Наст и сход лавины

Soverry

Десятый век. С юга идут безымянные, но влиятельные завоеватели, уничтожая на своем пути идолов и захватывая умы смертных. Решая объединиться с братом в грядущей смертоносной битве, Чернобог собирает все земли Нави под своими знаменами. Но край-княжество Вечной Мерзлоты испокон веков принадлежит Моране, и она никогда не согласится сложить с себя регалии и преклониться пред мужчиной. Пускай и ценой этому может стать собственное падение и забвение в умах смертных. Книга содержит нецензурную брань.

Посвящается каждой, кто угодила в зависимые отношения и не знает, как там оказалась. Всегда выбирай себя, дорогая

Дизайнер обложки Марьяна Куприянова

Редактор Василиса Ройн

© Soverry, 2024

© Марьяна Куприянова, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0064-8514-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Калинов мост

— Зря ты, конечно, все это затеял, — устало выдыхает Ящер. — Мое мнение ты слушать не станешь, знаю, но, может, братец надает тебе тумаков за дерзость, а там и воротишься.

Насмешливый тон и желтые блестящие глаза не вписываются в мрачно-спокойную атмосферу. По эту сторону моста всегда так: темно, мертвенно-тихо и одиноко. Расположившийся под мостом грязно-серый дракон щелкает пастью беззлобно лишь потому, что чувствует чужую силу.

Чернобог опирается о деревянные перилла и хмурит густые широкие брови.

— Не нравится мне это, друг. Совсем не нравится.

— Братцевы-то тумаки? — Ящер бессовестно заливается смехом, выглядывая из-под моста. — Кому ж такое понравится!

— Темные времена грядут. Темнее Смородины.

— Да куда ж темнее-то, — посмеивается Ящер, щурясь. — Пока твой братец молчит и в ус не дует, нам-то о чем беспокоиться? Уж где мы, а где смертные чертоги.

— Все мы связаны, — раздраженно обрывает его Чернобог. — Сегодня захватчики покусятся на смертных, а завтра и от Прави ничего не останется. Так если мой брат ослеп, я мигом помогу ему прозреть.

Ящер устраивается под мостом поудобнее, вода тихо плещется, пока он с бока переворачивается на спину и кряхтит так, словно несколько рек в другое русло поворачивал собственными лапами.

— На мечах или на кулаках учить его уму-разуму будешь?

Его слова, как и раззадоривающий тон, остаются без ответа. Чернобог пропускает их мимо ушей, и его голос звучит абсолютно серьезно, когда он спрашивает:

— Ты-то со мной?

Ящер цокает длинным языком, растягивается на спине и складывает драконьи лапы на пузе. В темных водах Смородины его чешуя кажется похожей на ил, но яркие глаза горят янтарем, а вертикальные черные зрачки то сужаются, то расширяются.

— Коли назначишь добрую цену, князь, — скалится он.

— А если смертью пригрожу? — щурится Чернобог и фыркает. — Не играй со мной в игры, Ящер. Твое место — мост сторожить и не пускать кого ни попадя в Навь, а не мне дерзить по поводу и без.

Он не угрожает, скорее безобидно щелкает по носу, напоминая о разнице положений, но наглая драконья морда будто бы старается выглядеть поприличнее. Зубы не скалит, заговаривая в следующий раз, глазами не сверкает, а тон почти похож на почтительный.

— Не верю я в эти сказки, князь. Кто же может пробраться в Навь, да еще и новые порядки установить?

— Однако в Явь они уже пробрались, — глухо отвечает Чернобог, понурив голову.

Ящер то ли не слышит, то ли впервые за долгое время решает попридержать свой длинный раздвоенный язык. Чернобог отталкивается от перилл и твердым шагом идет по мосту.

— Скоро ли воротишься, князь? — кричит ему вслед Ящер.

— Скоро, — так же глухо, как и прежде, звучит в ответ.

— Ты мне какой-нибудь подарок захвати, так я и сговорчивее стану!

Чернобог фыркает, не оборачиваясь.

