В поисках ветра

Анастасия Соколова (2024)

Студентка Алина Светлова пишет книгу, влюбляется, познает себя, взрослеет. Героиня пребывает в непрестанном поиске: поиске любви, жизненного предназначения, поиске ответов на волнующие жизненные вопросы. Концепция книги — роман в романе. Параллельно с историей Алины проходит линия жизни её персонажа Кайи, последней представительницы древнего народа, чудом спасшейся от нашествия иноплеменников.

Глава 3

Был пропущен один рейс, и на автобусной остановке люди выстроились в огромную очередь. Алина стояла уже сорок минут на морозе и не чувствовала пальцев ног. Но зайти в ближайший магазин погреться так и не решилась. Наученная горьким опытом, она боялась пропустить свой автобус.

На платформе всё было, как обычно: шум от снующих туда-сюда машин и беспрестанно раздающихся голосов людей создавал какой-то звуковой вакуум, который погружал в созерцательный процесс. И если бы не колющая боль от мороза в ногах, то можно было бы во всём этом раствориться и даже уснуть.

Уже все лица за время стояния в очереди стали знакомыми. Новички подходили, и шеренга всё разрасталась. Несколько парней не прошли в конец очереди и встали сразу в начало у столба с объявлением. Через какое-то время также встала молоденькая девушка и мужчина лет сорока, вышедшие из одной маршрутки. Женщины в очереди подняли гвалт, как возмущенные гусыни. Раздражению требовалось выйти наружу, и причиной тому был, скорее, опаздывающий автобус, а не влезшие без очереди. Подъезжавшие автобусы забирали по пять-шесть человек и уезжали полупустыми. В очереди стало совсем тихо. Прошло сорок минут, а заветного автобуса так и не было видно.

Внезапно, где-то совсем рядом раздался собачий вой, который вдруг перешел в жалкое поскуливание, потом в дикий хриплый хохот, а затем послышалась отборная брань с грязными непристойностями. Алина встрепенулась от забытья и ощутила, как мурашки поползли по коже. Двое мужчин перешли дорогу и теперь проходили мимо людей в очереди. Причем один шел молча и посмеивался над тем, какие шутки выкидывал его высокий худощавый друг. Одеты они были достаточно сносно, но от них неприятно пахло, и вели они себя чересчур странно. Видимо, это были какие-то душевнобольные. И было бы совсем не удивительно, если это оказались бы сбежавшие из психушки.

Люди совсем притихли и старались не смотреть на них. Своим видом они вызывали чувство омерзения, пренебрежения, жалости, но народ боялся обнажать эти чувства даже взглядом, будто боясь разозлить их. Да, их опасались, как опасаются диких страшных бездомных собак. И эти двое чувствовали это и даже упивались в какой-то степени чувством превосходства. Они заглядывали в лица, строили рожи, этот второй выкрикивал всякие похабные фразочки, проходя мимо женщин и девушек. Мужиков обходили стороной, только если худой строил какую-то гримасу и бормотал себе что-то под нос, жестикулируя длинными желтыми пальцами с грязными ногтями.

Одна женщина оказалась не из робких и замахнулась на них: «А ну иди отсюда!» Худой мерзко заржал и, подбежав к ней, сделал жест, будто хочет схватить ее за юбку. Она вскрикнула, толпа загудела, как рой пчел. Двое бродяг, посмеиваясь, отошли в сторону.

На горизонте появился автобус. Больше половины людей, стоявших на платформе, он забрал. Остальные, среди которых была и Алина, с грустью и завистью провожали счастливчиков, рассаживающихся по своим местам в теплом транспорте. Сумасшедшие не унимались. Казалось, они пришли повеселиться. Один присел на лавку и, прищурившись, хохотал, наблюдая, как худой продолжал доставать народ. Людей стало поменьше: стояли несколько подростков, женщин и старик. Худой совсем осмелел.

Наблюдая за ним, Алина с ужасом отметила для себя, что если сейчас приедет ее автобус, который она уже замучилась ждать, и этот сумасшедший по несчастливой случайности зайдет в него тоже, то придется ехать с ним. Она не станет ждать другого, потому что уже совсем замерзла.

Тут он подошел совсем близко к ней. У Алины всё похолодело внутри. А он стоял совсем рядом и смотрел на нее. Потом заглянул прямо в лицо и гаркнул громкое: «А-а!» Алина вздрогнула где-то в душе, но внешне это никак не отразилось. Единственно, это заставило взглянуть ему в глаза. Никогда ни у кого из людей она не встречала такого взгляда. Будто в глубине этих темных зрачков притаился дикий зверь. Слишком открытые, слишком распахнутые, слишком глубокие и черные… слишком страшные.

