Мона Ли. Часть вторая

Дарья Гребенщикова

Мона Ли окажется в центре странных событий, и она победит. Мона Ли взрослеет, и быстрее, чем ей хотелось бы самой. Всему найдется объяснение, но что ждет саму Мону Ли? В конце второй части – точка, но продолжение – следует.

Глава 4

— Коломийцева! Я к тебе обращаюсь, по-моему, нет? — Мона тяжко вздохнула и накрыла тетрадку учебником.

— Ко мне, наверное, — она встала. Ирина Ильинична, математичка, люто ненавидела Мону. За всё. За красоту. За раннюю славу. За эту легкую, «звездную» наглость, за пренебрежение ко всем, за то, что плевать ей, Нонне, видите ли, на правила школы! За эти американские штаны! За то, что она, Ирина Ильинична, сорокалетняя неудачница, с диабетом, с дочерью-подростком, с сумасшедшей бабкой, с комнатушкой в коммуналке, с любовником-пьяницей не имела, и не будет иметь такой фигуры, таких американских штанов и всесоюзной славы. Было, отчего с ума сойти. Мона, как на радость ей, была совершенно невосприимчива ни к математике, ни к геометрии, ни к черчению — да, собственно, ни к чему.

— Коломийцева, — Ирина Ильинична выдохнула на Нонну порцию злобы, пахнущей ацетоном, — ты почему явилась в школу без формы? Если твой отец преподает в школе, это не дает тебе никакого права нарушать распорядок! Завтра к директору! В школу к занятиям не допущу! — Мона лениво похлопала ресницами, затолкнула жвачку за щеку, и уставилась в лицо математички. — Вон из класса! — не выдержала та. Мона пожала плечами, смела тетрадки и дневник в рюкзачок, послала воздушный поцелуй мальчикам, притихшим от восторга на «камчатке», и нарочито медленно, с пяточки на носочек — вышла из класса.

На педсовете было жарко. Все кричали, перебивая друг друга. На Пал Палыча было больно смотреть. Весь женский коллектив, за исключением, понятно, Валентины Федоровны и пожилой англичанки Инессы Германовны, был за исключение Коломийцевой Нонны из школы. За систематические пропуски занятий. За неуспеваемость. За неуважение к коллективу. За. За. За. Когда все сорвали голос, а завуч нервно курила в форточку, Инесса Германовна, откашлявшись, сказала:

— Все высказались? Теперь скажу я. Ну, выгоните вы ее. С волчьим билетом. Предположим! Завтра позвонят из обкома и велят принять обратно. Вы журнальчик-то откройте, любой — гордость Одинцовского района, ученица средней школы… за уши будете ее тянуть и еще в ноги кланяться, вы уж, Пал Палыч, простите меня, старуху, за откровенность. Коломийцева — гордость школы, хотите вы этого, или нет. Нам же «под неё» деньги на ремонт выделили, это вы понимаете? Оставьте её в покое, она и должна быть — не такая, как все. А вы бы, Ирина Ильинична, занялись своими нервами. Пубертатный период, в котором сейчас находятся наши старшеклассники — предмет для исследования, а не для морализаторства. С тем разрешите откланяться, — Инесса Германовна, прямая, коротко стриженная, седая, все еще красивая, одетая строго и изящно, вышла из кабинета завуча, сняла плащ с вешалки, и пошла домой, подкидывая мыском туфельки опавшие ржаво-золотые листья.

— Пал Палыч, — уже взмолилась директор школы, — прошу вас, вы хоть насчет формы с ней поговорите, с нас же РАЙОНО за это три шкуры дерет… Расходились, возбужденные, Пал Палыч пошел провожать Валентину Федоровну, и по пути они все спорили, и Валентина Федоровна прикладывала к груди руки, будто умоляла о чем-то, а Пал Палыч махал портфелем в такт широким своим шагам.

В это время Мона, стараясь не шуметь, рылась в бумагах Пал Палыча, понимая, впрочем, что то самое письмо спрятано далеко и надежно.

