Неискушённый

Юрий Ель (2024)

Анталу Бонхомме — владыке проклятий и скверны — приходит приглашение во Дворец Дезрозье. Принцесса Элейн пожелала видеть его в качестве желанного гостя. И всё бы ничего, но правящая семья неустанно охотилась на таких, как он — прескверных! Однако теперь у принцессы появилось к нему важное дело, которое не терпело отлагательства: её брата и наследника трона прокляли и жестоко убили. После чего принц восстал и бежал из дворца. И принцесса попросила Антала помочь ей отыскать брата. Антал, заинтересованный хорошей наградой, соглашается выполнить просьбу принцессы. И вместе они отправляются на поиски сбежавшего принца. Но героя не отпускает смутное ощущение, что за просьбой принцессы кроется нечто большее и даже опасное…

Глава 11. Имение Беланже.

***

Настоящее время. Дворец Дезрозье.

Нерон стоял перед дверьми покоев Бартоломью и не решался войти внутрь. Вокруг царил привычный полумрак и холод, а теперь к ним присоединилась и абсолютная, всепоглощающая тишина. Она была особенно ощутима, сгустилась и неумолимо давила. Король не привык к соседству с ней, не привык слышать собственное дыхание и мысли, которые, увы, теперь не удавалось заглушить ничем. Они, точно оглушительное эхо, звучали в голове и не смолкали ни на секунду. Королю очень хотелось бы оказаться там, где их нет вовсе. Нет ни чувств, ни страхов, ни этого удушающего горя.

Когда-то из покоев его сына постоянно доносились голоса и музыка. Будучи очень творческим человеком, Бартоломью неустанно создавал что-то, сочинял, репетировал… А теперь там, за дверьми — ничего. И никого. Осталось ли всё на местах? Заправлена ли его постель? Быть может, на столе всё ещё лежит недописанная пьеса? Да, наверное. И теперь так будет всегда. Его покои замерли, время внутри них остановилось, оставив всё так, как было прежде. Как было когда-то, казалось, очень давно. Нерон считал, что если войдёт туда, то потревожит устоявшееся прошлое. Оно в миг превратится в жестокое настоящее.

Когда Бартоломью был в своих покоях последний раз, когда покинул их, он был ещё жив и здоров. Там, внутри, ещё осталась его частичка, и, если двери откроются, она ускользнёт и умчится прочь. Исчезнет без следа. Потому король и стоял перед дверьми, молча глядя на них. Заперты, прячут кое-что очень важное и ценное. Они хранят воспоминания.

Нерон переживал скорбь по-своему. Не так, как, очевидно, хотелось бы Элейн. Она желала поговорить об этом, но король, поступая эгоистично, будто бы запретил ей принять эту утрату. Запретил своим бесконечным молчанием. Он видел, как больно дочери, как тяжело ей справляться самостоятельно, но мог лишь отворачиваться, не позволяя ей подступиться. Нерон чувствовал себя ужасно, на него давила вина за то, что он не был рядом, когда Элейн так в нём нуждалась. Как она была напугана, когда Бартоломью пришёл домой и напал на прислугу!.. Как она смотрела на него, не в силах даже закричать!.. Ужас в её глазах король не сможет забыть уже никогда. А, что самое страшное, даже смотреть на Элейн было просто невыносимо. Он так любил её, так лелеял свою маленькую доченьку, но в самый трудный для их семьи момент не сумел подобрать слов, не смог утешить и помочь. Элейн была слишком похожа на своего брата. И Нерон, как ни корил себя за это, но видел в ней не живого ребёнка, а погибшего. Несчастная принцесса источала печаль, её было слишком много в каждой её слезинке. И королю казалось, что, позволь он ей подойти слишком близко, тут же утонет, захлебнётся, окажется на самой глубине отчаяния. Элейн была этим потоком, источником горя, а Нерон не позволил ей вырваться, выплеснуть эти чувства и освободиться. Потому что не мог освободиться сам. Не хотел принимать утрату и не дал сделать это дочери. И Элейн закрылась, похоронив скорбь в себе. Она ещё не знала, что это не спасёт её, и однажды утонуть в горестной пучине всё-таки придётся. Для того, чтобы потом вновь выбраться и суметь вдохнуть полной грудью. Чтобы в итоге освободиться.

Когда Нерон потерял жену, казалось, было не так больно. Наверное, потому что он был к этому готов. Нереида долго болела, пока однажды всё-таки не сдалась. Тогда близнецы были ещё малы, поэтому мало что помнят о матери. Но вот Нерон помнил всё. И разница между её смертью и смертью Бартоломью была колоссальная. Вероятно, потому что к гибели сына он точно не был готов. К этому вообще нельзя подготовиться! Никогда!

А, быть может, и тогда было так же больно, но сейчас, спустя столько лет, боль эта притупилась. Её терпеливо заглушали годы молитв. Однако теперь Нерон не верил, что сумеет жить дальше. Как может, как смеет он, когда его ребёнок уже не увидит будущего? Ребёнок, которому предстояло жить и жить, и которого он не уберёг. Боль родителя, потерявшего дитя, невыносима. Немыслима. Она душит и не отпускает даже во сне.

И вот Нерон, стоящий перед покоями своего потерянного дитя, разворачивается и уходит. Он не войдёт туда никогда.

Его окликнул выглянувший из-за угла Дарио:

— Мой король! Гонец явился. Крови вдоволь он напился. Вашу дочь он отыскал. Кое-что о ней узнал.

Нерон поспешил вниз, на первый этаж, где в пороге уже стоял Альва и, не моргая, пристально следил за королём. Он поклонился — слишком отточено и идеально для нормального человека. А потом заговорил тоненьким голосочком:

— Господин, Альва отыскал принцессу и прескверного!

— Где они?

— В Большом театре, господин. Альва много и долго за ними следил.

— Что ещё ты узнал?

— Альва не только следил, но и подслушивал. Они говорили о втором прескверном, о несчастном проклятом и о принце. Принца, кстати, Альва видел в театре. Он мёртв, господин. — Гонец, лишённый простых человеческих чувств, говорил всё, что думал. — И голова у него, как у Дарио. Выглядит страшно! Альва никогда принца таким не видел. Но с принцессой всё хорошо! Она сильно плакала и кричала. Такой её Альва тоже никогда не видел.

Нерон прикрыл глаза, массируя переносицу и прогоняя подступившие вдруг слёзы.

— Что принц делал в театре?

— Он выступал на сцене, господин.

Нерон, хорошо знающий особенности, присущие проклятым, примерно догадался о том, почему Бартоломью оказался именно там — потому что при жизни обожал театр.

