Заяц на взлетной полосе

Юлия Симбирская (2019)

Главная героиня новой книги Юлии Симбирской — молодая и талантливая женщина-искусствовед, которая за несколько лет тяжелого брака почти утратила саму себя. Она вынуждена бежать, так как жизнь рядом с мужем становится по-настоящему опасной. Ее дочь — четырехлетняя Мия — очень любит папу и мечтает победить «чудовище», живущее внутри него. Огромный аэропорт становится местом, где мама и дочь, ища спасения, встречаются с очень старым зайцем, живущим мечтой о полете, знакомятся с техником по ремонту самолетов, тоскующим по прошлому, и с фотографом, разыскивающим свое детство. Аэропорт стал важным местом, полностью поменявшим течение жизни всех героев книги. Ведь ничто в жизни не происходит случайно, и каждый непременно находит свою взлетную полосу, чтобы оставить позади старую жизнь. Иногда оторваться от нее жизненно необходимо — чтобы сохранить себя.

Саша

Cил совсем не осталось. Саша хотела лечь на белую кушетку рядом с Мией и закрыть глаза на целую вечность. Ясно, что война против мужа проиграна: нет оружия, союзников, денег, сил. Удивительно, как это Пол до сих пор не заблокировал кредитную карту. Это явно была очередная игра, и скоро она закончится.

Недавно Саша рассказывала психотерапевту, как однажды ночью лежала на газоне перед домом в разодранной пижаме, сплевывала кровь и вдруг заметила блестящий глаз в щели между перекладинами соседского забора. Встав на четвереньки, она подползла ближе, просунула в щель руку, и теплый язык скользнул по ее перепачканной ладони. Пес заскулил. Удивительно, в детстве она боялась больших собак, а тут не задумываясь протянула руку.

— Почему вы не обратились в центр помощи жертвам насилия?

— Мне не приходило в голову, что я жертва насилия, и я даже была счастлива. Жутковато звучит, правда? А еще всегда было страшно потерять Мию. Я ведь безработная иностранка. Я вечно не соответствовала этому прекрасному, удивительному миру. Немного недотягивала. Муж объяснял, что нужно сделать, чтобы исправиться, а я не понимала — тупая.

Так много всего было: правил, условий. Я путалась, а он уверял, что все просто, нужно только внимательно слушать. Муж ведь пожалел меня, потому что я до встречи с ним жила неприкаянно.

— Расскажите.

— Ой, я не знаю, что рассказывать. Просто понять не могла, как все устроить. Окончила университет, начала работать. Я искусствовед, и мать говорила, что с такой профессией вечно буду побираться, а получилось найти работу в одной компании, которая занималась оценкой антиквариата. Меня там пригрели еще с университета. В общем, моталась по командировкам и в разных странах пожила.

— И все равно чувствовали себя неприкаянно?

— А, да. Сначала я не понимала, пока не встретила Пола. Он ткнул меня носом. Сказал, что человек должен четко понимать, для чего он вообще живет, а я не понимала, не задумывалась тогда. Много работала, обитала среди людей искусства. У меня подруга, например, писала монографию о Шагале. Я Полу рассказала, а он сморщился: «Ты не умеешь отстраняться. Тебя чересчур увлекает чужая жизнь». Я подумала, что и правда, меня увлекает, я упиваюсь чужой жизнью — наверное, потому, что у меня своей настоящей нет. И еще его раздражало, что я постоянно смеялась. В детстве у нас дома тоже как-то не принято было хохотать. Считалось проявлением несдержанности. И мы с подружкой по дороге из школы, бывало, насмеемся, чтобы дома уже не хотелось. А когда я самостоятельно жила, то, знаете, все время было смешно. Я и смеялась. Пол переживал, потому что такое поведение — признак расстройства.

— Правда? Не знала, — улыбнулась психотерапевт.

— Ну, вот Пол статью мне показывал на эту тему из медицинского журнала. Знаете, я иногда смеялась даже над картинами. Например, я все знаю о художнике, могу рассказать, в какой период он работу создавал, что там и зачем, но обязательно байку какую-нибудь вспомню, или без повода смешно станет.

— Здорово! И потом за то, что вам было смешно от Пикассо, допустим, муж начал вас бить?

Саша теребила застежку на спортивной кофте. У нее задергалось правое веко и зашумело в ушах. Как же стыдно! Все, что приходится обсуждать, стыдно.

— Вы делились с кем-то своей бедой?

— Да, как-то попробовала поговорить с мамой. Она сказала, что я жутко себя запустила.

— И все?