Задерживаться у него все равно повода не будет. Даже если брат откажется, даже если запретит ему и пригрозит, он все равно начнет собирать армию. Отдавать владения без боя — совсем не в его привычках.

Черные воды Смородины отражают темное небо Нави, мост заканчивается не скоро, но едва Чернобог сходит на другой берег, как небо светлеет, становится лазурно-чистым, и даже почва под ногами кажется другой. Бродить среди смертных ему никогда особо не нравилось, но что поделать, ведь путь до Прави пролегает через Явь.

Связывай Ра-река Правь и Навь напрямую, ноги бы его здесь не было. Но вот он — ступает по сырой земле, проходит через лес, огибает деревни и выходит к реке, старательно избегая встречи с людьми. Им не захочется с ним видеться; они даже имя его стараются не произносить. Хотя в скором времени, пожалуй, не только его имя будет под запретом, но и всех остальных.

Как бы брат от него ни отказывался, как бы ни пытался подчеркивать, какие они разные, тут мигом всех уравняют. От злобы аж челюсти сводит.

Остановившись на берегу, Чернобог присаживается на корточки и погружает ладонь в воду. Течение Ра мало чем отличается от Смородины, только цвет у нее другой — светло-серый, местами молочный. От соприкосновения с его ладонью течение становится быстрее, вода бурлит, но он не торопится вытаскивать руку.

Пускай все знают, пускай сам Род слышит, что явился его сын и хочет видеть своего брата.

Он держит ладонь в воде до тех пор, пока поодаль не появляется знакомая фигура. Но не мужская, столь похожая на его собственную, как он ждет, а женская. Женщина ступает по берегу реки уверенно, ее босые ноги пачкаются в земле, мажутся в глине, но она выглядит вполне счастливой, когда наконец заговаривает:

— Надеюсь, ты с доброй вестью?

Ее заплетенные в косы волосы уложены на манер корзинки, и Чернобог узнает ее сразу.

— Я хотел увидеть брата, — мрачно отзывается он, вытаскивает руку из воды. Он выпрямляется и стряхивает влагу с кисти почти с пренебрежением. — Но он, как я вижу, все прячется за женскими юбками. Сама-то не стыдишься его прикрывать, Жива?

Богиня останавливается в двух-трех шагах от него и вежливо улыбается. Руки заводит за спину и покачивается на пятках. Она слишком молода и беспечна, думает Чернобог. А еще вряд ли верит в надвигающуюся угрозу, которая с каждым днем становится все более и более ощутимой.

— Я никого не прикрываю. Разве не ты ли устроил в прошлый раз драку, разозлив великого и всесильного Рода? Помнится мне, из-за того ты больше и не можешь ступить на земли Прави.

Чернобог сжимает челюсти, стараясь сдержать нарастающий гнев.

Его взаимоотношения с братом всегда были непростыми. С самого первого дня, как они появились, что-то не заладилось. Похожие, как два колоса, растущие рядом, они постоянно спорят и пререкаются, смотрят на одну ситуацию под разными углами и не могут найти общий язык.

И в тот раз, когда Чернобог в последний раз был в Прави, все вышло из-под контроля. Оба крутые нравом, братья повздорили из-за пустяка, о котором никто и не помнит уже, но спор перерос в ругань, а ругань в драку. Они колотили бы друг друга днями и ночами, не вмешайся отец. На корне языка все еще кислое послевкусие обиды за то, что брат так и не был сослан прочь из Прави в отличие от Чернобога.

Не поспорь они тогда, он мог бы пройти сквозь Ра-реку, а не ждать, когда кто-нибудь соизволит ответить на его зов. Не поспорь они тогда, ему бы не пришлось проделать столь длинный путь от своих владений до владений Рода.

— Я пришел сюда не препираться с тобой, Жива, и уж точно не терпеть твои насмешки. — Низкий голос звучит раздраженно. — Позови мне брата и проваливай.

— Не очень-то ты сегодня любезен.