Как в самом глубоком детстве в моменты нападения ночных страхов, Алина прошептала про себя короткую простую молитву. Сейчас вспомнилось, когда, проснувшись в холодном поту посреди ночи, она крикнула маму. Ей приснился сгусток чего-то черного, нависающего над ней и норовящего поглотить. Мама гладила ее, успокаивала, и они читали молитву, после которой, убеждала она, ничего плохого не должно привидеться.

Это самовнушение действовало долгие годы, и Алина больше никогда не видела кошмаров. Но сегодня один из них прорвался в явь. Секунды превратились в вечность. А худой всё стоял около нее и свистел противным хриплым дыханием.

— Снегурка! — вдруг рявкнул он, смачно харкнув возле нее, и быстро пошел прочь.

Алина отмерла не сразу. И боялась посмотреть в сторону, здесь ли еще эти двое. Только когда подъехал автобус, и она, пройдя вглубь, села на свободное место, только тогда несмело посмотрела на автобусную стоянку — никого не было.

Этот эпизод поразил ее.

Почему — снегурка?

Наверное, у нее покраснели щёки на морозе, поэтому он так сказал. И почему он не обматерил и не обругал ее, как остальных? Алина поймала себя на том, что тайно чувствует гордость даже от этого, и тут же прогнала от себя эту мысль.

Не стыдно ли гордиться тем, что какой-то ошалелый не обматерил тебя?

Эти глаза… Она запомнила их. Они смотрели с лютой ненавистью. Глаза зверя. Почему они так поразили ее? Алина знала: всё неспроста. И этот эпизод, и это впечатление должно будет вылиться в какую-то мысль, идею в будущем.

Пока нет разгадки.

Что ж, она достала из кармана телефон и в нескольких строках описала произошедшее. Тут же закружилась голова, и немного замутило: у Алины был слабый вестибулярный аппарат, и ее часто укачивало в транспорте.

«Всё равно успела!» — мысленно улыбнулась она и провалилась в дрему.

***

— Как дела в универе? — спросила Вероника, перекладывая стопки тетрадей.

Обычно она старалась не брать работу на дом, но это не всегда удавалось.

— Сегодня был семинар по литературе. Пришлось высказаться.

— Да? — рассеянно спросила сестра, черкая красной ручкой, пробежавшись торопливо взглядом по страницам.

— Да. Чуть сознание не потеряла.

— Что такое?

— Ну ты же знаешь, как я не люблю высказывать свои мысли устно. Лучше бы написала. Терпеть не могу семинары. А сегодня все слушали… хихикали, переглядывались. Нет, ну преподавателю-то мой ответ, как глоток свежего воздуха.

— Да-да, мы любим, когда ученики в теме, — подтвердила Вероника, не поднимая головы.

— Всё равно это всё не по-настоящему. Когда кто-то начинает говорить искренне, на него смотрят, как на придурка, да и самой почему-то неловко. Будто кругом царит негласный закон вранья.

— Суп готов, давай ешь. Ты, кстати, не звонила маме?

— Нет.

— Как там она? Я не могу дозвониться до нее второй час…

— Она писала, что разряжается телефон. Позвонит после четырех.

Алина открыла дверцу шкафа, достала тарелку.

— Ясно. Ладно, пойду, уже закончу проверять эти тетради! Мне еще отчет по внеклассной работе готовить, таблицу завучу всё никак не сдам… Еще родительнице нужно позвонить по поводу ее сына. Представляешь, нос сломал однокласснику? Завтра разбираться будем. Где тут совершенствоваться в профессии: то секретарша — с бумажками возишься, то нянька?!

Алина налила себе суп и, задумавшись, начала возить ложкой в тарелке. Она много раз представляла себе, а что, если бы они не были сестрами с Вероникой? Если бы они встретились где-то, смогли бы они подружиться? Вряд ли… Общего в Веронике и Алине было разве только их родство, и что обе жили в однокомнатной квартирке в старом доме у пруда. Мало того, что их характеры были совершенно не похожи, так и внешне это были совершенно разные девушки.

Вероника была высокой и нескладной: широкие плечи, плоская грудь, широкие бедра, короткая шея. Следила за собой она так, что это мало чего меняло или улучшало в ее облике. Ее любовь к бижутерии: сережки в виде жучков и паучков, колечки в виде змейки и цветочков смотрелись безвкусно на их громадной владелице. Но нельзя было сказать, что Вероника была несимпатичной. Лицом она больше походила на мать, тогда как Алина больше на отца. Свои густые черные волосы ниже плеч она любила зачесывать на макушке и сооружать нечто наподобие огромного пучка из шпилек и невидимок. Это была ее коронная прическа, которая ей очень шла. И разве что по праздникам сестра разнообразила тем, что отпускала несколько прядей свободно лежать на правом плече. У нее были большие карие глаза, длинные ресницы.