— Ещё у меня для вас послание от господина Вейлина Гонтье. Он спрашивает, должен ли вернуть принцессу во дворец.

— Нет. Передай ему, чтобы не вмешивался. Пока что. Элейн знает, что делает. Нам необходимо довериться ей. А ты, Альва, продолжай незаметно следить за ней. И за прескверным. За ним ещё внимательнее и пристальнее. И, если он сделает что-нибудь… хоть что-то, то сразу сообщи мне и Вейлину. Если ситуация выйдет из-под контроля, во что бы то ни стало защитите принцессу. Не меня, а мою дочь. Это приказ.

— Альва всё понял, господин! Разрешите уйти?

— Да. Иди.

Гонец умчался, а король, вновь оставшись наедине с собой, принялся размышлять. О каком несчастном проклятом говорили Элейн и прескверный? Неужели в этой истории есть ещё пострадавшие? Кто-то, о ком Нерон не знал? Или же просто не мог вспомнить?..

***

Антал не отпускал руки Элейн, когда они выходили из театра. И потом, когда покинули его и оказались на опустевших улицах Веспериса. Час стоял поздний, и большинство жителей столицы уже разошлись по домам. По ощущениям даже воздух стал чище, а желанная тишина наконец позволила немного расслабиться. Холодный осенний ветер ударил в лицо Элейн, сбросил с плеч волосы и смахнул задержавшиеся на щеках слезинки. Она уже не кричала — на это не осталось сил. Принцесса лишь судорожно всхлипывала, ей было холодно.

Антал не говорил с ней. Элейн всё равно не ответила бы. Она всё ещё пребывала в состоянии глубокого оглушения и растерянно смотрела по сторонам совершенно пустыми глазами.

Прескверный боялся даже подумать о том, что происходило сейчас в её душе. Несомненно, случись с его братом нечто подобное, он и вовсе сошёл бы с ума! Потому начал серьёзно переживать за рассудок принцессы. Как бы не лишилась она разума, увидев воочию то, что стало с Бартоломью. И самое ужасное, что помочь ему они всё-таки не смогли. Ей пришлось оставить его там, в том же состоянии, и это, бесспорно, причиняло сильную боль.

Элейн стояла как вкопанная, не зная, куда идти и что делать дальше. Антал, продолжая сжимать её холодную и дрожащую руку, тихо спросил:

— Госпожа, быть может, вы хотели бы вернуться домой?

Она медленно перевела взгляд на дворец, что был виден отовсюду, подумала пару мгновений, а потом тихо проронила:

— Домой? Нет, только не домой…

Антал прекрасно понимал, что ей нужно время. Сколько именно — вопрос не из лёгких. Но факт оставался фактом: принцессе было необходимо прийти в себя. Она замерзала, тряслась, точно лист на ветру, была растеряна и никак не могла собрать воедино свою разбитую на тысячи осколков душу. В таком состоянии Элейн была беспомощна и, вероятно, не могла принимать никакие решения. Наверное, если оставить её тут, она так и стояла бы, словно статуя. Ветер швырял бы её ослабшее тело из стороны в сторону, пока рано или поздно не сбил бы с ног.

И прескверный принял решение за неё. Он повёл принцессу на постоялый двор, где снял комнату. Он уложил Элейн в постель, и та почти сразу уснула. Сам Антал не сомкнул глаз, не смел к ней приближаться и караулил её покой. Так затянулись дни. Принцесса просыпалась, плакала, отказывалась от еды, а потом часами смотрела в потолок. И лишь поздней ночью вновь проваливалась в сон, вымотанная слезами. Антал даже подумывал сообщить о её состоянии королю, но не стал: Элейн не хотела возвращаться домой, а Нерон точно забрал бы дочь и снова спрятал бы внутри неприступных стен. Что-то подсказывало, что во дворце ей стало бы только хуже.

Глядя на Элейн, Антал вспоминал себя. То, как однажды пережил похожий период. Нет, он не терял близких людей, никто не умирал столь ужасной смертью на его глазах. Тот период был другим и наступил по иным причинам. Но он хорошо помнил, как точно так же смотрел в потолок погасшими глазами, как был лишён всех сил и не мог встать с кровати.

— Предаёшься воспоминаниям?

Антал вздохнул и не спешил отвечать богине.

— Должна признать, я не ожидала от принцессы такой бурной реакции. О характере её ходили разные слухи… Видимо, как чаще всего бывает, слухи были всего лишь ложью.

— Какие ещё слухи? Как, по-твоему, должен реагировать человек на смерть своих близких? Её реакция более чем нормальная.

— О, слухи довольно интересные! Мол, госпожа Элейн обладает невероятно жестоким нравом. Ну, по крайней мере, по отношению к тем, кто поклоняется мне. Скольких невинных послушников из моего храма она вырезала собственными руками на пару с братцем! С каким удовольствием жгли они деревню Амисс! Там по сей день пепелище. А, ну да! Ты ведь к тому моменту уже ушёл и валялся в таком же состоянии на полу своей комнаты, как она сейчас. Потому ничего и не знаешь.

Анталу было совершенно неинтересно состояние деревни Амисс. Было ему плевать и на её жителей. А вот всё остальное в сказанном богиней его не то, что бы смутило — скорее вызвало недоумение. Он бросил взгляд на спящую принцессу, задаваясь вопросом, могло ли это быть правдой. Уличить Тенебрис во лжи невероятно сложно, потому верить ей или нет, Антал не знал.

— Ты мог бы убить её прямо сейчас. Наложить, к примеру, «проклятые муки». Или же «безволье», а потом приказать ей покончить с собой. Очевидно же, что она тебе лжёт. Обо всём. Элейн совсем не та, за кого себя выдаёт. О том, чтобы не доверять ей, я говорила и раньше. Но сейчас решила сказать это снова. Потому что уловила в тебе сомнения. После встречи с Бартоломью их становится всё больше, верно? Я же чувствую. Я всегда хорошо тебя чувствовала.

В комнате сделалось темнее и холоднее. Все звуки за её пределами пропали, оставив лишь безмолвие и мучительную тишину. Антал мог слышать даже стук собственного сердца и дыхание Элейн. Сидя в кресле, он съёжился, уже понимая, что сейчас будет. Тёмная энергетика распространилась всюду, заполнив собой каждый уголок. Она будто отрезала его и принцессу от внешнего мира, заточив в этой небольшой комнатке совершенно случайного постоялого двора. Скверна ползала по полу, пытаясь залезть на кровать к Элейн. Она хватала Антала за босые ноги, цеплялась ледяной хваткой за щиколотки, а потом бесцеремонно забралась и под одежду, ощупав тело. Эти прикосновения он узнал бы из тысячи. И уже через секунду на руках его появилась Тенебрис. Явила-таки себя, показалась воплоти.

