Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского

Вадим Геннадьевич Шильцын

30 лет жизни великого авантюриста Екатерининской эпохи влезают в одни бурные сутки клоуна-аниматора. Люди, сообщества, и даже страны связывают Мадагаскар 18-го века с Москвой 21-го. Конспирологические версии то смешно, а то скандально вторгаются в обман исторических умолчаний. Книга содержит нецензурную брань.

003

«23 мая 1786 года от рождества христова отряд под моим командованием вышел к форту Августа, занятого войсками бунтовщика…» — капитан Ларшер замер над листком. Сомнения остановили его перо и закорючки слов перестали виться по бумаге. «Бунтовщик» — хоть и меткое слово, но не достаточное для грамотного рапорта. Усаживая Ларшера за написание документа, губернатор напутствовал: «Боевые успехи без грамотного рапорта — подобны параду без барабанов! Трудитесь, капитан. Франции нужны талантливые полководцы!»

Легко сказать: «Трудитесь!» — а как трудиться? Для того, чтобы в Париже имели представление о подвиге Ларшера, следует преподнести образ поверженного врага в его полном объёме. Много ли чести — прихлопнуть заурядного маргинала? Надо, чтобы угроза, раздавленная Ларшером, выглядела объёмно, имела угрожающие формы серьёзного дела. Потому Ларшер поставил запятую после «бунтовщика» и уточнил: «предводителя движения мадагаскарских сепаратистов, наместника короны и предателя Франции, российского шпиона, узурпатора и самозванца в ранге ампансакабе…»

Следовало бы вписать перевод этого туземного слова. На местном наречии ампансакабе — означает император. Да, капитан Ларшер, победил не кого-нибудь, а самого императора! Не хило? Ларшер довольно хихикнул, и закончил перечень: «…военного наёмника австрийского происхождения в чине полковника, графа Морица Августа Бениовского»

Перечитав нагромождение регалий, Ларшер засомневался. С точки зрения здравого смысла — сочетание титулов с обзывательствами обесценивает титулы. Выходит, любой пройдоха может именоваться графом, а это ставит под подозрение сам принцип… следует выкинуть некоторые звания. Но какие именно выкидывать?

Гениальный Роден отсекал от глыбы лишнее, а разве Ларшер не гений в своём роде? «Вычеркну лишнее, и дело с концом! — сказал капитан самому себе, и зачеркнув слово «граф», воскликнул — Обойдёшься без графства, подлец!» Стремительное развенчание самозванца продолжилось с силой боевого натиска: «Предводитель движения мадагаскарских сепаратистов — звучит как-то чересчур. Что за движение может быть среди первобытных туземцев? Так и на смех поднимут. Скажут: «Не ожидаете ли вы, дорогой Ларшер, движения сепаратистов среди лошадей и прочего домашнего скота?» — точно, меня примут за дурака! Долой эти все движения. Никаких сепаратистов среди дикарей! «Наместник короны» — здесь совсем неуместен. Это может бросить тень на корону.

Власть никогда не ошибается в ставленниках, назначениях и решениях. Хотя, как посмотреть. Ведь, сам-то Ларшер — не генерал, и даже не полковник, а до сих пор — капитан в дальнем захолустье. Разве это не ошибка? Но мы её видеть не должны, а посему и никакого наместника писать не будем. «Наместник» — вычеркнут. Что остаётся? «Предатель и шпион» — можно бы оставить, если б одно не исключало другого. Если он — русский шпион, значит, ему удалось ловко всех обвести вокруг пальца, и никакой он не предатель. Противоречиво. Ну их обоих! Вычёркиваю! Слово «Узурпатор» — не может выйти из под пера офицера. Я не какой-нибудь вольнодумец. Долой это слово, вместе с «самозванцем».

Кажется, зачеркнуто всё, кроме: «в ранге ампансакабе». Если не переводить, то вполне может проскочить, хоть и выглядит нелепо. Выходит, у малагасов есть какие-то ранги. Какие ещё ранги у обезьян? Если же перевести «ампансакабе», и растолковать, что этим словом они называют императора, то выйдет ещё гаже. Тогда я сам высвечусь каким-то цареубийцей. Хоть и дикарский император, а всё равно, ведь, император! На меня посмотрят словно на пса, который попробовал человеческого мяса, и теперь опасен в силу способности убивать императоров. Нет. Надо это убрать от греха подальше!» — Ларшер вычеркнул последний весомый аргумент, разорвал испорченный лист и взвыл на всю веранду губернаторского дома: «Чёрт возьми этого Бениовского! Даже после смерти он продолжает портить людям жизнь! Хоть бы его и не было вовсе!»

