Вакханки

Еврипид

Трагедия написана в Македонии и поставлена в Афинах после смерти поэта вместе с "Ифигенией в Авлиде". Хотя трагедии приурочивались к празднествам Диониса, сюжеты, связанные с этим богом, в них разрабатывались довольно редко (около 20 названий из 600 сохранившихся). Вероятный предшественник Еврипида – Эсхил, написавший не дошедшую до нас драму "Пенфей". Фиванская царевна Семела, дочь Кадма, была возлюбленной Зевса. По неразумию она попросила громовержца явиться во славе и погибла от его молний. Зевс спас недоношенного младенца (по одной из версий – зашил его в бедро и, когда пришел срок, "родил"). Как рожденный Зевсом, Дионис, в отличие от всех земных детей бога, является божеством. Его "эпифания" – прославление как бога – началась на Востоке, и оттуда он явился в Грецию и увлекает женщин (вакханок, менад) в свои оргиастические празднества. Мужчины препятствуют "непристойному" культу, главные противники – Пенфей, царь Фив и двоюродный брат Диониса, а также тетки, уверенные, что сестра согрешила со смертным, а не с богом ("свои не признали"). В наказание Дионис ослепляет ум царя и отводит глаза его матери и теткам… С античности и по нынешний день продолжаются споры, считать ли эту трагедию религиозным произведением, прославляющим всемогущество бога, или очередным выпадом Еврипида против богов, которые забавляются страданиями людей.

Эписодий первый

Входит Тиресий.

Тиресий

Эй, кто там у ворот? Поди скорей

И призови мне из покоев Кадма,

Что башнями наш город укрепил,

Придя из стран сидонских^[9]. Доложи,

Что ждет его Тиресий.

Один из стражников уходит во дворец.

А зачем —

Ему известно самому. Условье —

Я, старый, он, старейший, — заключили:

Взять тирсы и, накинувши небриды,

Плющом седые головы увить.

Кадм

(выходя из дворца)

О друг любезный! Выйти не успел я,

Уж мудрого по голосу признал.

Иду, иду. Смотри, как обрядился!

Да, сколько в силах наших, я хочу

Сегодня возвеличить Диониса:

Явленный бог — по дочери мне внук.

Ты человек умелый, мой Тиресий,

И я, старик, вверяюсь старику:

Не правда ль, ты укажешь, где плясать мне

И где, остановившись, затрясти

Седою головой? Я столько силы

В себе почувствовал, что день и ночь

Готов стучать о землю тирсом Вакха:

Веселье нам снимает годы с плеч.

Тиресий

Со мною то же, Кадм, — помолодел я

И в хоровод вакхический пойду.

Кадм

Но до горы не лучше ль нам доехать?

Тиресий

А богу тем почет не уменьшим?

Кадм

Мне ль, старцу старца быть проводником?

Тиресий

Сам бог, о Кадм, нам путь наш облегчит.

Кадм

А мы одни на игрище из граждан?

Тиресий

Увы! Разумных больше не нашлось.

Кадм

Что ж медлить дале! Вот моя рука.

Тиресий

Вот и моя, сплети ее с своей.

Кадм

Нет, презирать богов не мне — я смертен.

Тиресий

Да, перед богом тщетно нам мудрить.

Предания отцов, как время, стары,

И где те речи, что низвергнут их,

Хотя бы в высях разума витал ты?

Пожалуй, скажут мне: “И как не стыдно?

Старик плясать собрался и плющом

Чело обвил!” А разве где-нибудь

Нам обозначил бог, что пляшет юный,

А не старик в честь Вакха? Нет, почет

От всех равно приятен богу Вакху:

Поклонников не делит Дионис.

Кадм

Тиресий, солнце для тебя не светит;

Мой ясный долг — предостеречь тебя.

Вот царь Пенфей, трон от меня приявший,

Сюда спешит. О, как взволнован он!

Что-то нам скажет в гневной речи внук мой?

Входит Пенфей.

Пенфей

Уехал из страны я — праздный путь!

Дурные вести слышу отовсюду.

Нежданная постигла нас беда:

Дома, детей фиванки побросали;

В вакхическом безумии они

Скитаются в горах, поросших лесом,

И бога Диониса — что за бог,

Не знаю — буйной почитают пляской.