Она казалась почти невесомой. Руки её холодные тут же обвили шею прескверного. Она прильнула к нему, болтая ногами, точно маленькая девочка, и обожгла смертельным дыханием его ухо:

— Я соскучилась.

Он оставался неподвижным. Не прикасался к ней. Внутри всё сжалось от ужаса и… благоговения. Близость богини была настолько же приятна, насколько и ненавистна. Сердце заколотилось чаще. То был трепет, вызванный смешанными и очень сложными чувствами. А ведь он почти разучился по ней скучать.

— Ну же, взгляни на меня.

По какой-то неведомой причине он подчинился. Губы прескверного оказались в опасной близости к губам Тенебрис. Она была этому несказанно рада, но, конечно же, никак не показала.

— Скажи мне, Антал, по какой причине ты её защищаешь? Неужели принцесса так запала тебе в душу?

Элейн тем временем мирно спала, находясь в абсолютном неведении о том, что происходило совсем рядом с ней. Тёмная энергетика смогла-таки забраться на её постель, но не подступилась к телу, сгустившись вокруг. Остатки угасающего благословения разгоняли скверну.

Тенебрис взяла Антала за руку, сцепив пальцы в замок.

— Ну же, любовь моя. Ответь, не молчи. Не испытывай моё терпение.

Столь настойчивые уговоры были подозрительны. В душу Антала закрались подозрения. Он молчал, размышляя над тем, стоит ли задавать этот вопрос и провоцировать богиню. А потом всё же решился и спросил:

— Если тебе так нужна её смерть, то почему сама не убьёшь?

Тенебрис смолкла, поджав губы. Антал быстро уловил перемену в её поведении. Казалось, он уличил её в чём-то, застал врасплох. Тенебрис не привыкла, что прескверные задают ей вопросы. Они всегда делали то, что она велела. Беспрекословно. Но Антал не был обычным прескверным, и с ним ей приходилось быть осторожнее. Богиня вновь заискивающе улыбнулась. Однако рука её стиснула пальцы Антала так сильно, что он едва подавил вскрик. Казалось, суставы и кости от хватки Тенебрис вот-вот раскрошатся.

Она ничего не отвечала, ухмыляясь. Попросту не решалась сказать очередную ложь, потому что понимала: Антал обо всём догадался.

— Ты ведь не можешь к ней притронуться, да? Я мог бы. А ты нет. Почему же?

— Тебе не нужно это знание, Антал. Зачем лезть в мои дела? Они тебя не касаются. Да и неважно это, любимый мой. Важно другое…

Она потянулась к его губам. Тенебрис всегда так делала, отвлекая Антала, уводя его мысли далеко-далеко. И раньше это работало безотказно. Прескверный не мог удержаться и отдавался ей. Полностью, без остатка. Теряя всего себя. В такие моменты он принадлежал только богине, был её собственностью. Его воля, его желания и чувства — абсолютно всё переходило ей. И даже тело. Его-то Тенебрис особенно любила и успела изучить каждую деталь и каждый шрам. Эти мгновения с ней были прекрасны. Она питала, взамен на подчинение делилась своей энергетикой и дарила минуты, полные невероятного наслаждения. О таком единении с богиней мечтал каждый прескверный и любой верующий. Их тела сливались в одно целое, становились продолжением друг друга.

И сейчас Антала тянуло к ней, как тянуло всегда. Хотелось впиться в её губы, прижать к себе, укусить, жадно стиснуть пальцами бёдра… Но он отвернулся. Не раздумывая, не сомневаясь ни секунды. Ему показалось, что всего на мгновение в глазах Тенебрис появился самый настоящий ужас. А потом он сменился яростью.

Богиня вскочила, зашипев:

— Уж самому себе-то не ври! Не ври о том, что испытываешь! Твои чувства ко мне никогда не угаснут, Антал. И они не сравнятся с жалким и мимолётным влечением к принцессе. Ты всегда будешь желать меня. Меня одну! А она…

Тенебрис указала на Элейн.

— Она тебя уничтожит. Не веришь? Что ж, я с удовольствием посмотрю на то, как госпожа Дезрозье разобьёт тебя на мелкие кусочки. Да так, что собраться потом не сможешь! Даже мне неведомо, что она задумала. Пусть это будет для нас сюрпризом. Но тогда, помяни моё слово, я не приду на помощь, не соберу тебя воедино и не спасу. Тебе останется только умереть, Антал. И ты умрёшь!

И Тенебрис ушла. Так же внезапно, как появилась. Она забрала с собой скверну, но в комнате, однако, теперь всё равно было неуютно и холодно. Антал так и сидел в кресле, оглушённый услышанным. Верить в сказанное не хотелось. Он едва подавил желание прямо сейчас разбудить Элейн и потребовать от неё ответы на накопившиеся вопросы. Вряд ли она ответила бы. О, Пресвятой Сальваторе, конечно же, нет! Либо вновь солгала бы. А что, если она в самом деле врёт? Обо всём, как и сказала Тенебрис. Сомнения больно кусались. Вгрызались в сердце и остервенело пережёвывали его. Антал понятия не имел, что ему делать дальше. Неужели принцесса в действительности совершенно не та, за кого себя выдаёт? Неужели коварно преследует ещё какую-то цель? Но ведь совсем недавно она сказала, что говорит правду… А Антал сказал, что верит. Да, так он и сказал. И если для госпожи Дезрозье эти слова не пустой звук, если в душе её есть хоть капля совести, то она не воспользуется его доверием. На этом он и остановился, решив понаблюдать за тем, что будет дальше. В конце концов, и у Тенебрис есть цели, ради достижения которых она запросто может посеять смуту в их отношениях. К тому же, богиня ревнует. Она в бешенстве из-за утраченного контроля. Потому спешить с выводами всё-таки не стоило.

Антал выдохнул. Когда Элейн придёт в себя, их путь продолжится. А сейчас оставалось лишь ждать.

***

Минуло ещё несколько дней. Хозяин постоялого двора, обеспокоенный состоянием аристократки, что не выходила из комнаты столь долгое время, хотел вызвать лекаря. И, вероятно, королевскую стражу. Постучав в комнату, он потребовал впустить его и убедиться в том, что госпожа в порядке, и в стенах его заведения не случилось какое-нибудь ужасное преступление.

