Сицкари

Гала Артанже (2024)

Марк, молодой геодезист, решает разгадать тайну своих предков сицкарей — исчезающего народа, обособленно проживающего на берегах реки Сить. Он отправляется в эти места и сталкивается с древними ритуалами — фольклором и обрядами, и проявлениям магической силы, спящей в крови сицкарей. Ему предстоит пройти через испытания, ощутить разломы реальности, осознать связь между прошлым и будущим, постичь путь к возрождению забытых традиций и восстановлению древней силы этногруппы сицкарей.

Зов крови

— Пора открыть ноутбук! — решил Марк и погрузился в чтение всего, что можно было найти о сицкарях, проживавших в Ярославской области, откуда и происходила родом баба Настя. Информации в интернете нашлось не много — буквально несколько статей. Историки писали о них скупо: небольшая народность, субэтническая группа, существовавшая на территории Ярославской провинции, входящей в Санкт-Петербургскую губернию. Пятьдесят сёл и деревень сицкарей располагались вдоль реки Сить, а численность в XIX — начале XX века оценивалась максимум в 2 тысячи человек. Дома сицкарей окружали леса, реки, холмы.

Сицкари не принимали христианства вплоть до XVIII века, а их обычаи до сих пор вызывают споры. В плане религиозной практики сицкари сохраняли особое поведение: не отвергая официальную церковь империи, участвовали в причастии, молитвах и зажжении свечей; однако их отличительной чертой было крестное знамение двумя пальцами — способом, уходящим корнями в древность, что подчёркивало их особый статус и отличие от общепринятых норм того времени.

Поклонение Дереву и Корню, загадочные ритуалы, которые никто так и не задокументировал, оставались частью тайны сицкарей. Эти люди жили не просто в согласии с природой — они были её продолжением. Их жизни напоминали узорчатую ткань, сотканную из циклов земли, воды и воздуха. Коммуна плотников и корабелов существовала в абсолютной гармонии, где каждая деталь имела своё место и смысл.

Натуральное хозяйство было для них не только способом выживания, но и ритуалом единения с окружающим миром. Поля, засеянные рожью, и небольшие огороды, на которых росли корнеплоды, зелень и пряные травы, уходили ступенями в сторону леса. В садах красовались яблони и сливы, их плоды собирали не только для еды, но и для создания настоев, исцеляющих и укрепляющих дух. Ручьи, бегущие между деревнями, служили источником воды, энергии и вдохновения.

Ребёнок сицкарей с младенчества знал, как обработать землю, как собрать урожай так, чтобы природа не чувствовала себя ограбленной. Детей учили с самого раннего возраста видеть в каждой травинке и каждом деревце не просто предмет, а живую сущность. Они знали, как обращаться к лесу за помощью, как находить лечебные корни и травы или определять настроение дерева по его листве. Воспитание детей не ограничивалось передачей знаний — это был процесс осознания связи с миром. Малыши играли не только с куклами ручной работы, деревянными лошадками, но и с маленькими моделями лодок, созданными их отцами из остатков корабельной древесины. Девочки учились ткать тончайшее полотно, а мальчики — вырезать узоры на дереве, изучая ремесло старших.

Вечерами, сидя у огня, взрослые рассказывали детям древние былины. Эти истории — не просто сказки, в них заключалась мудрость, указывающая на необходимость уважения ко всем живым существам. Сицкарские легенды учили терпению, смелости и тому, что любое действие человека оставляет след.

Однако эта коммуна, жившая в тесном содружестве и веками сохранявшая традиции, начала исчезать, как туманы над болотами. Сначала перемены протекали медленно и едва заметно: молодые люди уходили в города, соблазняясь новому образу жизни. Следом стали покидать свои дома целые семьи, и даже оставшиеся тоже всё чаще тянулись к новому, забывая о своих корнях. А затем наступил распад СССР и, как результат, распад всей экономики, промышленности и сельского хозяйства. От некогда процветающей культуры сицкарей остались лишь резные строения с четырёхугольными крышами, заброшенные святилища и былины, но и они медленно уходили в небытие.

