Долгая ночь

Юля Тихая (2024)

В самую долгую ночь небо горит тысячами цветных огней, а с запада на восток бегут воздушные призраки-звери. И однажды ты — если будешь достаточно смел — просишь благословения у Полуночи и бежишь вместе с ними, чтобы поймать за хвост своего зверя и свою судьбу. Так Кесса стала двоедушницей. Одна только беда: пойманная судьба ей совсем не понравилась. И истинная пара, предназначенная ей Полуночью, — тоже. Уже шесть лет, как она пытается выбрать для себя другую дорогу. Поселившись в городе под названием Огиц, она учится в вечерней школе, работает подмастерьем артефактора и мечтает однажды открыть собственную лавку. Но когда Кесса оказывается вдруг в эпицентре странных и даже жестоких событий, ей приходится задаться вопросом: а бывает ли судьба благосклонна к тем, кто ее отвергает, и можно ли сбежать от того, что было тебе предназначено?

XX

Долгое, тягучее мгновение мы с ней существуем одновременно.

Мы слипаемся в одного большого зверя с тысячей лап и тысячей хвостов; мы становимся частью многоликой вселенной, частью благословенного мироздания и искрой великого плана. Мы — натянутая струна между точкой А и точкой Б; мы — луч света, рассеивающий Тьму; мы — нить, мы — дорога, мы — течение, вложенное в единый Поток.

Миг натягивается и разрывается. Я спотыкаюсь о дерево и падаю в жухлую траву. Ласка ловко цепляется лапами за занавески и сползает по ним на бревенчатый пол.

Топчет лапами мою одежду, — она неряшливо осыпалась на пол, как сброшенная змеей кожа.

Принюхивается. Чихает.

— Мы хотели подслушать, — говорю я.

Я сижу на бревне в лесу, которого нет. И вместе с тем это я такая маленькая, что колченогий стул кажется мне великаном; это я пробую когтями половицы; это я борюсь с дверной ручкой, которая все никак не хочет поддаваться.

Мы выбираемся на узкую лесенку. Здесь пахнет печью, соленьями из погреба, хлебной закваской и мужским потом. Запахи объемные, шумные, и для них в человеческом языке не бывает слов. Из них я знаю, что на улице солнечно, но подмораживает, что мимо дома проехал трактор, что коров прогнали уже давно и что пастух снова позволил своей кляче нагадить ровнехонько под нашу калитку. Я знаю, что ни пастухи, ни сами лошади особо этим не управляют, но все равно сержусь.

Это ловит ласка и довольно щерится. Что может ласка сделать коню? Ах, вот оно что, — я тону на мгновение в пленительных моих-не-моих ощущениях. Как лапы гарцуют на лошадиной спине, как она-я-мы хитрее и быстрее неуклюжего хвоста, как клыки прикусывают тонкую шкуру, и лошадь отчаянно ржет, и мы в ее глазах — чудовище. А потом мы лижем ее вкусный, такой соленый пот.

Брр, вздрагиваю я-человек.

Я-ласка тем временем игнорирую ступени и спускаюсь по крутым перилам.

Братца нет дома, он убежал куда-то вон, это я знаю из запахов. Еще знаю, что заходила тетя Рун, но не прошла дальше порога.

Родители на кухне: мама лепит пирожки с капустой, и ее движения резкие, рваные. Папа сидит за столом, немытый, пахнущий недовольством.

Нам не нужно красться. Они никогда нас не заметят, неуклюжий сонный чурбан и болтливая глупая растяпа. Мы взбираемся по дверному откосу и удобно устраиваемся на верхушке приоткрытой двери.

Голоса я-ласка тоже слышу по-новому: они глубже, ярче, с множеством незнакомых мне тонов. И в этом богатстве отчего-то теряются слова, и мне приходится напрягаться, чтобы разлеплять на них журчащий поток речи.

— Зачем ей это? — это мама, нервно и со странной дрожью. — Они ее сломают, Хин! Ты только представь: Кесса и тайная служба! Может и правда лучше, если она еще хоть годик побудет дома? Попривыкнет…

Папа что-то однородно гудит.

— Ну и что, что они требуют! Что им знать? Не они ее рожали! Ты ж знаешь Кессу, она и с обычными людьми-то не очень. Зачем она вообще это сделала? Такая упрямая иногда, вся в тебя.

— Бм-м-мб… бм-м-мб… взрослеть.

— Да а я ж что! Конечно, сама виновата. Но она же не справится с этим. Я подумать боюсь, какие у них там методы. Что, если она… убьется там, Хин? Она просто комок нервов иногда, она и зверя не чувствует. Я не буду больше хоронить детей!

— Прекращай это, — рокочет папа. — Не надо прятать ее за юбкой. Мы скажем ласкам, что Кесса у нас… такая. Они это учтут. Все образуется.

Мама долго молчит, а потом спрашивает жалобно:

Конец ознакомительного фрагмента.