— Немедленно откройте! У меня есть основания полагать, что госпоже необходима помощь!

Антал не успел даже подняться с места — с кресла, что стало для него и кроватью, и маленьким островком, на котором пришлось коротать долгие дни. Отложив книгу — какой-то дешёвый роман с весьма скверным сюжетом — он вдруг увидел, как Элейн, прячущаяся под одеялом, вдруг встала и побрела к двери. Очевидно, чувствовала она себя не лучшим образом. И выглядела соответствующе: осунулась и побледнела, длинные волосы совсем спутались и превратились в колтун. Но её это совершенно не волновало. Отворив дверь, она без всякого стеснения предстала перед хозяином постоялого двора, чем тут же заткнула ему рот. Мужчина смутился и отвёл глаза. В уставшей и заплаканной госпоже он не узнал принцессу. Хотя, несомненно, вглядись он внимательнее, сразу бы понял, кто перед ним.

— Простите за беспокойство, госпожа, но я начал волноваться о вашем благополучии! Не сочтите за дерзость, просто вас не было видно несколько дней. Еда оставалась нетронутой. Из комнаты выходил лишь господин, что сопровождал вас. И я подумал, может, случилось чего! Заподозрил неладное.

— Благодарю, добрый господин, за заботу. Но у меня всё замечательно. Как видите, стою перед вами целая и невредимая.

— Что ж…

Хозяин украдкой выглянул из-за её плеча, окинув взглядом комнату. Он задержал глаза на Антале, который так и сидел в кресле, а потом, поклонившись, тихо проронил:

— Ещё раз прошу прощения за беспокойство!

И он ушёл, а Элейн, мило и невинно улыбнувшись ему вслед, закрыла дверь. Она обернулась и посмотрела на прескверного:

— Несколько дней? В самом деле?

Он кивнул.

— Какой кошмар! — удручённо вздохнула она, опершись на дверь. — Не думала, что время настолько затянулось. Я так глубоко погрузилась в себя, что совершенно не заметила, как дни сменяли ночи.

Она задумалась, а через секунду её глаза широко распахнулись от осознания:

— И вы всё это время были тут, со мной?

— Да.

Элейн перевела смущённый взгляд на кровать, которая в тесной комнатке была всего одна. Антал тут же заверил её:

— Ох, нет, госпожа! Я не спал рядом с вами! Я ютился в этом кресле.

Элейн вдруг стало стыдно. Опустив взгляд, она даже чуть покраснела, поджав губы.

— Ну и доставила же я вам хлопот.

— Не волнуйтесь. Это неважно. Как вы себя чувствуете?

— Лучше. Наверное. — Элейн пожала плечами. — Или же нет. Пока не успела понять. Быть может, это затишье перед бурей? Я совершенно вымотана. Вот сейчас наберусь сил и как разревусь!

Она попыталась пошутить, но получилось лишь горько усмехнуться. Антал и не думал смеяться. Он даже не улыбнулся.

— Я плохо помню то, в каком состоянии была на самом деле. Но, кажется, в ужасном. Кошмарном! Куда хуже, чем сейчас. — Принцесса взглянула на Антала с нежностью. — И вы всё это время были рядом. Хотя были вовсе не обязаны. Я хочу сказать, господин Бонхомме, что очень благодарна. И мне правда стыдно. В таком состоянии меня не видел даже отец, а тут вам пришлось пережить эту мою бурю.

— Не мог же я вас оставить.

— Прошу, обращайтесь ко мне на «ты». Всё-таки после последних событий, думаю, это более чем уместно. Вы мне… не чужой всё-таки. Теперь.

Антал смущённо улыбнулся, ответив:

— Постараюсь к этому привыкнуть. В таком случае, и вы… то есть, ты! Обращайся ко мне так же.

На языке крутились вопросы. Хотелось прямо сейчас их задать, но Антал не осмелился. Стоило Элейн с ним заговорить вот так непринуждённо, так ласково и мило, как ему тут же хотелось довериться ей. И если это лишь уловка, то весьма жестокая.

— Что ж. Мы нашли Бартоломью. Ты очень помог мне. И теперь, наверное, хотел бы вернуться домой? До начала Аукциона Фонтанель. Тогда и я выполню свою часть сделки — сопровожу тебя на него. А что до козлёнка… я также распоряжусь, чтобы тебе его прислали.

Антал в изумлении поднял брови:

— Уже прощаешься? А как же твой брат? Как же неизвестный прескверный?

— Это ведь уже не твоё дело. Мы о таком не договаривались.

— Это дело касается тебя и Дьярви, а потому касается и меня. Мы условились о том, что я помогу снять проклятие с Бартоломью. А для этого необходимо отыскать того, кто его проклял. Он же, несомненно, проклял и Дьярви. По-твоему, я должен вернуться домой и смотреть на то, как мой друг медленно гибнет? До аукциона ещё целых две недели. Это достаточно много, чтобы выяснить хоть что-то. А дальше уже решим.

— Решим что?

Слова вырвались сами собой:

— Стоит ли нам прощаться.

Хотелось закрыть себе рот и усмирить слишком длинный язык. Он не слушался, выдавая всякую чушь. Или не чушь? Конечно, Антал соврал бы, если бы сказал, что совсем ничего не чувствует к Элейн. И после её истерики они в самом деле будто стали ближе. Но предостережение Тенебрис не давало покоя, и подпускать Элейн слишком близко не хотелось. Об этом кричал разум. А сердце всё равно к ней тянулось — на этом Антал ловил себя множество раз. Слишком часто он задерживал на ней взгляд, слишком интересно было её слушать… А теперь ещё и появилось желание оберегать.

С Тенебрис такого не было. Она никогда не вызывала подобных эмоций. Часто они ограничивались несколькими: благоговением, похотью и страхом. Когда-то Антал искренне верил, что это и есть любовь.

А рядом с Элейн не было страшно. Даже теперь, когда вновь встал вопрос о доверии. Антал не желал спать с ней. Вовсе нет. Он хотел касаться её иначе, без всякого подтекста, исключительно ради того, чтобы почувствовать её тепло. С ней было легко и просто. И, если бы только принцесса сочла прескверного достойным её… Если бы только она дала это понять…

— Так мы теперь друзья? — улыбнулась она.

— Ну, раз уж на «ты» перешли…

Элейн вдруг расхохоталась впервые за несколько дней:

— Ах, вот оно что! Всё было так просто! Что ж, я рада. Друг.

Последнее слово она смаковала и проговорила медленно. А потом снова пошутила:

— Опасные всё-таки у меня друзья. Никогда бы не подумала.