Ее взгляд становится серьезнее, а улыбка уже не кажется такой широкой и добродушной. Жива выпрямляет спину, окидывает его взглядом и произносит намного спокойнее и вдумчивее:

— Зачем ты здесь? Неужели новую ссору затеял?

В ответ он раздраженно фыркает и переводит взгляд на течение реки. Жива и правда ничего не знает. Ей не снятся вещие сны, к ней не приходят видения, а верные слуги не нашептывают ей все то, что увидели за день, прогуливаясь среди смертных. Она далеко не самая младшая, но если даже она настолько наивна и не осведомлена, то что говорить о других?

— Я буду разговаривать с братом, больше ни с кем, — отрезает он, не глядя на нее.

Жива мнется, перестает покачиваться на пятках и не решается уйти. Чем дольше она стоит и бездействует, тем сильнее он закипает. И стоит ему резко развернуться, намереваясь наорать на нее, как она растворяется в воздухе, оставив Чернобога один на один с журчащей рекой и тяжелыми мыслями.

Пошла, значит, за братом.

Нехотя, из-под палки, но все же пошла. И ему бы быть благодарным за это, но чем дольше приходится ждать, тем мрачнее становится Чернобог. Солнце катится к закату, а Жива не возвращается, как и не появляется брат.

Посмеяться над ним решил, значит.

Вот ведь как.

Ему надоедает ходить вдоль берега, сидеть на камнях и считать пролетающих мимо птиц. Он сапоги стягивает и почти ступает босыми ногами в воду, когда за спиной раздается громкий и низкий голос:

— Свои грязные ноги в Ра-реке мыть — это как же сильно надо презирать всю свою семью?

— Еще бы дольше шел, я бы и весь вымыться в ней успел.

Отвечает ершисто, но почти без злобы. Разворачивается и взглядом натыкается на прямой и суровый взгляд брата — но все же лишенный тени тяжести и усталости. Он выглядит будто бы моложе, чем когда они виделись в последний раз. Борода стала короче, волосы убраны то ли в небольшой хвост, то ли в подобие пучка — отсюда и не разглядишь. Вода почти не касается его сапог, когда он ступает по дну. Она течет совсем иначе, расступаясь и почтительно огибая его следы. Он выходит на берег, и даже походка у него легкая и какая-то почти беспечная.

— Смотрю, ты совсем разжирел и обленился, — фыркает Чернобог вместо приветствия и усаживается на валун чуть поодаль. Ладонью указывает на соседний, приглашая присесть. — Скоро ноги носить перестанут.

Тот мнется, на лице непонимание. Неужели и правда думал, что он придет к нему драться да спрашивать за обиды прошлого?

И все же наконец обходит камень, но выбирает другой — тот, что подальше от Чернобога, и грузно усаживается, ладонью опираясь о бедро.

— Не могу сказать, что ты лучше выглядишь. Побледнел, постарел. Седина в бороде появилась.

— Так тебе первому стареть, ты же старше.

— И то верно, — усмехается он и губы растягивает в хитрой улыбке. — Зачем звал? Уж прости, не верю, что соскучился по нашим разговорам.

— Не соскучился, — соглашается Чернобог и хмурится. Довольное выражение у брата на лице лишь раздражает, но он напоминает себе, что не за этим явился. Потом сможет высказать ему, будет еще время и подходящие поводы найдутся.

Сейчас есть дело поважнее.

Закатное солнце разделяет землю между ними четко посредине. Чернобогу достается тень, его брату — остатки теплого солнечного света. Природа играет чудными образами, но чудеса не меняют его тон.

— Слышал, захватчики с юга идут. Выкашивают деревню за деревней. Дай, думаю, узнаю, как мой старший братец поживает и справляется с ними.

То ли дело в уходящем солнце, то ли у того на лице и правда проскальзывает тень неудовольствия.

— Давно ли смертные стали твоим делом, брат? Помнится, тебя отец не просто так в Навь сослал. Значит, было за что.

— Ты и сам знаешь, не прикидывайся невинным, — рявкает Чернобог, все же не сдержавшись.

