Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского

Вадим Геннадьевич Шильцын

30 лет жизни великого авантюриста Екатерининской эпохи влезают в одни бурные сутки клоуна-аниматора. Люди, сообщества, и даже страны связывают Мадагаскар 18-го века с Москвой 21-го. Конспирологические версии то смешно, а то скандально вторгаются в обман исторических умолчаний. Книга содержит нецензурную брань.

036

Проснулся я здоровым настолько, чтобы сообразить: «А нога-то болит!». Откинув одеяло, уставился на ногу. Оказывается, пока дух мой витал в неведомых далях, бренным телом кто-то позанимался. Рана была тщательно забинтована. Приведённые в порядок панталоны висели рядом с кроватью, как и вся остальная форма. Одевшись, я вышел на двор, где застал дядюшку Гвидона.

Стоял он около конюшни и следил, как пара дворовых людей — выносят и развешивают ремни, уздечки, сёдла, и прочую сбрую. Увидав меня, дядя обрадовался: «Ты уже здоров? Я так и думал. Живительный бальзам любого поставит на ноги. Баба Лайма говорит, что охромел ты надолго, но чего её слушать? Пока ты валялся без чувств, она чего-то шептала над твоей ногой, и притворялась лекарем. Лайма всех лечит в округе. Добрая женщина.

Я, как видишь, подумываю об отъезде. Это ты меня надоумил, а верней, не ты, а старина Лау. Вон каким сделался фанфароном. Н-да уж. Подумал я про него крепко, и решился — хватит прозябать в провинциях. Пора трясти боевыми доблестями! Нечего тупице Лаудону стяжать мои почести. Пора и мне опрокинуть пару-другую вражеских армий. Пусть убедятся короли — Бенёв ещё живой! Я ещё действующая модель, и могу принести кому-нибудь каштаны из угля…»

«Вы, дядюшка, видимо, прочли моё рекомендательное письмо» — предположил я, на что дядька ответил: «Прочёл. Конечно, прочёл. А чего бы не прочесть? Никаких восторгов про меня там не написано, а жаль. Если бы Лаудон написал то же самое, что сказал тебе устно, то я бы забрал письмо себе. Нынче всякая рекомендация дороже взятого города. Но и тебе бумага может оказаться полезной. Там кроме меня упомянуто почти всё панство прибалтийских провинций. С такой рекомендацией тебя любой шляхтич примет в дом, накормит и напоит. Опять же, почерк у генерала каллиграфический, и печать приложена. В общем, вещь полезная, чтобы шляться по Европе. Ты его уже предъявлял кому-нибудь?»

Вопрос показался мне чересчур наивным, и я ответил: «Пока я к вам ехал, вельможи почему-то не попадались. Если бы не состояние войны, в котором теперь прибывают все, то имело бы смысл демонстрировать сей документ патрулям и разъездам, а так — нет. За мной гонялись прусаки, что вполне естественно. Чехам и полякам — одинокий австрийский гусар — тоже казался подозрительным, и потому они норовили изловить меня. Когда за вами толпой гонятся вооружённые люди, то в голову не приходит идея выяснять, что за армию они в данный момент представляют. Я, дядюшка, всякий раз драпал без оглядки, а мне в спину то и дело стреляли. Слава судьбе, что я не так могуч телосложением, как вы, а то могли бы и попасть»

«Какой же ты болван, Маурисий! — гневно воскликнул дядя, и его рожа сравнялась багровостью с носом — Сущий идиот! Только австрияки могли додуматься посылать желторотых недорослей на войну! Тебе бы ещё года три учиться наукам, а ты уже скачешь на коне, да ещё при оружии! Куда катится мир?»

До той самой тирады дядюшкино хамство меня в большей степени забавляло, чем возмущало, однако на сей раз он перегнул палку, а я неверно истолковал его насмешливый тон. Посему я возмутился и ответил запальчиво: «Может, вы, дядюшка, считаете меня трусом, но я готов опровергнуть ваше заблуждение. Я заслужил чин поручика не в штабных баталиях, а на поле боя, поэтому немного смыслю в стратегиях. Никогда бы я не повернулся к врагам спиной, если бы оставался хоть малейший шанс одолеть их численное превосходство. Вот бы поглядеть, как вы на моём месте стояли бы столбом, да выясняли — прусаки вас убьют, или кто-то из друзей австрийской короны. Если же вам угодно надо мной насмехаться, то я к вашим услугам, и хоть сейчас могу преподать урок хороших манер! Вам как угодно драться? На саблях, или на пистолетах?»

Пока я выкрикивал боевые формулы, которые казались мне тогда соответствующими ситуации, дядюшка слушал с выражением крайней задумчивости, но потом переменился в лице так, словно только что решил некую арифметическую задачу, и хлопнул меня по плечу, радостно вскричав: «Как я раньше не догадался? Вот, спасибо, дорогой! Навёл на мысль. Мысль! Это больше, чем способен заплатить любой круль! Золотой ты человек, Маурисий!

Брось на меня дуться! Ни в какой трусости я тебя не подозревал, а даже наоборот, возмутился твоей легкомысленной склонности к стремительному действию. Подумай сам, какого козыря выдал тебе Лаудон. С этим письмом ты мог не драпать, а двигаться величественно, выставив письмо впереди себя как волшебный щит, от коего отлетают пули обеих воюющих сторон.

