Горечь березового сока

Елена Гвозденко

Что должна чувствовать молодая мама, обнаружив в своем холодильнике… мужскую голову? Оказывается, это только начало невероятных событий в жизни маленькой семьи. В тот же день из детского сада исчезает ее трехлетняя дочь. Кто и зачем похитил маленькую девочку, и куда приведут героинь поиски ребенка?

© Елена Гвозденко, 2019

ISBN 978-5-0050-3160-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Переведенное время лишило часа сна, привычный утренний моцион пришлось сократить. Кое-как растолкав Дашутку, Ирина готовила завтрак, собирала дочь в садик, нанося макияж, и искала колготки дочки, которые накануне послушно свисали со спинки стула.

— Дашенька, мы опаздываем.

— Угу.

Ирина лихорадочно рылась в шкафу, и только потянулась за стопкой белья, как из ванны раздался грохот. От испуга молодая мама отскочила от шкафа, увлекая за собой все вещи.

Разгром в ванной больше напоминал последствия землетрясения. Дарья сидела на полу в быстро растекающейся луже, на поверхности которой плавали пузырьки и флаконы. Раковина, вернее то, что от нее осталось, гордо возвышалась над обломком унитаза, и на все это великолепие из сорванного крана фонтанировала вода, щедро разбрасывая брызги по стенам.

— О, Боже, — только и смогла сказать Ирина, вытаскивая притихшую дочку в коридор. Перекрыв воду, и кое-как собрав мыльную пену с остатками геля, шампуней и различных солей, Ирина помчалась переодевать Дашутку. Благо та, растерявшаяся и испуганная даже не сопротивлялась.

— Утро добрым не бывает, — подумала я, когда раздался звонок, — шесть утра. Кого могло принести в ночь глухую? Кое-как засунув ноги в тапочки и накинув халат, я стеная и охая, поплелась к входной двери. И только сонная одурь, притупив мою природную осторожность, позволила мне открыть дверь.

На пороге, размазывая остатки туши по щекам, и пытаясь пригладить прическу, которая навевала мысли о Пизанской башне, стояла Ирина.

— Что стряслось? Пожар, разбой, землетрясение, наводнение? — Сонный мозг продолжал в заданном направлении: — ураган, цунами, ядерный взрыв, химическая атака, налет террористов…

— Хуже. Конец света в отдельно взятой квартире.

— Пробки перегорели?

— Настя, пойдем со мной.

Перешагнув дверь Иркиной квартиры, я чуть не упала, поскользнувшись на вытекающем из ванны ручейке. Вся квартира была наполнена парами, и сквозь это банное безобразие пробивался запах дыма.

— Каша, — выкрикнула Ирина и умчалась на кухню. Я осторожно пробралась в комнату, и увидела Дашутку, сидящую на куче белья на полу, одетую в курточку, и, несмотря на апрель, в валенки и зимнюю шапку, причем ребенок старательно подвязывал шею мамиными колготками.

— Что происходит?

— Ванную посмотри.

Ирина, конечно, никогда не отличалась маниакальной чистоплотностью, но такое слишком даже для нее. В углу грудой лежали флаконы и банки, вперемежку с осколками унитаза и раковины. Обломанный смеситель сиротливо валялся в ванной, а унитаз был скорее похож на скульптуру сумасшедшего авангардиста, этакий осколок с начинкой в виде разбитой раковины. И это все в шесть утра?

— Кто взорвал твою квартиру? И почему твой ребенок, одетый, кстати, в валенки и ушанку и подвязанный твоими колготками, сидит на полу?

— Да не было никакого взрыва, это Дарья первый раз самостоятельно зубы чистила.

— У твоего ребенка большое будущее.

— Ей захотелось достать банку с новым кремом, а раковина давно шаталась, Дашка испугалась, схватилась за полочку, потом за кран.

— Это все сделал трехлетний ребенок?

— Это все сделало хроническое безденежье и отсутствие мужика в доме. В этой квартире жить невозможно.

— Ты что просишься на постой? Учти, мужика у меня тоже нет, ну как-то не приживаются они на нашем этаже.