«Не представляете, Ларшер, до какой степени я с вами согласен — откликнулся от порога Пуавр — я давно изучаю этого субъекта, и многократно убеждался: он — исчадие ада… нет, это мягко сказано. Он — сын самого сатаны! Я принёс вам некоторые документы, подтверждающие эту истину. Мы оба с вами даже ещё не осознали, до какой степени нам повезло в битве со злом. На всё есть промысел божий! — тут Пуавр положил на стол папку, перевязанную шёлковым шнуром, и перекрестился освободившейся рукой — Почитайте, чтобы осознать, кого нам удалось одолеть. Основные документы достались мне лет 10 назад, когда я ошибочно праздновал победу над Бениовским. Я полагал тогда, что удалось навсегда выдавить его с Мадагаскара.

Спустя некоторое время он возомнил себя литератором и издал книгу в Англии. Издал на украденные у нас деньги! Я озадачился приобретением этого пасквиля, потому что в глубине души чувствовал: дьявольское отродье будет гадить, пока не умрёт. Видит бог, я не ошибся. Немало мне пришлось потратить сил, чтобы получить один экземпляр его писанины — Пуавр развязал тесьму и открыл папку. Внутри оказались две книги: увесистый том в тиснёном переплёте из красной кожи, и брошюра, указав на которую, Пуавр произнёс — Вот эта книга. Она на английском. Вы владеете английским?»

Ларшер английским не владел, а потому волнообразно пошевелил кистью правой руки, который жест Пуавр в точности скопировал и пояснил: «Специально для такого вот, я сделал переводы наиболее вопиющих глав, и вставил их в мой фолиант. Обратите внимание на ничтожную толщину этого, с позволения сказать, труда — Пуавр потряс брошюрой, после чего отбросил её и с горделивой нежностью погладил красную кожу фолианта — В моей, кожаной книге, которую я заказал сброшюрировать настоящему мастеру — во сто раз больше информации. Здесь дневники, черновики писем, отчёты, карты… в общем, всё, что удалось захватить в виде трофея, когда самозванец бежал от меня словно шакал от могучего льва.

Годы не делают нас моложе, дорогой Ларшер, не то бы я с оружием в руках примкнул к вашей победоносной экспедиции. Я бы столкнулся с противником лицом к лицу, как делал это в былые времена. Но теперь я стар, и могу лишь благодарить бога за ваше везение.

Вы оказались гениальным полководцем! Пока такие люди служат его величеству, я могу быть спокоен за Францию!“ — на несколько мгновений Пуавр придал патетическую позицию своему корпусу, всей пластикой тела и лица подтверждая величие внутреннего мира, но тут же отскочил в бок, словно стряхивая с себя излишнее чувство, и продолжил: „Отнятые мною архивы не только огромны, но и показательны. Имеющий глаза — да увидит, как находясь в Лондоне, проходимец нагло противоречил собственным дневникам. Так изощрённо врать может только враг рода человеческого! Сами буквы этой английской брошюры напитаны ложью, словно ядом.

Вы сможете лицезреть подтверждение жуткой мерзости нашего общего врага. Есть там некоторые документы на русском, немецком, и ещё чёрт знает каком языке, но есть и родная речь. Всё это написано им, о нём, от него. Ужасно! Окунитесь»

«Чтобы окунуться в сию заразу мне потребуется дезинфекция» — возразил капитан. Пуавр понимающе кивнул: «Да-да, я понимаю. Сейчас я сделаю распоряжения насчёт невольников, а потом принесу рому. В моём доме всё к вашим услугам. Только составьте грамотный рапорт. Франция должна знать, от кого вы её спасли!» — и Пуавр удалился.

Ларшер бездумно полистал изданную в Англии книжицу, и отодвинул её на край стола. Фолиант в красной коже — привлекал дороговизной, солидностью и надёжностью. На обложке оказалось золотое тиснение, демонстрирующее гениальную лаконичность обладателя книги, то есть, Пуавра, а не того шута, который марал бумагу чернилами. Ларшер прочёл заглавие вслух: «Дневники 1773—1776» — потом открыл фолиант наугад и прочёл там: «Не только звёзды выглядят здесь иначе, но и формы человеческого поведения…»