— И все. Мы не близки.

— Когда вы приняли решение расстаться с мужем?

— Я еще не приняла этого решения. Мы по-прежнему живем в одном доме. Но я поняла, что он уничтожает меня, и все, что было раньше, — ложь. Меня озарило, хотя это озарение постоянно нужно восстанавливать и поддерживать. Вроде все мелочи соберу и по полочкам разложу, а потом опять все смешивается, путается. И еще. Не знаю, как сказать. Он как будто забирал себе то, чем я дорожила.

— Можете сказать, что именно?

— Сейчас. — Саша зажмурилась. — Представьте, что вы очень любите свою профессию, а человек, которому доверяете, постоянно говорит, что вы в своем деле ничего не стоите — так, сбоку припеку. Часто это звучит мимоходом, вроде шутки. Потом, в компании, ваш муж вдруг рассказывает почти слово в слово то, что рассказывали накануне вы, но выдает это за свое мнение, за свое знание. И ты стоишь раскрыв рот, потому что тебя нагло обокрали, но невозможно ничего доказать. На твои вопросы всегда готов ответ: «Милая, конечно, теперь тебе кажется, что ты все знаешь». А я знаю! Это я рассказала ему однажды, что Моне и Мане впечатлились плоскими, графическими работами японцев, и эксперименты с перспективой заметны у Мане в «Завтраке на траве». Я обратила внимание Пола, что Мане сильно укорачивает перспективу. Да, это не мое открытие, ничего сногсшибательного, но перед друзьями на вечеринке звучало эффектно. И, разумеется, я этого «никогда раньше не говорила».

— Когда вы это поняли? — Психотерапевт сбросила красивые замшевые туфли и забралась в кресло с ногами. На правой лодыжке Саша разглядела сложную татуировку — на руну похожа.

— Что?

— Когда вы поняли, что все рухнуло?

— Когда он чуть не задушил Мию.

— Вы уйдете от него?

— Да.

— По поводу озарений: полезно все записывать и перечитывать. Факты забываются, покрываются толстым слоем переживаний, а ведь за ними — правда. Записывайте, хорошо? Дневник поможет вам потом не вернуться.

— Не вернуться?

— Дело в том, что уход — это важный шаг, но не обязательно точка. Вам потом предстоит очень серьезно работать над тем, чтобы удержаться от возвращения. И мы будем наращивать силы уже сейчас. Не лукавьте, не пытайтесь рассуждать, почему муж ударил вас по лицу, пишите как есть: про то, что больно, страшно. Больше фактов. Даже если происходящее покажется вам абсурдным. Хорошо?

— Хорошо.

— А к уходу вам надо очень тщательно подготовиться. Быстро и тщательно. Я сейчас напишу вам все по пунктам. Но этот листок вы не понесете домой, вы выучите все наизусть здесь. Не обязательно запоминать детали, а важное останется с вами. Наша встреча сегодня закончена. Деньги можете заплатить секретарю.

— Знаете, доктор, на следующий сеанс я вряд ли найду деньги.

— Что ж, пока постарайтесь потратить оставшиеся на то, что я вам напишу.

Хорошо, что тогда ей вручили пошаговую инструкцию, иначе пришлось бы туго. И теперь инструкция помогла собраться с мыслями и силами.

Саша встала. Врач из медицинского пункта аэропорта что-то писала за столом. Мия тормошила новую подружку — тряпочную утку. «Странно, что она не хватилась своего зайца», — подумала Саша. Заяц сбежал от них в суматохе. Скорее всего, выпал по дороге через терминал, его подобрал уборщик и запихнул в мусорный мешок.

— Мия, нам пора устраиваться на ночлег. — Саша пригладила дочке волосы.

— Мы не полетим?

— Сегодня точно нет. Сейчас пойдем в гостиницу и отдохнем.

Врач оторвалась от записей, сняла очки и, вздохнув, посмотрела на Сашу. Саша заметила, какое у нее приветливое, спокойное лицо. Карие глаза, ровная кожа, красиво убранные волосы с легкой проседью. А еще — маленькие пухлые руки без колец и браслетов. Вдруг захотелось приложить эту руку к своей щеке и сидеть долго-долго с закрытыми глазами.

— Держитесь, деточка, — сказала врач. — Вы прекрасная мама! Такая умница! Все сделали вовремя и правильно.

У Саши задрожали губы. Так странно, что ее не ругают, ведь это она виновата, что не уследила, что позволила ребенку схватить чертовы леденцы, — негодная мать.

— Спасибо, — прошептала она и отвернулась.