Сам подумай — на каком языке там всё написано? На германском. Печать присутствует? Присутствует. Геральдические знаки в наличии? Так точно! Теперь ответь — кем были те солдаты и патрульные, которые за тобой гонялись? Немытые смерды! Чернь! Подонки общества, которые до войны не видали ничего, кроме своих грядок, да мастерских. Их кругозор не шире поросячьего. Мало кто умеет читать по слогам, а большинство и вовсе безграмотны. При виде твоего документа на них напало бы такое же святое благолепие, как при таинстве причастия. Они бы тебя ещё и ссудили деньгами, и накормили бы, и почли бы за честь сопроводить.

Это меж собой они грызутся и стреляются, а персона высшего света — настоль недостижима их пониманию, что всегда находится над схваткой. Иначе никак. Учись, малыш! Не в отваге победа, а в знании того, как устроен мир.

Эх, Маурисий! Вместо того, чтобы поблагодарить старого Гвидона за вековую мудрость, ты сразу предлагаешь мне дуэль. Стыдно. И ещё стыдно возить такую важную бумагу без должного чехла. Ну, погоди, вот я выдам тебе бархатный конверт специально для такой реликвии. Знатный конверт! Он уже сам по себе работает магически, а с письмом так будет вдвойне.

Помнится, я с тем конвертом ограбил целую деревню. Давно было дело. В конверте лежала сущая пакость, то есть, письмо от одной дамы с объяснениями в любви. Тьфу! Она мне такой сделала презент, и я тогда не знал, как с ним поступить. Возил в сумке до случая, и вот, случай подвернулся. Заехал я в деревню, достал конверт и кричу: «Где старшина?» Вышел какой-то немец. Я ему: «Видишь, какой у меня конверт? Тут приказ от самой императрицы. Грузи подводу фуража!» — и что ты думаешь? Набежали всей деревней, и отправили со мной кучу жратвы и питья. Неделю наш эскадрон пьянствовал, а конверт я с тех пор храню, хотя письмо сжёг. Прими сей бархатный конверт в знак моей глубокой благодарности.

Пока ты верещал про дуэли, я всё думал — где бы ещё я мог услыхать подобный бред? Как только ты упомянул про хорошие манеры, тут я и вспомнил: Париж! Точно! Только там драться из-за манер считается хорошей манерой. Хо-хо, какой каламбур! — тут он обратился к одному из дворовых людей — Витаутас, уноси всю эту сбрую. Готовь экипаж! Поедем как важные особы — и снова развернулся ко мне — Спасибо, племянник! Надоумил. Пять минут назад я намыливался ехать к Лаудону в кавалерию, но ты круто развернул мои планы. Не в Вене, а именно у Людовика сейчас вертятся такие вот очумелые идеалисты, как ты. Вот, где будет мне раздолье! Должен, ведь, кто-то управлять в хаосе напыщенности? Как считаешь?..»

Я был обескуражен резкой переменой темы разговора, и удручённо молчал. Дворовые люди уносили в конюшню ремни и сёдла с тем же флегматичным спокойствием, с коим прежде выносили их наружу, а дядюшка Гвидон энергично прыгал по двору, одновременно благодаря меня, наставляя, и требуя соучастия: «Мне-то пришлось повоевать поболе, чем тебе. Я все армии знаю как свои пять пальцев, хотя, за манеры, конечно, спасибо! И генералов у меня в знакомцах будет раза в три больше, чем упомянуто в Гедеоновом письме. Французы пытаются угнаться за англичанами. Самых лучших разогнали по колониям, а в метрополии за порядком следить некому! Тут я как тут: „Здрасти, господа французы! Вам опытный генерал не нужен? Могу в одиночку заменять целую армию, хоть, вон, у Лаудона спросите!“ — Как тебе идея?»

Идея дядюшки Гвидона показалась мне крайне глупой. Зная его склонность к лицедействам и мистификациям, я усомнился, не потешается ли он снова надо мной. Вслух же сказал: «Очень смелая затея, дядюшка, особенно, если учесть, что Франция в союзе с Фридрихом. Получается, вы решили служить на противной стороне от вашего прежнего однокашника и друга, который был о вас очень высокого мнения. Ваш брат, и сам я служим австрийской короне. Вы будете выглядеть таким же предателем, как Август, который не так давно бросил армию и открыл Фридриху дорогу на империю»

«Да, Август — ничтожество, а не круль — согласился дядюшка — можно пожалеть всех его подданных и союзников. Тем более пора мне оторваться от имения. Понимаешь ли, Мориц, мы с твоим отцом немножко считаемся поляками, но графский титул польской короны не помешал ему стать генералом австрийской армии. Мне тот же титул не мешал воевать за любую корону, которая могла оценить мои услуги по достоинству. Не важно, за кого воевать, а важно — как. Вот в чём дело!

Если бы Фридрих брал в свою армию не одних только прусаков, а любых настоящих рыцарей, он бы давно забрал себе и Прагу и Вену, и всю австро-венгерскую империю. Ну, и пускай немцы дерутся промеж собой, коль они такие драчуны. Пока прусаки бьют австрийцев и наоборот — мы нужны этому миру. Только вообрази себе такой невероятный фантазм, как объединение германцев под одним началом»

Дядюшкина склонность выдумывать небывальщину снова вызвала мою улыбку. Вообразить дружбу австрийцев с прусаками не смог бы даже сумасшедший. Столько крови пролилось и прольётся в той войне, которую я временно покинул, столько ненависти образовалось промеж Пруссией и Австрией, что конца не видно, и даже если наступит когда-нибудь перемирие, оно никогда уже не объединит немцев промеж собой.

Таковую мысль я высказал дяде Гвидону. Он согласился со мною, сказав ещё, что Франция не принимает участия в кровопролитии, а поддерживает Фридриха одними словесами, потому ему совсем не противопоказано поступить к Людовику на службу…