Но перелистывая страницы дневника, Марк отказывался верить, что сицкари действительно растворились в истории.

— Растворились? Нет, вряд ли! — думал он, чувствуя, как внутри разгорается тихая, но уверенная решимость. — Их наследие просто спряталось от взглядов посторонних, спряталось глубоко, как корень в земле. Если где-то сохранилась хотя бы капля, я её найду.

Шёпот древних земель: подлинная история и мифы

В голове Марка переплеталась подлинная история малого народа и все легенды и мифы, которые он смог найти в интернете или изучил по дневникам прабабушки Прасковьи.

Было это в далёкие незапамятные времена: с первыми лучами восходящего солнца туман над рекой Сить рассеялся, и земля пробудилась от долгого сновидения, вздохнула и содрогнулась, и вот тогда из её недр в мир явились сицкари — загадочный народ, возникший на перекрёстке миров, эпох и границы меж реальностью и полумраком теней.

И до сих пор сама природа хранит в этих местах память о чём-то великом и давно забытом. Ветер, гуляющий над болотами, носит шёпот, наполненный тайной, которую веками не могли разгадать. Это шёпот о сицкарях — народе, существовавшем между явью и мифами.

Сказания стариков утверждали, что предки сицкарей появились здесь не из чужеземных краёв, а будто вышли из самых недр земли, оттуда, где граница между реальностью и Запредельем становится тоньше паутины.

Когда-то давным-давно, ещё до прихода славянских племён, в этих краях существовал особый Договор, заключённый людьми и духами леса. Легенды гласят, что сицкари были хранителями этого таинственного соглашения. Они знали язык корней «древос», пели ветру и говорили с реками. Это был народ, чьё предназначение заключалось в том, чтобы быть связующей нитью между мирами и жить, дыша в унисон с самой природой.

Времена породили множество теорий о возникновении субэтнической группы сицкарей.

Кто же они были на самом деле? Одни называли сицкарей потомками татарских воинов, отделившихся от Орды и нашедших убежище в этих землях после страшной битвы у реки Сить. Тогда, в 1238 году, кровавое сражение между войсками князя Юрия Всеволодовича и корпусом монгольского полководца Бурундая — темника Батыя — затмило горизонт огнём и криками. Говорят, что те, кто остался в живых, не хотели возвращаться к монголам, но и присоединяться к русичам им тоже претило. Они ушли вглубь лесов и стали обособленной этнической группой.

Другие связывали сицкарей с карелами — беженцами, спасающимися от меча и огня шведских захватчиков. Карелы пересекли непроходимые леса, унесли с собой древние знания о дереве, ткани и рунной письменности и нашли укрытие у берегов Сити.

Предания описывают долгий путь карелов. Перед самым рассветом их путь пролегал через бескрайние болота, где трясина подступала к каждому шагу. Они шли с факелами. Старейшины пели ритмичные, заклинательные мелодии, чтобы отпугнуть злых духов, обитающих в болотах. Когда шествие достигло реки, женщины и дети пали на колени, молясь воде как спасительнице. Здесь, на этом пороге новой жизни, мужчины поклялись хранить эти земли как своих детей. Укрывшись от врагов, они воздвигли деревни, ставшие последними оплотами их культуры.

Есть и третья теория — о том, что сицкари могли быть выходцами из Прибалтики или Беларуси. Их речь была удивительной смесью звуков и акцентов. Цокающие интонации напоминали древний новгородский говор, а «дзед» и «зякалка», заимствованные у белорусов, создавали язык, который звучал как песня.

Внешность сицкарей привлекала внимание своей необычностью. Вот как описывал их знаменитый этнограф и краевед Мусин-Пушкин: «Склад их черепа — вытянутый, сложение тела — все среднего и выше среднего роста, плечистые, с заметной одутловатостью лица и живота. Цвет и обилие волос — рыжевато-русых — всё отличает их от соседей». Это описание запечатлело образ народа, стоявшего в стороне от привычных черт окружающих жителей.

