Интеграция

Tея Либелле

После переезда в другую страну меняется ее жизнь. Она одинока. За ней по пятам крадется депрессия. Друзья-коллеги согревают ее рабочие дни и будни. Но неожиданна, как дождь, встреча с любимым. Его тайна. Их любовные качели. И что же будет? А будет свадьба.

Глава 3

Будильник. 7:30. Так хочется спать. Голова трещит после вчерашней вечеринки. Поздно разошлись. Не надо было поддаваться на уговоры Санти выпить виски. Все же какая удача, что у меня в квартире теплые полы. Спать одной в постели до тридцати пяти — целое испытание.

Галина Шток, моя клиентка, была в салоне в 8:15. Сейчас объясню, что ей приспичило так рано в субботу.

— Ты не представляешь, — Галина выглядела сурово, — из-за этих санкций русским мужикам, которые здесь застряли с грузами, заблокировали все карты. Водилы на стоянках без еды, без денег на бензин ждут, когда можно будет выехать.

— Непонятно, — отвлеклась я от своих мыслей.

— При чем здесь простые люди? Да еще участились грабежи русских фур.

— Откуда ты все это знаешь?

— Муж у меня шофер. Говорит, на стоянках мужики стараются группироваться и несут дежурство по ночам. Сказал мне плов приготовить в выходной. Поэтому попросилась так рано к тебе на ногти. Потом сразу поедем в Оснабрюк объезжать стоянки.

— Молодцы вы, что не бросаете в беде.

— Да уж. Люди совсем оборзели. Это же они устраивают на русские фуры облавы, грабят и избивают, колеса прокалывают.

— Я не думаю, что это беженцы, — покачала я головой. Пот заливал лицо под маской. — Простым людям это не нужно. Они сами тут мытарствуют.

— Не знаю. Хочется верить, что это так. Но знаешь, попомни мои слова, люди озлобились. Русские им здесь помогают, переводят, предоставляют свои дома, делятся всем — и одеждой, и едой, а они волком смотрят. Говорят, на русском не разговаривайте с нами. Это язык агрессора. На мове говорите. А кто здесь эту мову знает? Никто. Значит, придется на русском.

После Галины у меня было «окно» в полтора часа. Я накинула пальто и отправилась в ближайший магазин купить колготки. Было тепло, и свежий воздух манил весной. Не понимаю, почему у немцев многие заболевают депрессией? Зимой зеленая травка, зяблики ходят, магнолии напухшими почками завлекают. Так и хочется потрогать или, еще лучше, сорвать почку, принести домой и положить возле будильника. Пусть Вертихвостка ее охраняет. Вертихвостка — это моя белая крыса. Такая умная, я вам скажу. Я с ней живу уже три года. Купила себе, когда училась на языковых курсах. Тогда она спасла меня от тоски, от одиночества. Мы с ней карточки неправильных немецких глаголов учили. Я бы без Вертихвостки не справилась. Когда я прихожу домой, крысеныш теребит дверцу и просится наружу. Быстро забирается мне на плечо и щекотно теребит мне мочку уха. Просит то, что я ей принесла. Прячет — и не найдешь. Поэтому почка представляет для моей подопечной сильный интерес. Но вид у крысы, конечно, не для слабонервных. Толстое тело под белой жесткой шерстью с длинным розовым хвостом и тонкие лапки с длинными когтями. Два белых зуба наружу! Брр! Некоторые не выдерживают и проницательного взгляда черных глаз. Но только не я.

У кассы в магазине «Фамилия» я встала за чертой на полу, держа расстояние в полтора метра из-за ковидных ограничений. Продавец, повернувшись, раздраженно сказала мне, что она не понимает покупателей, которые пытаются объясняться на английском языке со словарем.

— Скажите по-русски, что вы хотите, а я переведу, — обратилась я к двум женщинам, которые были передо мной в очереди.

— А что, она не понимает меня? — не поворачиваясь, спросила та.

— Нет.

— Английский — международный язык!

— Она не знает английского.

— Мы уже поняли, — сказала чернявая женщина в спортивном костюме. Ее акцент выдавал ивано-франковский диалект. — Нам нужны компрессионные колготки.

Я перевела.

— Могу предложить только капроновые итальянские сорок ден, — ответила фрау Гетц, владелица магазина, которая сама вышла обслужить недовольных покупателей.

Я перевела.

— Нам сказали, мы можем получить компрессионные бесплатно, — опять же не поворачиваясь ко мне лицом, возмутилась неулыбчивая женщина.

— Тогда вам нужно взять направление у своего врача к флебологу, и он даст вам направление на такие колготки. Вы оплатите их стоимость в магазине, а потом вам придет возврат на вашу конто, — ответила я со знанием дела. Самой приходилось. — Может, я оплачу, пока вы думаете?

— 5 евро, фрау Редер, — облегченно вздохнула фрау Гетц, щелкнув ящиком кассы. — Я вам очень благодарна за помощь с переводом. Незнание языка — барьер в общении.

— Рада помочь, фрау Гетц. Я ведь правильно ответила, вы сотрудничаете с Кранкенкассой? Они могут прийти к вам за компрессионными колготками?

— Да, конечно.

— Послушайте, фрау Редер. Выручите меня еще раз. Мой сын, Рихтер, дал мне контрамарку на футбол. Матч завтра в шесть вечера. Играет «Арминия-Дюссельдорф». Я вряд ли смогу пойти. Ревматизм обострился. На стадионе будет холодно. Может, вы сходите? Не пропадать же билету?

— Я? Даже не знаю, что сказать, фрау Гетц.

— А вы не говорите ничего. Берите билет. Если решите пойти, поболейте за моего Рихтера. Это мое условие за плату, — хитро улыбнулась пожилая женщина. Она была моей постоянной клиенткой.

Я спрятала колготки и билет на футбол в кожаный рюкзак и отправилась в салон. Теперь шел противный мелкий дождь. Зонта у меня не было. Я надела рюкзак на голову вместо шляпы и побежала в салон.

До конца рабочего дня еще было далеко. Меня ждали пять разных женщин, которые хотели иметь красивый маникюр. Пока экономически их не затрагивали изменения, связанные с политической ситуацией в мире. Страхи, что квартплата вырастет настолько, что не хватит на необходимые нужды, пока оставались лишь страхами. А необходимость раз в три недели приходить на маникюр оставалась привычной реальностью.