— А у меня, зато — знатные особы! Королевских кровей! Кому расскажу — не поверят.

— Так ты, пожалуйста, и не рассказывай никому… Сам понимаешь, меня засмеют…

— Да уж, понимаю. Такими знакомствами, как со мной, обычно не хвастаются. А то придётся ещё уточнять, что к моей помощи прибегли по необходимости. Потому что своих возможностей уже не хватает.

Элейн всплеснула руками:

— Вот так позор!

Обменявшись колкостями, они замолчали. А потом рассмеялись. В сказанном не было ни зла, ни желчи. Они оба понимали, что в самом деле лишь пошутили, и никто не обиделся. Антал был рад видеть Элейн счастливой, хоть и на короткое мгновение. В глазах её всё ещё читалась боль, но хоть улыбка теперь не была такой вымученной. Перестав смеяться, принцесса вновь сделалась серьёзной, по всей видимости, вернувшись к мыслям о брате.

— И откуда же нам начать поиски прескверного?

— Я много размышлял над этим, пока ты спала. Бартоломью говорил что-то о высоких стенах. А ты упоминала, что он был частым гостем у семьи Беланже. Их имение как раз расположено в «районе высоких стен». Есть смысл наведаться туда?

— Думаю, да.

— Семья Беланже ведь тебе близка? Они в курсе того, что случилось с Бартоломью?

— В курсе лишь глава семьи — госпожа Надайн Беланже. И господин Эней, её младший брат и правая рука.

— В таком случае, они могут нам посодействовать. Быть может, за это время им удалось что-то узнать.

— Верно. Тогда утром отправимся туда. Мне бы только привести себя в порядок…

— Я попрошу приготовить вам ванну.

Антал встал с кресла и вышел из комнаты в поисках хозяина постоялого двора.

Уже утром они прибыли в «район высоких стен». Называли его так, потому что каждый богатый дом, будь то усадьба, поместье или чей-нибудь особняк, были сокрыты от любопытных глаз высокими каменными стенами. Аристократы всегда очень ценили своё личное пространство. Они надёжно прятали свой быт и, конечно же, секреты. Большинство из здесь живущих не были хорошими людьми, а лишь таковыми казались. Антал знал это не понаслышке, в конце концов тут он вырос. Какими бы порядочными ни слыли местные обладатели голубых кровей, всё же на деле они оставались самыми настоящими дикарями, пьяницами и лжецами.

Само имение Беланже располагалось на возвышенности. Размер его был огромен. Оно включало в себя ещё несколько гостевых домов, домики прислуги, а также территорию, отведённую под хозяйство. Семья Беланже содержала оранжереи и сады — яблоневые и вишнёвые, — имела скотный двор и конюшню. А ещё когда-то очень давно воздвигла небольшой, но поистине роскошный храм. Последний не был чем-то удивительным. Очевидно, семья Беланже, как и положено благословлённым, неустанно молилась. Короче говоря, тут было, на что посмотреть. Сам Антал никогда не был гостем в их доме, но о великолепии двора второй благословлённой семьи очень многое слышал от других.

Остальные дома были построены ниже имения и, точно своеобразная лестница, спускались вниз, плавно переплетаясь с улицами Веспериса. Чем ближе к имению Беланже располагался дом, тем знатнее были семья, которой он принадлежал. И, так уж вышло, что среди тех самых почётных жителей обосновались и его родители. Но, конечно, жили они куда скромнее, чем благословлённая семья. Здесь все жили так — в разы скромнее, чем они.

— Где-где, говоришь, твой дом? — спросила Элейн, оглядевшись.

Они как раз выходили из экипажа. Антал, подавая ей руку и помогая спуститься, указал на двухэтажный каменный особняк с красивой летней террасой.

— Вон там. Видишь, во дворе качели? Там я и рос.

Элейн пригляделась, а потом улыбнулась:

— Очень красивый дом.

А потом, хихикнув, добавила:

— Хотела бы я посмотреть на маленького господина Бонхомме, качающегося на этих качелях.

— Я проводил на них много времени. Качался, пока не затошнит.

— Настолько любил свежий воздух?

Антал фыркнул:

— Настолько не хотел заходить домой. Пока был мал, со двора запрещали уходить. А, когда стал подростком, я частенько убегал и по несколько дней не возвращался.

— Где же ты ночевал?

Антал поджал губы и прищурился, не желая больше говорить о прошлом:

— Было у меня одно местечко. Но давай не будем об этом. Не люблю вспоминать те времена.

Элейн ещё раз бросила взгляд на дом с красивой террасой, напоследок сказав:

— Надеюсь, когда-нибудь ты познакомишь меня со своими родителями. О твоём отце я знаю лишь по рассказам. Лично с ним не знакома.

Антал нервно хохотнул:

— Вот уж нет! Ни за что!

— Это ещё почему? — нахмурилась она.

— Ну, во-первых, это слишком серьёзный шаг, госпожа. С кем попало родителей не знакомят, знаешь ли, — съязвил прескверный. — А, во-вторых, тебе ни к чему такое знакомство.

— Ладно. Спорить и наседать не стану. Просто мне было бы интересно пообщаться с самим Ашеалом Болье. Папа о нём хорошо отзывался. Говорил, что он нёс службу исправно и преданно.

Антал отмахнулся от её слов, сморщившись:

— Солдат до мозга костей. С ним найти общий язык не смог даже я — его сын. И, возможно, не будь я прескверным, всё равно с отцом в отношениях было бы неладно. Сложный он человек. И мама тоже.

Элейн не стала больше ни о чём спрашивать и только сказала:

— Всё же твои родители, какими бы сложными ни были, смогли вырастить такого замечательного тебя.

Антал усмехнулся:

— Они-то как раз так не считают. Им моё воспитание слишком тяжело далось.

Он замер, уставившись на огромные железные врата, охраняемые двумя часовыми:

— Что ж, идём?

— Нервничаешь?

— Нет. Мне заведомо известно, какой приём меня ждёт. И просто не хотелось бы получать плевки в лицо и камни в голову.

Элейн взяла его под руку и ободряюще встряхнула:

— Не говори ерунды! Всё-таки тут приличные люди живут.

Антал скептически улыбнулся, взглянув на принцессу:

— Да что ты.

— Как бы там ни было, я рядом. Всё будет в порядке. Я не допущу ни одного камня и плевка в твою сторону.

— Я не нуждаюсь в защите, Элейн. Отстоять себя могу и сам. Но, так как я незваный и совершенно точно нежеланный гость, тебе не помешает замолвить за меня словечко. Чтобы не выгнали раньше времени.