На лице брата появляется самодовольная улыбка. Ненадолго, но зато так отчетливо-явно, что кулаки непроизвольно сжимаются.

— Не будем о прошлом, — примирительно предлагает старший. — Твой чертог за Калиновым мостом, мой — перед. Вот и пусть каждый будет занят своими землями.

Чернобог фыркает, выпрямляет спину и подбородок задирает. Глядит сверху вниз и почти не моргает.

— Я не учить тебя пришел, а предложить помощь.

— Помощь? — уязвленно уточняет тот. Усмехается и головой качает, словно услышал хорошую шутку. — Ты? Мне? Помощь предложить он собрался! — И всплескивает руками, обращаясь к незримым слушателям. — Какую ты можешь предложить мне помощь, брат? Не было еще такой беды, в которой мне бы понадобилась твоя помощь. Ты в своих землях, небось, совсем одичал и забылся.

Откровенная насмешка, ядовитый блеск в светло-голубых глазах. Чернобог видит брата насквозь — видит и дрянную душонку, и издевку с самомнением. Видит все то, к чему остается слеп отец вот уже бесконечные дни и ночи.

Это задевает сильнее любых слов. Он подрывается на ноги, брат смотрит четко на него — с вызовом во взгляде.

— Ты хоть понимаешь, к чему твое тщеславие привести может? — ревет Чернобог.

— Тщеславен здесь только ты, брат, — парирует тот. — Жива рассказала, как грубо ты с ней обошелся. В Прави и так о тебе речь заходит редко, а теперь…

— Да не будет никакой Прави скоро!

От злости он кидает об землю сапог, который в порыве гнева подобрал, чтобы надеть. Тьма вокруг Чернобога разрастается, и солнце почти полностью скрывается.

— Пойми же ты, что сейчас не до наших пререканий и различий. На кону стоит будущее! Может, даже существование целого мира!

Брат цокает языком и голову склоняет набок.

— Нет, — задумчиво тянет он, — я говорил отцу, что ты захочешь вернуться. Что будешь прибегать к всевозможным уловкам, уж он-то знает твою дрянную натуру, но это… Такой изобретательности остается похлопать.

И подтверждая свои слова, он отталкивается от бедра, приподнимает руки повыше, чтобы они были лучше видны, и начинает хлопать. Громко, медленно. Чем-то на раскаты грома похоже.

Чернобог разочарованно качает головой.

Поднимает сапоги с земли, принимается их надевать и все никак подходящие слова подобрать не может. Такое чувство, что любая фраза вызовет лишь приступ смеха да новый поток ядовитых комментариев.

— Ты неправ, — наконец коротко произносит он, выпрямляясь. — Таких нападок на нас еще не было. И не мои, а твои идолы сжигают и топят, брат. И не мои, а твои подданные взывают о помощи. Но я пришел к тебе, забыв все обиды и прежние ссоры. Я предлагаю тебе свое плечо в грядущей битве. Ты можешь на меня положиться.

Колкая и презрительная насмешка в чужих глазах гаснет. Тот поднимается на ноги медленно, выпрямляется и делает несколько шагов в его сторону. Они равны — никто не смотрит сверху вниз, но взгляд у старшего брата все равно выходит высокомерным. Он шагает в тень, переступая границу между ними, прищуривается и говорит:

— Не будет никаких битв.

Добавляет:

— И плечо мне твое не нужно.

Чеканит:

— Не настал еще тот день, когда я опущусь до того, чтобы жать тебе руку, брат. Придумай речи послаще. Может, кого другого ты этими и запугаешь, но точно не меня.

Чернобог нервно дергает уголком губ, скептически вскидывает брови.

— Что ж, пусть будет по-твоему.

Он не прощается. Поворачивается к брату спиной — знает ведь, как тот терпеть этого не может. Знает, но все равно делает, чтобы поддеть. Впервые за весь разговор, во время которого и правда держался.

— И больше не приходи сюда! — кричит тот вслед.

