, я тебя люблю…

Она стояла, не в силах собрать себя в одно целое и только прошептала: — Отвези меня в общежитие, пожалуйста.

Ехали молча: Глеб, пытаясь смотреть вперёд, Вера — остудить щёки, и оба растерянные предъявленными правами сердец. Уже выходя из машины, девушка спросила:

— Меня же затеребят — видели, как я с тобой уехала. Что отвечать?

— Что хочешь, моя репутация тухлая — скажи, домогался тебя, а ты, гордая, прекрасная, отвергла пакостного ухажёра, — улыбнулся.

— Именно так и скажу, — он шутил, а она серьёзно!

— До завтра, любимая.

— Глеб, я не готова стать твоей любимой. Я… боюсь, — Вера среагировала сразу, без паузы; пусть так, зато честно.

— Меня или новой жизни?

— Другой… жизни.

— У тебя есть время набраться храбрости — я появлюсь в Питере только через месяц…

Небо растает в безликом пространстве,

Нас не достанет рука человека.

Мы забываемся в созданном танце,

Светом луны и объятием согреты.

Тёплые пальцы касаются нежно,

Ступни стоят на прозрачной ступени,

Танец ведёшь ты легко и небрежно,

Дальше от грустной и давящей тени.

Ночью глубокой предательски тихо,

Мы ведь одни в этом небе остались.

В жизни один нежелательный выход,

Мы перед ним, наконец, повстречались.

Танец закончен, желание снято,

Больше не надо нам мчаться по кругу.

Жаль, не смогли мы увидеть когда-то

Или запомнить с тобою друг друга.

А. Муратова «Небо растает»