Элейн ответила:

— О, не сомневайся, моё словечко госпожа Надайн обязана будет услышать. Всё-таки семья Беланже перед моей в долгу.

— А в чём конкретно провинилась семья Беланже? Я слышал много домыслов, но, вероятно, никогда — правду.

— Я обязательно расскажу, но позже. История занятная.

Вдвоём они подошли к двум солдатам, что стерегли вход на территорию имения. Те были серьёзно вооружены и облачены в красивые, идеально начищенные доспехи. Пусть солнце и было надёжно спрятано за тучами, но металл их брони всё равно ярко сверкал. Дисциплинированные часовые даже не двигались и стояли, словно статуи-стражники. Казалось, ничто не способно сдвинуть их с места. Но, стоило только Элейн приблизится к ним, солдаты тут же, как по команде, упали на колени, склонив головы, а потом громко и хором отчеканили:

— Госпожа Дезрозье! Принцесса! Приветствуем!

Конечно, они сразу же её узнали. Солдаты, находящиеся на службе у благословлённых семей, были обязаны знать на лицо каждого их представителя. А Элейн, к тому же, была ещё и принцессой.

Они быстро встали на ноги, продолжая кланяться, и отворили ворота, пропуская госпожу и её спутника внутрь. Конечно, перед ней закрытых дверей быть не могло! Любую Элейн способна открыть, если бы захотела, а некоторые и вовсе открывались сами. Коротко кивнув им, принцесса минула врата, ведя под руку прескверного. Только тогда стражники посмели поднять головы и продолжили нести службу.

— Лихо ты их! Даже сказать ничего не успела, — сказал Антал, обернувшись на врата, что остались позади. — Они и вопросов не стали задавать о том, кто я такой и зачем пожаловал.

— Господа, сопровождаемые представителями королевской семьи, пропускаются без разговоров, — пояснила Элейн.

— Ладно, убедила. Может, ты и не «кто попало». Может, и достойна знакомства с моими родителями.

Элейн рассмеялась:

— Это будет для меня честь.

Они шли вперёд. Взору предстала поистине впечатляющая картина — двор имения был потрясающий. А сама усадьба в его центре и вовсе, по скромному мнению Антала, являла собой образец великолепнейшего архитектурного решения. Огромный белокаменный дом с высокими, искусно высеченными колоннами вызывал трепет. Это даже не был дворец, здесь не жила королевская семья, но своей масштабностью и красотой усадьба всё же поражала. Петляющие каменные дорожки были чистыми — очевидно, здесь изо дня в день боролись с опавшими листьями и грязью. Из-за этого казалось, будто осень и вовсе не коснулась имения семьи Беланже. Её безусловное влияние можно было определить лишь по голым деревьям и увядающим цветам, которых тут и там было очень много. Несомненно, в летнее время года здесь очень зелено, а в воздухе стоит душистый аромат. Кругом было много людей, среди которых рабочие и слуги, и все они суетились, бегали туда-сюда, о чём-то переговариваясь. Каждый из них останавливался и низко кланялся гостям, а голову поднимал только тогда, когда господа проходили мимо.

Так Элейн и Антал добрались до главного входа, к которому тоже были приставлены стражники. Внутри их встретил дворецкий. Благо, живой и абсолютно не проклятый, как несчастный Дарио. Он поприветствовал гостей по всем правилам приличия, сказав:

— Я оповещу госпожу Надайн о вашем прибытии. Сопроводить вас в гостевой зал?

— Спасибо. Мы будем ожидать её здесь, — ответила принцесса.

И дворецкий, ещё раз поклонившись, поспешил на поиски хозяйки имения. Проносящиеся мимо слуги также неустанно кланялись. Элейн привычно отвечала им кивком, тем самым позволяя уйти, а Антал, явно чувствуя себя не в своей тарелке, принялся осматриваться. Убранство дома ничуть не уступало двору в очаровании. В интерьере преобладало дерево. На полу — начищенный до блеска паркет со сложным узором, на стенах — резные панели и искусная роспись. Кресла и софы были обиты тёмно-коричневым бархатом и отделаны золотом. А на тумбах и консольных столах из красного дерева стояли фарфоровые статуэтки и вазы с цветами. Всё это наталкивало на одну мысль: у хозяйки усадьбы определённо был вкус. Причём отменный.

Просто удивительно, как за такое короткое время Антал успел побывать в местах, куда большинству жителей Эрхейса вход воспрещён. Даже некоторые аристократы за всю жизнь, вероятно, никогда не попадут во Дворец Дезрозье. Что ж, будет чем при случае похвастаться перед Арделем! Младший братец, должно быть, обзавидуется. А мама и папа попросту не поверят. Антал не был дома уже несколько месяцев. Интересно, волнуются ли они хоть немного? Задумываются ли вообще о том, жив их сын или нет? Хотя, очевидно, будь он мёртв, об этом уже трубили бы отовсюду: «Слушайте все! Вейлин Гонтье прикончил прескверного! Ещё один посланник Тенебрис мёртв! Возрадуйтесь и помолитесь о прекрасной душе нашего уважаемого командира королевской гвардии!» Поэтому скорее всего родители ни капли не беспокоились.

Тем временем из соседнего помещения показалась хозяйка имения. Антал сразу это понял, обратив внимание на то, как она выглядела и как двигалась: женщина, лицо которой едва тронули морщины, держалась гордо. Одета она была в шелка бронзового оттенка, на шее, ушах и руках виднелись дорогие украшения, а светлые густые волосы были собраны в аккуратную причёску. Карие глаза, обрамлённые густыми чёрными ресницами, прищурившись, сразу же смерили гостей настороженным взглядом — очевидно, гостей госпожа не ждала. С собой она принесла резкий аромат духов и тревогу. Они отлично подходили ей, подчёркивали характер. Антал сразу же сделал вывод о том, что с ней будет сложно.

— Элейн! — Госпожа подошла к принцессе и мягко обняла её, едва касаясь.

— Здравствуйте, госпожа Надай.

Хозяйка окинула Элейн встревоженным взглядом:

— Как ты? Как твой отец? Что же, в конце концов, произошло с…

Она вдруг осеклась, переведя взгляд на второго гостя. По всей видимости решила, что этот разговор касаться его не должен.

— Приветствую, госпожа Беланже, — заговорил Антал и по обыкновению своему не поклонился, нарушив одно из самых главных правил приличия.

Вероятно, ничто не могло заставить его склонить голову перед аристократами. Он даже перед королём не кланялся, что уж говорить об остальных! Хозяйка имения не оценила этот жест и, сморщившись так, будто учуяла вдруг запах тухлой рыбы, процедила сквозь зубы:

— А вы кто такой?

