Долгая ночь

Юля Тихая (2024)

В самую долгую ночь небо горит тысячами цветных огней, а с запада на восток бегут воздушные призраки-звери. И однажды ты — если будешь достаточно смел — просишь благословения у Полуночи и бежишь вместе с ними, чтобы поймать за хвост своего зверя и свою судьбу. Так Кесса стала двоедушницей. Одна только беда: пойманная судьба ей совсем не понравилась. И истинная пара, предназначенная ей Полуночью, — тоже. Уже шесть лет, как она пытается выбрать для себя другую дорогу. Поселившись в городе под названием Огиц, она учится в вечерней школе, работает подмастерьем артефактора и мечтает однажды открыть собственную лавку. Но когда Кесса оказывается вдруг в эпицентре странных и даже жестоких событий, ей приходится задаться вопросом: а бывает ли судьба благосклонна к тем, кто ее отвергает, и можно ли сбежать от того, что было тебе предназначено?

X

«Он водит тебя за нос, — сказал мне внутренний голос. — А ты и ведешься! На ласковые улыбочки, эти вот руки красивые, эти вот губы, ну и все остальное. Сейчас еще растечешься розовой лужицей и будешь моргать. И в смысле, ты уже растеклась?»

«Ну была ведь поли-и-иция, — скулила розовая лужица. — Поли-и-иция ведь сказала, что это ничего такого! И документы все клиент прислал! Признай, ты просто психанула и возомнила о себе невесть что».

А если Ливи была права? Если это действительно «связано с», а ты вовсе и зря отмахнулась? У тебя что, на старости лет совсем инстинкт самосохранения выключился? Может быть, ты просто мечтаешь втайне вернуться в Амрау и жить положенную жизнь, и все эти шесть лет по чужим документам были совершенно зря? А, а, Кесса, ну-ка? Так ты не стесняйся тогда, так и скажи! И давай тогда билеты сразу купим, чего медлить. Собирай чемодан да поехали.

Вовсе даже и ничего такого! Просто я уже взрослая девочка и различаю повышенную тревожность и здоровую картину мира. Пора прекращать все это и жить как все: гулять с парнями, работать, планировать будущее и знать, что иногда вещи просто случаются, нет в этом ни воли Полуночи, ни злого умысла. Все так живут, Кесса. Все так живут.

А если все будут в окно прыгать?..

У внутреннего голоса был голос мамы. И внутренний голос был, конечно, прав: мне следовало быть в тысячу раз осмотрительнее.

Но в Ардене — в его внимании, в его улыбке, в привычке вертеть в татуированных пальцах кончик рыжеватой косы — было что-то, из-за чего у меня отключался мозг.

А может быть, что-то во мне настолько устало бояться, что совсем перестало различать, где паникерство, а где — разумная предосторожность.

Поэтому, пока внутренний голос истерил, семафорил и требовал устроить Ардену допрос с пристрастием, с проверкой всех возможных документов на водяные знаки, я, глупо улыбаясь, уже читала вводную лекцию по адгезивным свойствам материалов. Арден слушал внимательно и даже записывал, но по задаваемым между делом вопросам было ясно, что его знания химии в лучшем случае фрагментарные.

— Как вообще тебя зачислили на третий курс? Мы это полтора года учили.

— Не знаю. — Арден пожал плечами. — У меня были документы на перевод, как-то там по ним сделали. Да ничего страшного, нагоню как-нибудь. Ты ведь поможешь?

Я глядела на него с сомнением. Даже если он решил окучивать зажатую отличницу ради дополнительных занятий, план был не то чтобы обречен, но явно имел тенденцию к провалу. Потому что Арден не понимал разницу между олигомерами и полимерами и руки у него действительно росли не совсем откуда надо.

Не из жопы, нет. Если ты долгие годы учишься сложным мелким жестам, так нужным заклинателям, у тебя, конечно, развивается потрясающая мелкая моторика. Арден мог двинуть мизинцем ровно так, как было нужно для какого-то из заклинаний, — зато круглозубцами он чуть не отхватил себе полфаланги.

Ладно хоть почерк хороший, на том спасибо.

Потерпев поражение на теоретическом поприще, я решила зайти с другой стороны. В конце концов, для того чтобы делать, что нужно, не обязательно понимать, как оно все работает. Можно просто выучить, какой клей для чего подходит, — их всего в мастерской штук пятнадцать, невелика проблема.

Здесь Арден совсем расслабился и расхулиганился: сманивал мою ладонь в свои пальцы и поглаживал, целовал, покусывал.

А в какой-то момент заявил:

— Ты такая серьезная!

И стоило бы, наверное, огрызнуться, — но я покраснела. И, синхронно убедившись, что мастер Гаррес увлечена монографией, мы поцеловались.

Было что-то в том, чтобы целоваться быстро, коротко, опасаясь быть увиденными.

И мне, пожалуй, начинало нравиться. От его губ, от вкуса его дыхания, от тепла, от близости — от всего этого душераздирающего комплекса ужасно глупых вещей у меня ускорялось сердце и дурманился разум. Я вся делалась какая-то веселая и хмельная, будто оказалась вдруг в нужный момент в лучшем месте Леса.