— Не беспокойся, — тихо произносит Чернобог себе под нос, прекрасно зная, что брат его не услышит, — не приду. Придут другие. Да только как бы тебе ни пришлось пожалеть.

Где-то со стороны леса слышен волчий вой. Ему бы обернуться, чтобы просто убедиться, что брат, оскорбленный и разозленный его предложением, все так же стоит у Ра-реки, но Чернобог шагает вперед и глядит туда же.

Не в себялюбии и распрях ведь дело. Завоеватели и правда идолы рубят мячами, топят, сжигают и все глубже по землям Яви продвигаются. Если напрячь слух, то можно услышать отголоски их ликующих криков, победные вопли и стенания людей, чьи мольбы и просьбы остаются тщетными.

И ему слушать не хочется, но он слышит.

Те часы, что бредет до Калинового моста, слышит и чувствует чужеродный запах на знакомых землях Яви. Маслянистый такой, тяжелый и мало чем похожий на тот, что обычно исходит от можжевелового костра.

— Не принес ты мне гостинец, — смеется Ящер, едва Чернобог ступает на мост. — Не принес подарочек мне или булку сладкую!

— Заткнись уж, — отмахивается от него Чернобог, доходя до середины моста. — И без тебя тошно.

— А вспомнил бы о своем лучшем друге да закадычном товарище, то не было бы так тошно, — продолжает подначивать. — Может, и какое-нибудь решение нашлось бы само собой.

— Это какое у тебя может быть решение? — устало спрашивает Чернобог, потирая переносицу указательным и большим пальцем.

Драконья туша шевелится под мостом, или это вода в Смородине течет — не разглядеть. Но Ящер лапы передние ставит на перилла, подбородок вытянутой морды кладет на них сверху и сверкает желтыми глазами в темноте.

— Есть у меня одно.

— Так говори.

Чернобог опирается рукой о скрипящие под тяжестью лап Ящера перилла. Мост так или иначе не рухнет, думает он. Покуда такую громилу выдерживает и все его непомерное тщеславие, то и их двоих вполне выдержит.

А развалится — так и без того паршивым получился день.

— Есть в Нави такие земли, князь, — елейно проговаривает Ящер; длинный язык между словами высовывается из пасти и сам по себе дергается, — которые неподвластны ни тебе, ни кому другому из мужчин. Ты хоть сотни войск туда пошли, а все они полягут. В них сила древняя скрыта — да такая, что вперед меня родилась. Тебе бы эту силу на свою сторону переманить, тогда никакие завоеватели не страшны будут.

— Понятнее говори. Я тебе не заблудившийся мальчишка, чтобы сказки слушать.

Ящер раскрывает пасть, получается странное подобие улыбки.

— А это плата за отсутствие гостинца.

Чернобог бьет кулаком по деревянным перилам, те скулят и стонут, Ящер дергается, голову и шею втягивает в свою массивную тушу.

— Говори уже, надоел!

Длинный язык облизывает нос, пробирается в одну из ноздрей и выскальзывает, что-то найдя там. Ящер от моста отстраняется, то ли боясь сломать его, то ли стараясь держаться от гнева своего господина подальше.

— Тебе на север надо, князь. В самые дальние мерзлые земли. Через вечный холод и ледяные пустоши. Там найдешь ты невиданную силу. Но брать ее хитростью надо, иначе не договоритесь вы.

Чернобог хмурится, оглаживает густую темную бороду и задумчиво глядит на Ящера.

— Что это за сила такая и почему я о ней ничего не слышал?

— Как не слышал, темнейший, — удивленно шипит Ящер. — Слышал, конечно. Все о ней слышали, даже те, кто предпочел бы мучительные пытки этому знанию.

Он делает паузу, янтарные глаза гаснут, а потом вспыхивают еще ярче.

— Только сама Зима владеет невиданным войском. Одной лишь ей — жестокой богине смерти — по силам совладать с любыми иноземными тварями. Ты знаешь ее имя, князь. Как же не знать?

— Морана, — выдыхает Чернобог, и холодный пар исходит от его губ.