Персона нон грата. Полная версия

Александр Семёнович Брейтман

Из событий частной жизни сложился некий сюжет: от романтизма безмятежной юности времён брежневского застоя – к горбачёвской перестройке с её ожиданиями и надеждами, и далее – к путинской двадцатилетке стабильности, возрасту «ума холодных наблюдений» и познания собственных заблуждений.«…с отвращением читая жизнь мою… я строк печальных не смываю» написал Пушкин почти два века назад в своём «Воспоминании». Нам есть чему поучиться у великих. Я своё дело сделал. Теперь пусть судит читатель.

Предательство?

Итак в 1962 году мы переехали на новую квартиру в первом хабаровском микрорайоне («микрашке»). Как и все новые районы он возник на городской окраине. Западная его сторона выходила на Дунайскую (ныне — Проспект 60-летия октября). Вдоль Дунайской — железная дорога, за ней — посёлок Хасан. Там же за дорогой — кинотеатр «Юбилейный». Собираясь на фильм, мы обычно шли туда толпой, а в тот раз почему-то я пришёл один. Меня, как и положено, встретили хасановские. Их было человек семь или восемь.

— Дай ему, дай!.. подзуживали они упирающегося пацана. Тот, повинуясь злой их воле, замахнулся ногой. Я, как-то извернувшись, скорее, случайно, отбил удар. Потеряв равновесие, мой противник повалился на спину. После этого хасановские уркаганы претензий ко мне больше не имели.

А первого сентября в наш класс привели новичка — Володю З. В нём я узнал того самого пацана. Он жил на посёлке и пришёл доучиваться в нашу городскую школу. Мы долго учились вместе: раньше — в школе, затем — на филфаке местного пединститута. Он был беспокойный, суетный, быстро и много говорящий, вечный, пионерский, затем уже — и комсомольский, активист. Закончив институт годом раньше меня, он получил распределение в Болонь, что в 65 километрах к юго-западу от Амурска. Я даже приезжал туда на его свадьбу с выпускницей того же педа, «брошенную» на ниву народного просвещения двумя или тремя годами позже. По возвращении в Хабаровск мы несколько раз встречались. Я даже бывал в их доме. Родились дети: девочка и мальчик. Но что-то не задалось в их совместной жизни. Семья распалась и В. жил один. Стороной слышал, что выпивает. По прошествии лет от общего с знакомого узнал, что он, не дойдя до дому после очередной попойки, замёрз насмерть. Вот такая предыстория моего собачьего рассказа.

Примерно классе в пятом-шестом В. неожиданно принёс мне щенка, помесь лайки и овчарки. Ему было меньше месяца. Чёрно-серый, беспомощный, скулящий — и я решил его взять. Уж не помню, как удалось уговорить отца, но с того времени Бинго (я тогда взахлёб читал «Рассказы о животных» Сентона Томпсона) стал, по меньшей мере для меня, на несколько лет пятым членом семьи на наших общих 36 метрах двухкомнатной хрущёвки со слабой звукоизоляцией, проходными комнатами и совмещённым санузлом.

Отскуля своё, наделав должное колличество луж и изгрызя нужное колличество обуви, Бинго вырос. Для сна ему был отведён угол в коридоре. Я кормил его три раза в день. Водил гулять. Возил в ветпункт на прививки. Вычёсывал шерсть. Под присмотром других, опытных, собачников учил ходить рядом, выполнять команды… В общем, старался быть для него хорошим хозяином. Как мог. И он, как мог, старался служить мне. Почуяв только, как, возвращаясь из школы, я поднимаюсь по лестнице, радостно лаял. А стоило мне лишь приоткрыть дверь, начинал вилять не только хвостом, но и всей нижней частью своего собачьего тела. Суетился. Встав на задние лапы, подпрыгивал, стараясь облизать лицо. Когда же отец ругал меня за очередную провинность, рычал на него и показывал зубы.

Постигая всю эту нехитрую собачью премудрость, он незаметно преватился в большую собаку. И хотя обувь он уже не грыз и луж не оставлял, проблем меньше не стало. Их стало больше. Он пугал соседей, когда, рвясь с короткого поводка на улицу, стремительно преодолевал этажи с пятого по первый. Встречая и провожая гостей или соседей, заглянувших по случаю, мы уводили его из коридора, который он охранял как свою законную жилплощадь. Иногда, оставаясь один, просто лаял. Соседи жаловались…

Отец всё чаще заводил разговор о том, что большой собаке в маленькой квартире — не место, и что нужно что-то делать. И не то, чтобы он не любил собак. Скорее, наоборот. Но в силу своих деревенских корней, знал, что место собаки — во дворе, а не в квартире, и жить ей — в будке, а не в коридоре. После очередного напоминания, почти ультиматума, я поздним вечером вместе с с собакой приехал к тётке. Они с дочерью, моей двоюродной сестрой, жили в онокомнатной малометражке в районе ж/д вокзала. Уже стемнело. Нас пустили на ночлег. На одну ночь. С уговором, что рано утом я уеду домой и успокою родителей: в конце 60-х не то, чтобы мобильная связь, обыкновенный телефон в квартире было встретить крайне сложно.

В конце концов я согласился отдать Бинго в хорошие руки. На грузовике (отец — в кабине рядом с шофёром, я с Бинго — в кузове) мы едем куда-то загород. Там живут знакомые отца. Семейная пара. У них — дочь примерно моего возраста. Подъезжаем. Большой деревянный дом, двор, хозяйство, прочие атрибуты, как тогда называли, частного сектора. Спрыгиваем на землю.

— Ему здесь будет лучше, — в десятый раз повторяет отец.

Я передаю поводок и забираюсь в кузов. Какое-то время пёс недоумённо смотрит на отъезжающий грузовик. Затем округу оглашает истошный визг вперемешку с лаем. Пёс отчаянно рвётся из рук нового хозяина.

— Отпусти, отпусти его, — почти в истерике кричит девочка…

Я стучу по кабине. Машина останавливается. Успеваю открыть задний борт — и пёс с болтающимся на шее поводком запрыгивает в кузов. Увы, счастливое возвращение Бинго было недолгим. Второй раз отец отвёз его сам.

Он снился мне ещё примерно два года.

С того времени прошло уже более полувека, а я всё помню, как он бежал за машиной, как прыгал вокруг, как лизал руки и лицо. Помню его преданные глаза… И до сих пор не могу решить: действительно ли ему там лучше или я, всё-таки, его предал?