Сицкари жили так, словно между ними и остальным миром пролегала невидимая, но прочная граница. Их обособленность была не вызовом, а скорее попыткой сохранить самобытность, не смешиваясь с «чужими». Русских крестьян, живших по соседству, они звали «хамунами» — слово это звучало слегка пренебрежительно, но не враждебно. Скорее, оно выражало глубокое ощущение иной природы их жизни. В народе даже бытовала поговорка: «Сицкари идут дорогой, хомуны — по сторонам». Простая, но точная метафора: одни знали свой путь и следовали ему, другие метались в поисках нового.

Браки сицкарей заключались строго внутри общины. Семья была не просто ячейкой общества — это была некая скрепа, сакральная связь, которая помогала сохранять древние обычаи и традиции. Мужчина, решивший взять в жёны хамунку, подвергался негласному, но острому осуждению. Для сицкарки выйти замуж за хамуна означало не только изменить своей культуре, но и нарушить невидимые законы предков. Говорили, что такие союзы почти всегда приносили несчастья, будто сама земля и лес отвергали их.

В хозяйственной жизни сицкари тоже шли своей дорогой. Они жили так, словно время для них остановилось. Натуральное хозяйство обеспечивало их всем необходимым: плотные холсты ткались на собственных станках, избы строились из лучшего леса, сплавляемого по реке, пища выращивалась на плодородных землях, а излишки отправлялись на рынок. Но главное — они жили в ритме природы, не нарушая её хрупкого равновесия. Это — их негласный закон.

И как уже было сказано ранее, сицкари не противопоставляли себя церкви. Они исправно ходили к причастию, молились и ставили свечи, как и их русские соседи. Однако крестились они по старине — двумя перстами, что подчёркивало их обособленность даже в религиозной жизни. Это являлось молчаливым знаком уважения к предкам и их вере, своеобразный мост между прошлым и настоящим.

Их культура выделялась на фоне того, что знала Русь. Это был другой мир — с иными символами, иным ритмом и иными ценностями. Мир, где древнее дерево могло стать не только домом или лодкой, но и предметом поклонения; где слово хранило силу, а песни говорили о тайнах, которые никто больше не мог понять.

С давних времён сицкари были мастерами дерева, чьи умения передавались из поколения в поколение. Они не просто строили — они творили, будто сам лес говорил с ними на одном языке.

В начале XVIII века, когда молодой Петербург алчно поглощал тонны стройматериалов, продуктов и товаров, Волга стала главной артерией снабжения. Там, где река становилась мелководной, грузы перегружали с тяжёлых барж на лёгкие деревянные барки и полубарки, мастерски сделанные сицкарями. Каждая такая лодка могла перевезти от 60 до 150 тонн — настоящее чудо инженерной мысли того времени. Эти суда, крепкие и выносливые, словно вобрали в себя силу самой земли и воды через дерево.

Сицкари знали своё ремесло до мельчайших деталей. Доски подгонялись так, что щели между ними были едва различимы. Крепления, пропитанные смолой, придавали лодкам надёжность, а плавные линии корпусов говорили о понимании динамики воды.

Да, в те времена, когда торговля по рекам была жизненной артерией страны, сицкари процветали и зарабатывали не только деньги, но и славу искусных судостроителей.

Однако с появлением пароходов, ситуация изменилась. Необходимость в деревянных судах постепенно сошла на нет. Но руки сицкарей не остались без дела. Сицкари быстро адаптировались, переключившись на плотницкое ремесло и строительство домов. «Сицкарь с топором, как казак с копьём» — говорили тогда. Их дома с необычными четырёхскатными крышами, изящными наличниками и деревянными колоннами у крыльца говорили о чувстве гармонии и могли сравниться с произведениями искусства. Каждое крыльцо, каждая колонна несли на себе следы кропотливой работы, любви к дереву и уважения к традициям. И заказы на строительство поступали не только из окрестных деревень, но и из крупных городов. К тому моменту их навыки работы с деревом и тонкое чувство красоты позволили сицкарям заложить основы настоящего деревянного зодчества.

К концу XIX века сицкарская школа деревянных мастеров была известна далеко за пределами этих мест.