Элейн тут же встряла между ними, не позволив Анталу ответить. Вести переговоры с Надайн она решила сама:

— Госпожа, он со мной.

Принцесса намеренно сделала акцент на данных словах, чтобы Надайн обратила внимание в первую очередь именно на них. А потом продолжила:

— Это… господин Антал Бонхомме.

Лицо Надайн тут же скривилось ещё сильнее, глаза широко распахнулись от возмущения и удивления. Она отстранилась, глядя то на принцессу, то на прескверного. А потом, едва не задохнувшись от накатившей вдруг ярости, разразилась ругательствами:

— Элейн! Ты в своём уме?! Или шутишь надо мной?! Притащила на порог моего дома прескверного?! И я уже молчу о том, что ты в принципе посмела с ним спутаться! Позволила этому чудовищу к себе приблизиться! Да он ведь даже не достоин дышать с тобой одним воздухом, не то что бы стоять рядом и быть нашим почётным гостем!

Голос её был громким. Казалось, от него вот-вот по стенам усадьбы пойдут трещины, а стёкла в окнах разлетятся на осколки. Он был схож с громом, грохающим в самую страшную грозу. И пока Элейн пыталась вразумить госпожу Беланже, умоляя хотя бы выслушать, Антал, вскинув голову, продолжал стоять на месте и сверлил её взглядом. Так, как умел только он. Серые, почти белые, глаза обожгли Надайн холодом. По коже её тут же побежали мурашки. Всемогущая госпожа вдруг испытала чувство опасности. Она была уязвлена и от этого только больше распалялась.

— Не смотри на меня свысока, прескверный! — прорычала Надайн.

— О, я не посмел бы, — саркастично бросил Антал в ответ. — И вы уж простите за воздух. Простите, что посмел им дышать. Просто никакого другого в Эрхейсе нет.

— Ты вообще дышать не должен. Твоё место внизу, там же, где твои предшественники червей кормят. И это лишь в том случае, если черви пожелали притронуться к столь гнилой и смрадной плоти.

— Настолько же гнилой, как ваш язык?

— Я убью тебя! — закричала она, готовая вцепиться в горло Антала голыми руками.

Ей помешала Элейн, громко и строго одёрнув:

— Надайн!

Та остановилась. Раскрасневшись, она тряслась от ярости, но так и не посмела сдвинуться с места. Какой бы могущественной ни была Надайн, всё же, видимо, слово принцессы имело больший вес, чем собственные желания. Её ослушаться строптивая госпожа не могла, хотя и очень хотела.

— Я попросила лишь выслушать меня! — Элейн не сбавляла тона.

Даже голос её поменялся. Такой Антал её ещё не видел.

— Уймитесь! Я требую большего уважения к моим людям!

— Людям?.. — почти простонала Надайн. — Элейн! Он не человек! Выглядит и говорит, как человек, но не дай ему себя обмануть! Будь благоразумна! Как бы там ни было, ты не должна прибегать к его помощи. Не знаю, почему он вообще ещё жив и ходит среди нас, но…

Элейн наконец сбавила тон, заставив и Надайн говорить тише. Принцесса тихо, но жёстко произнесла:

— Не вам диктовать, что и кому я должна, госпожа Надайн.

Элейн годилась ей в дочери, однако хозяйка имения позволяла ей ставить себя на место. Свою злость Надайн не обрушала на принцессу, а лишь пыталась достучаться, воззвать к здравому смыслу. Она вдруг обхватила лицо Элейн руками и вгляделась в её глаза:

— Он проклял тебя? Ты сама не своя! Несёшь чепуху и защищаешь его! Я ведь знаю, ты бы никогда…

Элейн вдруг оттолкнула Надайн:

— Даже отец в курсе, что я просила его помощи! Не считаетесь с моим словом, что ж, спросите тогда у него.

И если бы госпожа Беланже согласилась с этим, то выказала бы тем самым абсолютное неуважение к Элейн. Потому ей ничего не оставалось, кроме как смолкнуть и смиренно отступить. Она перестала нападать и выдохнула, однако на Антала не желала даже просто смотреть. Устоялась тишина. Страсти медленно угасли.

— Поговорим? — в очередной раз предложила Элейн.

— Да, хорошо, — ответила Надайн.

— Антал будет присутствовать при разговоре.

Стиснув зубы и сжав незаметно кулаки, госпожа Беланже согласилась, а потом пригласила гостей следовать за ней.

Она привела их в свой кабинет, расположенный в самой дальней части усадьбы. Добираясь туда, они миновали и огромную столовую, и такую же по размеру гостиную. Надайн шла размашистым шагом, громко стуча каблуками. Всем своим видом она демонстрировала недовольство и едва сдерживала эмоции. Губы её подрагивали, так и норовя выплюнуть очередное оскорбление или угрозу. Но госпожа молчала, доверившись принцессе.

Её реакции Антал ничуть не удивился. Он её предугадал и ждал. Откровенно говоря, ему и самому не хотелось тут находиться. Не для того он давно покинул столицу и обосновался в глуши, чтобы в итоге вернуться в «район высоких стен». Здесь ему никогда не были и не будут рады.

Оказавшись в кабинете, за закрытой дверью, Антал и Элейн расположились в мягких креслах. Прескверный по привычке закинул ногу на ногу, сложив руки на коленях. А Надайн, казалось, взбесил и этот незначительный жест — она, усаживаясь за рабочий стол, смерила его взглядом, полным презрения и неприязни. Хотелось ей сказать: «Ну что же вы так лицо кривите, госпожа? Будто на мне слой грязи. Я ведь прилично одет, и — вот так новость! — даже вкусно пахну. Не волнуйтесь, бархат ваших кресел на запачкаю и не испорчу! Чего не могу сказать о вашем настроении.» Но он промолчал, однако зрительный контакт не прерывал. Они смотрели друг на друга, казалось, целую вечность. Пока Элейн не обратила внимание Надайн на себя и не принялась рассказывать обо всём, что случилось, и что им удалось узнать. К концу рассказа госпожа Беланже чуть смягчилась. Нет, она не расплылась в улыбке и не расщедрилась на благодарности. Но, по крайней мере, перестала кривить лицо. Впрочем, Анталу было абсолютно плевать на то, что она думала и как к нему относилась. Здесь он был исключительно по делу и оставаться дольше, чем нужно, не собирался.