Среди их роев полные вином

Стоят кратеры, а вакханки наши

Тайком, поодиночке, в чащу леса

Бегут — с мужчиной ложе разделить!

По виду — вдохновенные менады,

Но Афродита им милей, чем Вакх.

Иных я уж поймал: связавши руки,

В тюрьме теперь их люди стерегут.

А тех, что нам покуда не попались,

На Кифероне всех переловлю:

Ино, Агаву, что от Эхиона

Меня родила, Актеона мать^[10] —

Я разумею Автоною — крепко

В железо их велю я заковать,

Авось тогда пройдет их беснованье.

Да, говорят, какой-то чародей

Пожаловал из Лидии к нам в Фивы…

Вся в золотистых кудрях голова

И ароматных, сам с лица румяный,

И нега Афродиты у него

В глазах; обманщик этот дни и ночи

С девицами проводит, — учит их

Он оргиям ликующего бога…

Ну, попадись он мне, — тогда стучать

О землю тирсом, встряхивать кудрями

Не долго будет — голову сниму.

Он смеет богом Вакха называть^[11]!

Он говорит, что в Зевсовом бедре

Он был зашит — тот жалкий недоносок,

Которого огнем небесным Зевс

Испепелил, а заодно и матерь,

За лживую о браке похвальбу!

Все это знают, и неужто дерзкий,

Кто б ни был он, хулой не заслужил

Позорной петли? Ба! Что вижу! Новость!

Вот диво-то! Тиресий-чудодей

И матери отец, как будто на смех,

В небридах пестрых, с тирсами в руках

Служить собрались Вакху! Дед, могу ли

Я старость чтить, теряющую смысл?

Да сбросишь ли ты плющ? От тирса руку

Освободишь ли наконец, старик?

(Тиресию.)

Все ты, Тиресий? Видно, снова хочешь,

Вводя к фиванцам бога, погадать

По птицам и за жертвы взять деньжонок!

О, если б не седая голова

Тебя спасала, посидел бы ты

Теперь в оковах, там, среди вакханок,

За оргии порочные твои!

Нет, тот обряд, где женам подают

Сок виноградный, чистым не признаю.

Корифей

Безумец! Ни богов, ни Кадма чтить,

Посеявшего колос земнородный,

Не хочешь ты и только род позоришь!

Тиресий

Когда умен вития и предмет

Искусно выбран им — пусть речью плавной

Сердца пленяет. Ты ж, Пенфей, лишь словом

Легко владеешь, точно умный муж,

Ума ж не видно в лоске слов твоих.

А гражданин тот вреден, коль, речистый

И властью смелый, смысла он лишен.

Смеешься ты над нашим новым богом:

О, если бы внушить тебе я мог,

Как будет славен он по всей Элладе!

Послушай, сын мой: два начала в мире

Суть главные. Одно — Деметра-матерь

(Она ж Земля; как хочешь, называй).

Она сухой лишь пищею нас кормит;

Ее дары дополнил сын Семелы:

Он влажную нам пищу изобрел, —

Тот винный сок, усладу всех скорбей.

В нем он и сон нам даровал, забвенье

Дневных забот — иного ж не найти

Им исцеленья. Он, вдобавок, людям

Сам бог, себя дозволил в возлиянье

Другим богам преподносить^[12] — и этим

Всех благ он стал источником для них.

Тебе смешно, затем что Вакх зашит

В бедре^[13] у Зевса был. Вот смысл преданья:

Когда его из горнего огня

Исхитил Зевс и дивного младенца

Возвел в богов обитель, на Олимп, —

Его согнать с него хотела Гера;

Но Зевс ей воспротивился и мерой,

Достойной бога, Диониса спас.

Эфира надземельного частицу

Он оторвал и дал ей образ сына;

Тот призрак он “заложником” супруге

Ревнивой выдал. Люди же потом —

Сказанье извратив, что бог богине

“Заложником” младенца передал,

И таинства слова переиначив,

Слух распустили, будто Дионис

Взаправду вскормлен был в бедре Зевеса.

Он — и вещатель: в исступленье Вакха

Пророческого духа скрыта мощь:

Своим наитьем необорным бог наш

Завесу тайн с грядущего срывает.

Он — и воитель: сколько раз в строю

Доспехами сверкающее войско,

Еще копья не зная супостата,

Рассеялось! От Вакха этот страх.