Однажды один ее парень, с которым она встречалась пару лет назад, сделал ей комплимент. Родом он был из коренной деревенской семьи и потому не видел ничего обидного, сказав Веронике одним летним вечером, что ресницы у нее такие пушистые, а глаза большие, прям как у их коровы Маньки, которую тот очень любил. Парень здесь, видимо, еще и завуалированно заявил о серьезности своих чувств, но Вероника этого не оценила и порвала с ним все отношения. Потом, правда, этот случай в семье долго вспоминали со смехом.

Вероника с мужчинами вела себя странно. Если кто-то не обращал на нее внимания, она грустно вздыхала и страдала, а если обратит, так она старалась тут же его от себя отогнать какой-нибудь неуместной насмешкой, иной раз и очень недоброй, грубым словом. И парни робели от такой реакции этой сильной рослой девицы. А она потом опять страдала…

Веронику влекло к простым сильным парням, не очень галантным, не очень воспитанным. Ее подсознание тянулось к мужской силе, но сознание просило романтики и киношной красоты. Договориться не получалось, и отношения у Вероники подолгу не складывались и надолго — тоже.

Мама воспитала в ней чувство гордой королевы. Так Вероника дотянула до двадцати шести нецелованной, ожидая достойного. В двадцать шесть сестра познакомилась с одним на работе и на шестой день закрутила роман. Мама была в шоке, но Вероника смогла ей объяснить, что уже очень устала, хочется любви и быть любимой. С Колей они правда так долго и не выдержали. Она была образована, начитана, умна по-книжному, но житейской мудрости в ней явно недоставало, иначе бы она не старалась каждый раз подчеркивать свое превосходство. От Коли она требовала слишком много — быть тем, кем он не был. Коля вскоре начал звать ее ханжой, а она Колю — чурбаном.

Еще у Вероники была одна очень интересная особенность. В ее манере было отрицать, подвергать насмешке всё, что говорят со стороны. Будто в словах людей ей чудились кичливость и ненужное позёрство, и ей всегда хотелось это немедленно пресечь. Если кто-то намеревался с восхищением передать свои мысли относительно прочитанного произведения, а Веронике оно по своим причинам не запало в душу, то она не церемонилась и спешила вставить комментарий, что ей этот автор никогда не нравился, а его творение совершенно не достойно никакого внимания.

Так она будто убивала сразу двух зайцев: во-первых, показывала свою эрудицию, во-вторых, ставила выскочку на место, показывая, что ее познания относительно данного предмета более глубокие, и, следовательно, понимает она тоже больше.

Алина любила рассматривать предмет с нескольких точек зрения и выступала за относительность вещей в мире. Они с Вероникой очень часто ссорились, не понимали друг друга. Но сказать, что они не любили друг друга, конечно, тоже было нельзя. В трудную минуту каждая спешила на помощь другой и ощущала боль и обиду сестры, как если бы это приключилось с ней самой. Повседневное общение не очень клеилось. Алина любила переходить от бытовых тем и планов к отвлеченным понятиям, а Вероника с трудом могла скрыть равнодушие, а иногда и раздражение.

Алина вспомнила о своей подруге, которая осталась в ее родном городе. Как она там? Девушка с темно-русыми волосами и застывшим румянцем на щеках. С ней они говорили часами о книгах, о фильмах. Обсуждали судьбы персонажей и идеи авторов. С ней они любили частенько бывать в маленьком краеведческом музее, где любовались картинами местных художников.

С близкими по духу не просто отдыхаешь, проводя время, но и получаешь какую-то дополнительную жизненную подпитку, будто он вдыхает в тебя какую-то неведомую силу, заряжает энергией.

Так же приятно проводить время наедине с собой, а это почти то же самое. И, внимательно прислушиваясь к себе, чувствуешь мир чуточку глубже, узнаешь чуточку больше. Это как находить недостающую фразу или накладывать недостающий мазок на холст. Вроде всё написано, всё нарисовано, но… И это что-то дополняет наконец и оживляет твое творчество.

Так и в общении с Аней Алина будто дополняла свои мысли и взгляды на мир, и они складывались в целостную картину. Но с тех пор, как Алина с семьей переехала в Москву, их общение практически сошло на нет. Они старались, как могли, поддерживать огонек их дружбы звонками и переписками в сети. Но если еще первые месяцы они делали это регулярно, то потом и совсем редко. Алина больше общалась с Денисом и Ниной. Аня превращалась в призрачный образ ее прошлой жизни, оставленной за несколько тысяч километров, овеянный легким романтическим ореолом, детскими мечтами и воспоминаниями.

Сегодня была пятница, а значит, можно было писать допоздна. Алина раскрыла крышку ноутбука и вспомнила Кузнецова. В его словах звучала насмешка.

Что же: все пишут, и все потом бросают?

«Но я не брошу же? Пожалуйста!» — взмолилась кому-то в мыслях Алина.