Однако в этом и состоит преимущество
философского вопрошания космологии, как автономного функционирования мысли поверх видимой реальности и массового сознания с присущей ему естественной установкой.
Модальность благодарения и любви, как лежащая в основании мышления, не была присуща древнегреческому
философскому вопрошанию действительности.
Спрашивать о том, зачем
философское вопрошание, всё равно что спрашивать о том, зачем бытие?
Возможно ли
философское вопрошание о смерти?
Отказ от
философского вопрошания всегда порождал чудовищ.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: обюрокрачивание — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Метод – вот что вносит собственно
философское вопрошание истории, и что должно служить историческому факту, не подчиняя его никакому «объективному закону».
Метафизический аспект, с его разнокалиберными абсолютами и абсолютиками, в культурологии исчезает вместе с абстрактными
философскими вопрошаниями и абстрактным «философским» человеком, которого смыслогенетическая теория культуры решительно отвергает.
Это желание оказалось столь значительным, столь ненасытным и сильным, что потребовало реализации в той или иной форме – религии, науки, но в первую очередь именно в форме
философских вопрошаний о невидимых и никогда не данных здесь и сейчас областях существования.
В том-то и дело, что бытие и, соответственно,
философское вопрошание о бытии никому не нужно, ни к чему не ведёт, ничего не прибавляет.
Входит ли вопрос о связи смерти и бытияв самый нерв
философского вопрошания?
Эта структура совершенно очевидно отличает
философское вопрошание от научного познания, религиозной веры и творческого вдохновения.
Происходит раздвоение самосознания, и мы присутствуем при рождении метафизической рефлексии,
философского вопрошания…
Они – давний предмет
философского вопрошания.
Зачем нужно
философское вопрошание?
Это открытие, но открытие особого рода – открытие-потрясение, в котором мы понимаем, что
философское вопрошание всё же о чём-то свидетельствуети на что-то намекает, что в этом странном намёке свершается истина бытия, доступная человеку, делающая человека человеком.
Эти языки связаны с именами великих греческих философов, с их манерой выражать свои
философские вопрошания.
Зачем же тогда это никому не нужное
философское вопрошание?
В самых потаённых и бессознательных глубинах его души свершается работа
философского вопрошания.
Потому что есть
философское вопрошание, им и жив человек.
Метафора выступает одновременно и катализатором интеллектуального поиска и медиатором
философского вопрошания: от эпохи к эпохе, от разума к разуму.
Раскрывая структуру
философского вопрошания, мы сталкиваемся со странным парадоксом: истинное философское вопрошание свидетельствует о бесполезностиистинного философского вопрошания.
За миг до окончания жизни свершается вся полнота
философского вопрошания – полнота заката и удушающего отчаяния.
Вот почему человек никогда не сможет обойтись без
философского вопрошания.
Ничего не давая человеку конкретно,
философское вопрошание даёт ему всё; оно даёт ему возможность делать и давать, то есть быть, быть вообще.
И всё же
философское вопрошание имеет свою строго очерченную «интенциональную структуру», что, однако, не делает философию «строгим знанием».
Он может обойтись без всего, пожертвовать всем, но вот отказаться от
философского вопрошания – не в силах, ибо он – человек.
Но то, что при этом такую зависимость и такую понятность мы не должны изначально предполагать и в
философском вопрошании, есть в свою очередь несомненное требование.
Вот только для чего и нужно говорить о строгой форме
философского вопрошания.
Здесь важно осознать, что подвергая космологию
философскому вопрошанию, полагая первичность экзистенции, мы преодолеваем её кажущуюся нейтральность по отношению к нам как её творцам, тем самым продвигая наше понимание космологии как космологии внас самих.