Ассистентка по актерам выложила перед Стешко пачку фотографий. Веером. Юрий Давидович полулежал в глубоком кресле, придвинутом к столу, заваленному бумагами.

— Ну что? опять все те же лица! — Юрий Давидович дал заявку на фильм «Красные корабли». Весь состав был готов, не было актрисы на героиню. — Актриса должна была быть молодой, трогательно-прекрасной, романтичной, с умными глазами, хрупкой и не затертой. Как ландыш! — Стешко орал на ассистентку, — как подснежник! Все, кого ему приводили, не набирали нужных качеств в комплекте. Тут и вытащили фотографию Моны, с проб на «Волшебную лампу». Вот, — Стешко ткнул указательным пальцем мастерового на Мону, — звать.

— Звать? Нонна Коломийцева, — пролепетала ассистентка.

— Звать — это звать на пробы, — и Юрий Давидович отбыл в Рузу, в Дом отдыха ВТО. Там он, прохаживаясь по мокрым после дождя дорожкам, спорил с Вольдемаром Псоу. Точнее — так. Теперь уже Вольдемар орал:

— Ты с ума сошел? Неприятностей хочешь? Мне эта лампа с этой Моной стоила полжизни! У меня несчастных случаев было столько, как будто я не сказку снимал, а американский боевик со стрельбой! Это ж не девка, это черт те знает что!

— Да, — Юрий Давидович согласно кивал, — но ты на ней одной получил и первую категорию, и звание, и на фестивалях собрал наград, а? Что уж такого случилось? Галка Байсарова жива, ну, с головой плохо, так кто знает — от чего? Архаров, конечно, от Моны до сих пор больной, но он от каждой партнерши такой. Нет, Волька, не преувеличивай. Бывают несчастные картины, помнишь мою «Грозу», где Фалалеев на съемках умер? Ну, судьба. И влюблялись, и пили, и вены резали, — уж нам с тобой и не такое выпадало. Я хочу в «Красных кораблях» рассказать сказку, которая может быть у каждого, но тут вопрос — в вере в чудо. А у этой девчонки такие глаза! И есть в ней что-то такое… колдовское, и одновременно — невинное. Худсовет если утвердит, начнем снимать.

— Опять на «Гурзуф-фильме»?

— А где еще-то?

Вольдемар встал, посмотрел в засыпающее небо, подставил ладонь и поймал упавший лист.

— Ну-ну, воля твоя, конечно. А сейчас — по коньячку?

— А, соглашусь, — Юрий Давидович поежился, — прошу к буфету!

И они отправились пить коньяк и болтать с красивыми девушками.

— Ольга Яковлевна, послушайте меня, прошу вас, — Юрий Давидович разговаривал с директором Одинцовской средней школы, — Коломийцева будет заниматься в перерывах между съемками. Так многие делают. Я уверяю вас, экзамены она сдаст. Ну, пусть не на отлично, пусть! Но вы же понимаете, что девушка талантлива, и ее снимать нужно сейчас, в 14 лет, а не потом, в 20.

Ольга Яковлевна высоко поднимала тонко выщипанные брови, круглила рот, и все теребила значок «Отличник народного образования». Она с радостью и вовсе избавилась бы от этой «Моны Ли», но отчетность! Но успеваемость! Результаты экзаменов за восьмой класс — штука серьезная, с троечниками и прогульщиками предполагалось поступать жестко — в ПТУ, а дальше тащить хорошистов и отличников.

— Ольга Яковлевна, давайте пойдем на компромисс? Вы проэкзаменуете ее сейчас, найдем слабые стороны, и студия готова найти ей репетиторов на время съемок, идет?

— Ах, делайте что хотите, — вздохнула директор с тайным облегчением, — на вашу ответственность! И не забудьте — вы нам обещали кинопроектор для школьного кинозала!

— Голубушка, конечно! — и Юрий Давидович, утирая лоб платком, вышел в приемную, где Мона Ли кокетничала со старшеклассниками. — Нонна, все в порядке, приезжай, детка, в среду, на читку сценария.