И торопиться незачем, и идти некуда, — потому что вот же оно, то самое, твое. Не нужно больше бежать, можно замереть вот здесь — и остаться, раствориться в этих касаниях, покориться ощущениям и начать наконец жить.

— Мы так ничего не выучим, — почти жалобно сказала я, с трудом от него отрываясь — в очередной раз.

— Бутираль фенольный, — невнятно сказал Арден, — в желтом тюбике. Какой-то из видов можно развести и бухнуть, но лучше не надо.

— Пожалуйста, не надо.

«А ведь это еще только клеи, — рассеянно подумала я. — Страшно представить, что будет со смывками и очищающими пастами, мама дорогая».

Так и занимались, — признаться честно, не слишком продуктивно.

— Слушай, — Арден опять юлил: я отказывалась складывать за него турмалиновый оберег, а ему, очевидно, это занятие не приносило особой радости, — а какие в Огице есть мастерские?

— Чтобы без клея? Никаких.

— Да нет, вообще. Чтобы знать, куда стремиться! Ты же наверняка их все знаешь.

— Ну, положим, не все…

Я тоже успела заскучать, — работа над амулетом продвигалась довольно медленно, — и с готовностью отвлеклась на новую, чуть менее заумную лекцию.

Огиц вырос при университете, и в нем не было ни промышленности, ни сельского хозяйства. Зато выпускники, не пожелавшие покидать город, создали здесь крупные профессиональные сообщества.

Алхимики в основном работали чуть в стороне, через реку, где под стеклянным куполом зеленела большая оранжерея. А мастерские, расположенные прямо в городе, обеспечивали артефактами добрую половину Кланов. Были здесь и крупные, многолюдные мануфактуры, и узкоспециализированные заведения, и целых три экспериментальных лаборатории. И, конечно, бесчисленное множество частных мастеров.

–…например, мастер Абер по выходным арендует у Чабиты стол. Он делает потрясающие артефакты для бездонных сумок. Очень тонкая работа, шестнадцать патентов. Стоят страшных денег.

— А вот если мне нужно что-то такое… штучное. Куда обращаться?

— Смотря что… Лучше, конечно, найти мастера, который на чем-то таком специализируется. Скажем, все в той или иной степени умеют ремонтировать, но Чабита в этом правда лучшая. А если никого такого нет, то, наверное, в лаборатории.

— И как найти, кто специализируется?

Арден выглядел задумчивым и очень сосредоточенным.

— Есть справочник в гильдии, но там по большей части ерунда понаписана. Здесь же все всех знают. Что тебе нужно?

Он тряхнул головой.

— Мне? Да мне-то ничего. Просто подумал, что как артефактор я не очень, но, возможно, меня наймут где-то как заклинателя. Судя по уровню местной лингвистики…

Я покрутила идею так и эдак.

— Может быть. Зайди в лаборатории, в «Белом журавле», по-моему, нет своего специалиста по словам, они иногда сдельно нанимают из университета. Почему бы и нет?

И, увидев, как Арден просветлел лицом, спохватилась:

— А твой наставник согласен, что это достаточно… «смещает горизонты»?

Но Арден только фыркнул:

— Я могу не пересказывать в подробностях.

И подмигнул.

Наконец злосчастный оберег от проклятий был закончен. Вышел он кривоватый, и потери силы на одной из граней были гораздо выше допустимого, но я решила, что мастер Кеппмар сочтет результат удовлетворительным.

— Погуляем завтра вечером? — предложил Арден, когда мы шагали к остановке. Как-то естественно получилось, что он держал меня за руку. — Можем заранее выбрать заведение побезопаснее!

— Извини, — я смутилась, — завтра никак, у меня уже планы. Может, вечером на неделе? Или ты опять будешь прогуливать?

— Ну, если на меня больше ничего не упадет…

И мы засмеялись.

Взрыватель, покушение — подумать только, какие глупости. Даже в детективах пишут, что в первую очередь важен мотив. А тут такие сложности, и ради чего — повышенной тревожности у одной там слушательницы вечерних курсов?

Бедный мастер Роден, должно быть, безудержно икает от всего того, в чем я его мысленно обвинила! Такие артефакты наверняка применяют в полиции, а это — экспериментальная разработка. Клиент, наверное, не сам ее сделал, а привез сертифицировать, но тут понадобился второй образец, и он решил восстановить уже взорванный…

К тому же в стекле явно был красный перец, а Арден говорил только про черный…

Совпадения. Просто совпадения, которые бывают в обычной жизни. Не такие уж и маловероятные, если подумать.

Вдалеке показался трамвай, — он катился через снег, цветной и рогатый. А мы стояли на улице, переплетая пальцы, и это было очень холодно и очень приятно.

— Арден! Ты ведь не стал бы мне врать, правда?

Он улыбнулся.

— Конечно. — Он взъерошил мне волосы ладонью: покровительственный и какой-то нежный жест. — Конечно же, я не стал бы тебе врать.

Трамвай, подняв облако мелкого снега, остановился. Мы коротко поцеловались, я вскочила на ступеньки, и вагончик со звоном тронулся. Поправила шапку, накрутила прядь на палец — и долго смотрела, как фигура Ардена скрывается за поворотом.

Конечно же, он мне врал.