Мастера сохраняли своё искусство вплоть до середины XX века. Даже в 1970-80-е годы, когда модернизация и железобетон вытесняли дерево, их дома оставались востребованными, а изящные орнаменты на окнах служили молчаливыми свидетелями ускользающего времени. А ещё мужчины вырезали из корней деревьев фигуры, которые могли служить и оберегом, и молитвой. А руки женщин создавали ткани такой тонкости, что в них, казалось, таился туман утреннего леса.

Сицкари ушли, но их наследие — не только в избах, но и в самой атмосфере этих мест: воздух до сих пор хранит дух мастеров, умевших превратить дерево в историю.

Но самым загадочным открытием стало генетическое исследование, проведённое несколько лет назад учёными из Медико-генетического научного центра и Института общей генетики РАН. Результаты показали, что генетика сицкарей не имеет ничего общего с карелами или монголо-татарами. Их уникальная гаплогруппа R-M458 связана с народами Средней Азии и Южной Сибири. Это открытие добавило новый слой загадок к истории сицкарей, оставляя больше вопросов, чем ответов. Кто они были? Какова их настоящая история? Ответы, возможно, скрываются где-то в глубинах заброшенных изб и древних преданий.

Но самое важное оставалось скрытым. Говорили, что сердце их веры — это Корень. Корень связывает человека, землю, фауну, флору и небеса. Корень, в котором заключена мудрость веков. А их корни уходили так глубоко, что сама земля помнила их лучше, чем человеческая память. Сицкари не были ни карелами, ни потомками переселенцев времён Смуты. Они не вписывались в привычные категории истории. Их язык, их традиции, их вера — всё это указывало на нечто совершенно иное: народ-мост между мирами. Когда летописцы пытались понять происхождение сицкарей, те в ответ только загадочно улыбались.

Поездка в Ярославскую область

Сидя в старом кресле на балконе, Марк поднял глаза к звёздам. Небо было чистым, усеянным бесчисленными созвездиями. Ему вдруг пришла мысль: а что, если звёзды — это тоже символы? Что, если они также несут послание, как те слова в дневнике?

Марк почувствовал прилив странной решимости. Он знал, что должен найти место, где корни и звёзды сливаются воедино. Может быть, оно раскроет не только тайны сицкарей, но и ответы на вопросы, которые он не решался задать самому себе.

Последний раз Ярославскую область Марк посещал пятнадцать лет назад. А ведь это не такая уж дальняя дорога: всего 280 километров.

— Завтра, — вслух сказал он, чувствуя, как поднимается волнение, — завтра я поеду туда.

На рассвете с небольшим рюкзаком за спиной Марк стоял на перроне вокзала. Москву он оставлял с лёгким сердцем. Он вообще был вольной птицей, а потому и выбрал специальность геодезиста и геолога. Внутренний его мир выступал против урбанизации: городская жизнь казалась суетной, шумной и даже пустой. А сейчас жгучее желание узнать больше о своих корнях придало сил, а спонтанным действиям — осмысленность.

Электричка стучала колёсами, отбивая старинный ритм, унося Марка всё дальше от шумной Москвы. За окном развернулась настоящая симфония природы. Широкие поля, покрытые мягким ковром трав и цветов, тянулись до самого горизонта,. Здесь и там золотились подсолнухи, склоняясь перед утренним светом, а дальше, вдалеке, вставали на цыпочки леса́, наполненные тайной. Высокие ели, как вечные стражи, стояли стройными рядами, их лапы плавно раскачивались на ветру, шепча друг другу что-то древнее.

Берёзовые рощи, едва тронутые осенней позолотой, казались живыми. Они притягивали взгляд Марка своими белоснежными стволами, словно приглашали его в своё мирное, уединённое царство. А там, за ними, пробегали ленивые речушки, сверкая, как расплавленный металл, отражая голубое небо и редкие облака.

Иногда вдоль пути мелькали деревеньки — тихие, сонные. Маленькие домики с покосившимися крышами и резными наличниками выглядели как иллюстрации из старинной книги. На огородах за домами суетились бабушки в цветастых платках, вытягивая из земли последние плоды уходящего лета. Всё это было так далеко от гудков автомобилей, нескончаемого потока людей и стеклянных небоскрёбов столицы, что Марку казалось — он пересекает невидимую грань, отделяющую его прежний мир от чего-то нового и первозданного.