Надайн, выслушав принцессу, задумалась. Она молчала, постукивая по столу длинными ногтями. А потом сказала:

— Нет, это невозможно, чтобы прескверный был в моём доме. Ну… тот, о котором вы говорите. Другой. Если бы это в самом деле было так, он давно выдал бы себя. А что касается Бартоломью…

Она тяжело вздохнула, с грустью взглянув на Элейн:

— Мне очень жаль. Это наше общее горе. Я… просто не представляю, как держится Нерон. И, честно говоря, до сих пор не могу поверить. А ты, Элейн, как и всегда — кремень. Молодец. В глазах твоих ни слезинки.

Антал подумал: это потому, что она всё выплакала. Удивительно, как вообще не померла от обезвоживания за те дни, пока лежала в кровати и не могла встать.

— И всё-таки, госпожа Надайн, как вы считаете, что Бартоломью мог тут делать в день, когда его убили и прокляли? — задала вопрос Элейн, не позволив ей и дальше предаваться скорби и сожалениям.

— Не имею ни малейшего понятия. Честно говоря, я вообще не помню поводов для его визитов. Но он, однако, был у нас частым гостем. Это очень странно.

— А где вы сами были в тот день?

— Мы с Энеем присутствовали на приёме у одной семьи. Ничего важного, просто праздник в честь именин. Я даже не видела Бартоломью в тот день. Узнала о случившемся уже потом от твоего отца. Зачем он приходил к нам, тоже не знаю.

— И вы уверены, что в вашем имении нет никого, кто вызывал бы хоть каплю подозрения?

— Уверена. На меня работают люди, которых я знаю уже много лет. Но, возможно, кто-нибудь из прислуги мог что-то видеть или слышать. Хотя мы с Энеем уже допросили каждого.

Элейн смолкла, размышляя о чём-то. Антал тем временем всё вглядывался в Надайн, поймав себя на мысли о том, что она кого-то ему напоминала. Он не влезал в разговор всё это время, а сейчас решил тоже задать ей вопрос:

— Госпожа, скажите, у вас есть дети?

Надайн с неохотой взглянула на прескверного, удивившись такому вопросу, и уже собиралась возразить, как вдруг осеклась. Она уставилась перед собой. Ответ так и не сорвался с губ.

— Дети?.. Я… Мне кажется…

Она хмурила брови, отчаянно напрягая память. Конечно, если ты родитель, то без труда и раздумий сможешь сказать, есть у тебя дети или нет. Но почему-то Надайн никак не могла отыскать ответа на этот вопрос. Кажется, она и сама им задалась. Откуда-то появились сомнения. Антал внимательно считывал её реакцию.

— Нет. Мне кажется, что у меня никогда не было детей.

Элейн молча перевела взгляд на Антала. Они вновь думали об одном и том же.

— А почему вы вдруг спросили об этом?

— Я подумал, что мог быть знаком с вашим сыном. У него глаза прямо как у вас.

Элейн вдруг тоже подметила сходство Надайн с Дьярви. Они и впрямь были похожи! Надайн же тряхнула головой, отгоняя тревожные и путанные мысли, и фыркнула:

— Будь у меня сын, он ни за что не связался бы с вами, господин Бонхомме. Не льстите себе.

— Кто знает…

Элейн, пресекая очередную перепалку, обратилась к госпоже Беланже:

— Мы останемся здесь на некоторое время. Вы не против?

Конечно, она была против! Если бы принцесса осталась — пожалуйста, милости просим. Но принимать у себя дома прескверного Надайн точно не планировала. Однако она ответила только:

— Конечно. Я велю приготовить вам спальни.

На пути в крыло, где располагались покои для гостей, Антал с усмешкой сказал:

— Странно, что мне позволили остаться в усадьбе, а не отправили в гостевой дом по соседству. И даже не приставили солдат.

— Надайн — очень непростой человек, но она вовсе не глупа. Понимает, что, если здесь в самом деле разгуливает прескверный, то защититься сами мы не сможем. — Элейн вздохнула. — Как бы жалко это ни звучало.

— Элейн, скажи, если твой отец знает, что ты просила у меня помощи с Бартоломью, то почему мы с тобой бежали из дворца под покровом ночи?

— Он знает, что я собиралась обратиться к тебе. Но был против. Не отпустил бы меня. Потому мы и сбежали. Но сейчас он, конечно, уже понял, куда я пропала.

— А почему же тогда он не ищет тебя? Я думаю, Нерон точно пожелал бы вернуть тебя домой. Вряд ли он настолько мне доверяет.

— Зато очень доверяет мне. Потому и не ищет. Попадись мы ему на глаза той ночью, он посадил бы меня под замок. А сейчас, когда я уже улизнула из дворца, ему остаётся лишь смириться с моим решением.

— На его месте я бы сошёл с ума от переживаний.

Элейн пожала плечами:

— Но ты ведь не на его месте. К тому же, слышал, что сказала Надайн: я — кремень. Могу за себя постоять при необходимости. Но с тобой, к счастью, такой необходимости нет.

Поджав губы, Антал раздумывал о том, стоит ли расспросить принцессу подробнее о том, что он услышал от Тенебрис. И всё-таки решился:

— Значит, можешь за себя постоять… Уже был опыт, получается?

Взгляд Элейн заметался, на мгновение она стихла. Проговорилась, получается? Прикидываться дурой не было в её характере, а сказанные слова уже не вернуть. Или придумать ложь не получалось? А, быть может, она и вовсе не захотела врать, потому, взглянув на Антала, вдруг ухмыльнулась. И от ухмылки этой у него по спине побежали мурашки. Было в ней что-то кровожадное и опасное.

— Получается, опыт был, — ответила она.

— И что же это за опыт такой?

Принцесса снова замолчала. Закусив губу, она смотрела Анталу прямо в глаза, и в этот момент он даже подумал о том, что, пожалуй, и не хотел бы знать. Впервые ему захотелось отстраниться. Недоверие больно кольнуло в сердце. Именно сейчас прескверный вдруг понял, что на самом деле Элейн, вероятно, была способна на многое. А её беззащитность — лишь маска. И даже с угасшей силой благословения она была опасна.

— Тебе не понравится то, что я скажу, — промолвила Элейн тихо. — С чего ты вообще вдруг заговорил об этом?

— Тенебрис рассказала мне, что ты и Бартоломью вырезали деревню Амисс.

Элейн облизала пересохшие губы, погрузившись в те воспоминания, и потупила взгляд.

— Расскажешь об этом? — настаивал Антал.

— Расскажу.

Она подошла к своим покоям, пропуская в них Антала:

— Входи.

Удобно расположившись на кровати, Элейн подобрала ноги и, собравшись с мыслями, начала свой рассказ.