И ты увидишь: на горе двуглавой,

Что высится над Дельфами, наш бог

Под пляски шум в дружине тирсоносной

Огнем лучин дубравы озарит

И будет всей Элладой возвеличен.

И ты, Пенфей, послушайся меня:

Не царь один повелевает людям, —

И если ум твой поврежден, покинь

Уверенность, что непреложно судишь.

Нет, бога нового в страну приняв,

Почти его священным возлияньем

И таинств ты смиренно приобщись,

Венком зеленым голову украсив.

Конечно, женщин скромности учить

Не Диониса дело: это дар

Самой природы. Чистая душою

И в Вакховой не развратится пляске.

Когда народ толпится у дворца

И граждане Пенфея величают,

Тебе приятно, да? И Дионис

Неравнодушен к уваженью смертных.

Итак, покрывши голову плющом,

На смех тебе, плясать мы с Кадмом будем:

В честь бога пляска и седым идет.

И не склонишь меня ты спорить с богом:

Безумец ты, и никакое зелье

Не исцелит недуга твоего, —

Скорее, мнится, зельем ты отравлен.

Корифей

Приносят Фебу честь твои слова,

И, славя Вакха, старец, ты разумен.

Кадм

Дитя мое, Тиресий дал совет

Тебе благой: о, не чуждайся веры^[14]!

Будь наш. Теперь не здраво судишь ты, —

Ум затемнен в тебе пустым мечтаньем.

Ну, хорошо, пусть он не бог, все ж богом

Признай его, Пенфей: ведь в этой лжи

Семеле честь, в ней слава роду Кадма!

Перед тобой — несчастный Актеон:

Псы хищные, ты помнишь, растерзали

Его в лесу, когда он утверждал,

Что в ловле он искусней Артемиды.

Пока ты цел еще, Пенфей, плющом

Дай увенчать тебя, восславим Вакха!

Пенфей

Прочь руки, дед! Сам бражничать ступай,

Меня ж безумьем заражать не думай!

А за болезнь твою мне даст ответ

Наставник твой.

(Одному из слуг.)

Эй, кто там, люди! Живо

Ступай на вышку старого, где птиц

Он поджидает. Все разбей там ломом,

Вверх дном поставь! Его повязки все

На жертву кинь ветрам и вихрям буйным.

Злей кары он не выдумал бы сам!

А вы, другие, выследите в Фивах

Лидийца женственного, что принес

Недуг тот новый и пятнает браки;

А изловив, сюда его в цепях

Ведите: пусть он, камнями побитый,

Умрет, на горьком опыте узнав,

Как здесь справляют праздники в честь Вакха.

Тиресий

Несчастный! Сам не знаешь, что творишь:

Твое безумье бешенством сменилось!

(Кадму.)

Пойдем, мой Кадм; умолим Диониса

И за него, хоть и жестоким стал он,

И за наш город, чтобы бог беды

Нам не наслал. За мной, с плющом на тирсе

Скорее в путь! А чтоб вам не упасть,

Поддерживать мы, Кадм, друг друга будем:

Два старика упавших — вид печальный…

Но будь что будет, а должны служить

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

9

Придя из стран сидонских — Кадм был родом финикиец (сидонец). Уйдя на поиски своей сестры Европы, похищенной Зевсом, он не вернулся домой и основал Фивы, посеяв зубы убитого им дракона. Ему приписывается изобретение греческого алфавита на основании финикийского.

10

Ино, Агаву… Актеона мать — три сестры Семелы, дочери Кад-ма. Согласно другой версии мифа, Ино и ее детей уже не было в живых — Гера покарала ее безумием за то, что она взяла на воспитание младенца Диониса, и Ино, убив своих детей, бросилась в море (см. “Медея”). Актеон, превращенный Артемидой в оленя, был растерзан своими же собаками — вероятно, упоминание этого имени намекает на скорую участь Пенфея.

11

Он смеет богом Вакха называть — казалось бы, что за печаль Пенфею, если его родич прославится как бог? Но помимо естественной братской зависти, вероятно, царь боится, что божественный кузен будет претендовать на его престол.

12

Сам бог, себя дозволил в возлиянье другим богам преподносить — культовая параллель с христианством достаточно очевидна.

13

В подлиннике игра слова: Дионис был “заложником” (homeros), а людям послышалось “бедро” (ho meros).

14

Не чуждайся веры — буквально: “не оставайся вне законов”.