Марк думал, что, возможно, он первый из своего рода, кто решился вернуться к этим истокам. Его мысли кружили в такт пейзажам за окном. А что, если эти места, полные чистоты и тишины, таят ответы на вопросы, которые он даже ещё толком не успел себе задать?

Каждый лес, каждая река, каждое поле здесь не просто были — они жили, дышали, рассказывали свои истории тому, кто готов их услышать.

В вагоне было тихо, лишь редкие пассажиры разговаривали между собой. Марк листал записи в телефоне, отмечая названия деревень, которые упоминались в статьях.

Эта поездка становилась чем-то бо́льшим, чем просто путешествием по карте — это ответ на зов, который тянулся сквозь поколения. Зов не был похож ни на что из ранее испытанного им.

— Почему именно сейчас? — спрашивал он себя, глядя на мелькающие за окном электрички пейзажи.

Словно кто-то или что-то влекло его туда, где река Сить скрывала свои тайны. Ведь этот край хранил в себе не только историю древнего народа, но и этнографическую загадку.

Сицкари — народ, не просто живущий на земле, а чувствующий и слышащий её дыхание, словно мелодию вечности. Они читали мир, как древний манускрипт, — по узорам корней, по течению воды и по шёпоту ветра. Мосты между мирами открывались перед их взором там, где другие видели лишь пустоту.

Марк смотрел на спокойные воды реки за окном, и в его голове рождались новые вопросы:

«Кто они на самом деле? Почему они исчезли? И какая часть их наследия осталась во мне?»

Электричка замедлила ход, подходя к Ярославлю. А в сердце Марка росло ощущение, что это место откроет нечто большее, чем он ожидал. Оставил он позади не только Москву, но и часть себя: тот, который был до электрички — шумный, прагматичный человек, а на выходе из неё рождался новый Марк, готовый слушать, чувствовать и находить.

Из Ярославля он добрался автобусом до второго по размеру города области — в Рыбинск, а из Рыбинска опять автобусом — в Брейтово.

Марк прокручивал в голове информацию о Брейтово — его финальной точке поездки, но не конца путешествия. Небольшой посёлок, расположенный на берегу Рыбинского водохранилища, где река Сить теряла своё течение. Брейтово — ничем не примечательное место для туриста, но Марк знал, что в нём скрывалась драгоценная искра истории. В центре посёлка имелся краеведческий музей, в котором местные энтузиасты десятилетиями собирали редкие экспонаты, связанные с исчезнувшим народом сицкарей.

В музейной коллекции можно было найти старинные вышивки с орнаментами, напоминающими древние заклинания; резные наличники, в узорах которых словно пряталась сама природа; и редкие артефакты — деревянные посохи, свитки с загадочными символами и фотографии полуразрушенных храмов. Все эти находки были бережно собраны в окрестных деревнях — ныне опустевших, но всё ещё хранящих тени своих прежних обитателей.

Сотрудница музея, Людмила Павловна, писала в одном из краеведческих сборников:

«История сицкарей — это не просто вопрос этнографической ценности. Это ключ к пониманию, как древние народы взаимодействовали с природой и космосом. Они видели в мире больше, чем мы сегодня способны разглядеть за экранами своих компьютеров».

Но настоящая цель Марка находилась гораздо дальше, за пределами музейных стен. Ему предстояло пройти пешком ещё семнадцать километров до заброшенной деревни Рысье, родины бабы Насти и прабабушки Прасковьи. Википедия утверждала, что население деревни сократилось до четырёх человек, но для Марка это было неважно. Рысье было местом, где начиналась ниточка его собственного прошлого.

Эта поездка — отнюдь не обычное приключение. Она — нечто большее. Ответ на зов, который он сам ещё не мог до конца осознать.

В тот момент он даже не подозревал, что река Сить и её леса хранят не только историю, но и этнографическую загадку, тайны, которые изменят его жизнь.