Бей первая

Юля Артеева (2024)

Школы бывают разные. Где-то висят красивые занавески, а учителя всегда готовы к диалогу. А в других приходится выживать. Милана — девочка из неблагополучной семьи. Она красит волосы в синий цвет, никого не подпускает близко, боится органов опеки и знает самое главное правило: всегда бей первая. Кирилл однажды отогнал от странной девчонки толпу, которая над ней издевалась, и дал ей совет: вычисли главного и бей первая. Кто же знал, что эти двое встретятся спустя пять лет и сразу узнают друг друга? Милана приходит в новую школу в выпускной класс, готовая в очередной раз следовать своему правилу. Но видит Кирилла и понимает, что главный тут он. И как теперь нападать? И что делать со своим взбесившимся сердцем, которое реагирует на этого хмурого парня так, как ни на кого больше?

Глава 2

— А ну-ка тихо! — химичка стучит ребром учебника по столу. — Я сказала, тихо!

Но стадо ей уже неподконтрольно. Ржут, глумятся. Изучают меня с ног до головы. Но я смотрю только на него. А он — на меня. Узнал? Вряд ли. Слишком много времени прошло. Мне было двенадцать. Волосы, одежда — теперь все другое. — Все, кроме одного, но, надеюсь, парень этого не запомнил. А он дал мне важный урок, поэтому я-то всегда помнила мальчишку в белых кроссовках. Искала, конечно. И вот нашла. Зачем только сейчас?

Он смотрит на меня из-под полуопущенных век. Во всем облике сквозит наглость и какая-то сдержанная агрессия. Изучает мое лицо, волосы, спускается взглядом ниже, путешествует по ногам вместе с волной дрожи, которая меня охватывает. Возвращается к лицу. Потом наклоняется к соседу по парте и что-то говорит. Тот взрывается лающим смехом.

— Насмотрелись? — говорю жестко, и зверье удивленно притихает.

— Еще нет, — говорит он, и я узнаю эти ленивые нотки, — покрутись.

Теперь замолкают все. Даже химичка. Такое ощущение, что ей самой интересно, что дальше будет.

Я скрещиваю ноги и медленно поворачиваюсь вокруг своей оси, раскинув руки в стороны. Кто-то снова присвистывает, что за тупая привычка.

Возвращаюсь в исходное положение и склоняю голову набок:

— Теперь ты.

— Кир, а новенькая с зубами, — говорит один из его парней.

Почему его? А здесь все его. Много ума не надо, чтобы понять.

Он встает, отодвигая стул, скидывает бомбер и остается в черной футболке. Да, с того темного ноября он вырос. Стал высокий, весь какой-то крепко сбитый, внушительный. Засовывает руки в карманы джинсов и медленно поворачивается.

Весь класс смотрит. Я поджимаю губы и качаю ладонью из стороны в сторону, показывая, что не очень довольна тем, что увидела.

— Так, Разгильдеев, сядь! — наконец говорит химичка.

Я улыбаюсь. На этот раз мне и правда смешно.

— Какая говорящая фамилия, — замечаю громко и поворачиваюсь к учителю: — Анна Дмитриевна, я сяду?

Она машет рукой:

— Да, Милана.

Я иду к очкарику, который сидит перед Кириллом. Останавливаюсь и постукиваю пальцем по парте:

— Здесь свободно?

Очкарик зачем-то оборачивается назад. Кир едва заметно ему кивает.

— Свободно, — говорит он с какой-то неприязнью.

— Подвинешься? Не хочу сидеть у окна.

Парень поджимает губы, негодующе пыхтит, но сдвигается на соседнее место.

— Расслабься, — приземляюсь рядом. — Я слабеньких не ем.

— Смотри, как бы тебя не съели, киса.

Я оборачиваюсь и смотрю ему в глаза. Против воли опускаю взгляд к губам. Несмотря на суровое, бесстрастное выражение лица, они от природы изогнуты уголками наверх. Как будто он рожден, чтобы улыбаться.

— Подавишься, Кир.

Умышленно добавляю его имя. Хочу показать, что не боюсь. Хотя от дикого стресса меня почти трясет, еще немного — и заклинит шею. Когда нервничаю, меня всегда подводят мышцы. Я быстро отворачиваюсь, потому что чувствую приближение спазма.

Достаю учебник химии и тетрадь. Рассеянно прислушиваюсь к тому, что гонит Анна Дмитриевна. Я это уже знаю. Привыкла учить наперед, чтобы не было проблем с успеваемостью. Потому что это — крючок для опеки.

— Как тебя зовут? — шепчу очкарику.

Смотрит на меня, как на диковинную зверушку. Совсем, что ли, не привык, чтобы с ним разговаривали?

— Ваня, — выдает в итоге.

Я хмыкаю. Ну еще бы. Иван. Совсем не Грозный.

— Будем дружить, Ваня, — говорю утвердительно.

Он косится недоверчиво. Пальцем упирается в «мостик» очков. Задротский жест. Ничего, Ваня, я тебя исправлю.

— Не делай так. Выглядишь как дебил.

— Тебе-то какое дело?

— Так ты ж теперь мой друг. Не могу дружить с дебилом.

Химичка поворачивается от доски:

— Кицаева, Ваняев, что-то вы быстро спелись.

— Извините! — говорю ей, а потом поворачиваюсь к очкарику. — Ваня Ваняев, серьезно? Вообще без шансов на спокойное детство.

Он краснеет до корней волос. Сопит над тетрадкой, что-то пишет. Я улыбаюсь и откидываюсь на спинку стула. Что ж, все прошло неплохо. Не так просто, как я думала, но не безнадежно.

Пальцами рассеянно перебираю синюю прядь. Нужно крепко подумать над тем, что делать дальше. Нападать на Кирилла вернее, но опаснее. Может, тронуть кого-то из его мальчиков? Или брюнетку на третьей парте. Но это все не то, я уверена, что не сработает! Прошло минут десять, а я уже понимаю, что здесь царит деспотия. Не линейная иерархия. И что тогда, ждать, пока меня прижмут? А меня прижмут, это лишь вопрос времени.

Дал бы мне Кирилл второй ценный совет по этому поводу? Или его щедрость закончилась тогда, пять лет назад?

Понимаю, что очень хочу обернуться к нему, но заставляю себя сидеть ровно. Все тело зудит, но я не двигаюсь. Записываю в тетрадь какие-то обрывки полива химички. Только чтобы не трогала меня. Она вроде бы ничего, но я зареклась сближаться с учителями. Я слишком хорошо знаю, чем это кончается. Опекой и детским домом. Нет, спасибо.