И это было правдой. Наша старенькая пятиэтажная хрущевка была своеобразным Иваново, почти женским общежитием. Здесь доживали свой век одинокие бабки, чей сварливый характер не позволил их мужьям загоститься на этом свете, старые девы, и женщины после разводов. О том, как мы уживаемся в одном дворе можно писать романы. В наших насквозь пропахших кошачьими миазмами подъездах, порой разыгрываются настоящие войны, с войсками, построенными «свиньей», с шумовой атакой, в виде хора возмущенных старушек, и даже активных боевых действий, когда эти самые милые бабульки врываются на территорию неприятеля, пытаясь установить «порядок». И как всякая война, она идет с переменным успехом, хотя на стороне пожилого поколения — их многолетняя сплоченность против врага. Образ врага постоянно меняется, а сплоченность остается.

— Попробую Дарью пристроить к бабушке, а тебя хотела попросить дождаться сантехников. Я им попозже позвоню. Ключи у тебя есть. И еще… мне не совсем удобно…

— Две тысячи одолжить могу и подарить раковину. Я перед ремонтом купила, но ты же знаешь, Денис подобрал всю сантехнику в тон. Хоть какая-то польза от нашего полугодового романа.

— Спасибо, — Ирина старательно прятала взгляд. На зарплату рядовой учительницы, да еще с ребенком на руках, восстановить квартиру сложно.

— Мы опаздываем уже, — Ирка разматывала колготки с Дашкиной шеи, одновременно стягивая валенки и ушанку.

— В шесть утра?

— Уже половина восьмого. Вчера часы перевели. Возможно, не приду ночевать сегодня. Сама видишь — некуда, если что — позвоню, и спасибо…

Ирина опять потупила взор. Для меня до сих пор остается загадкой, как, живя в нашем непростом мире, каждый день, общаясь с подростками, Иринка сохранила застенчивость тургеневской барышни.

— Кто рано встает, — напевала я, включая компьютер. Накануне засидевшись за редактированием своего рассказа до ряби в глазах, я так мечтала выспаться. Загрузив текст, поняла, читать его, а тем более редактировать, я не смогу, пока не высплюсь. Кровать манила неубранным бесстыдством. Вообще-то писательство пока хобби, зарабатываю на жизнь мелким бизнесом, у меня две торговые точки, а пачкание бумаги — для души. Вот так, в сорок лет ощутив вдруг в себе необъяснимый зуд, и благодаря множеству книг по психологии, я поняла, что лучше не травмировать психику лишним «нельзя», а приобрела компьютер, и позволила моим безвекторным мыслям уложиться в синтаксический порядок.

Написав что-нибудь мало-мальски цельное, сохраняла текст, тут же забывая о нем. Теперь мои амбиции возросли до лицезрения своих опусов на бумаге, для чего был куплен принтер, и множество папок. Воспитана я в уважении к печатному слову, все, что подлежало распечатке — должно правиться, корректура — плата за «бумажные» амбиции.

Выдернул меня из сна настойчивый звонок. Почему-то решив, что звонит сотовый, вытрясла все из сумочки, проверила карманы брюк, добежала до коридора, но тут в мою дверь послышались удары.

— Да что ж такое?

На площадке Марья Васильевна, тетя Тоня, и гроза нашего двора, самоизбранная «совесть» дома — Клавдия Александровна. Выстроились они, как и следовало ожидать, «свиньей», во главе с «совестью».

Неприятельская армия была вооружена лопатами, граблями и мотыгой. Силы были явно неравны, и троица, отодвинув меня, прошествовала в квартиру.

— Ты что ж творишь, империалистка, буржуйка недорезанная?

Не давая опомниться, вся тройка двинула вглубь, к ванной комнате и кухне.

— Разворовали Россию, простым людям жизни нет.

— В чем дело? Кто вам разрешил вламываться в мой дом?

Троица меня игнорировала, Клавдия Александровна вела свое войско согласно схеме водопровода в моем доме.

— Странно, все сухо, — дала она отбой. Маленькие глазки тети Тони бегали по сторонам, отмечая и грязную посуду, оставшуюся с вечера, и слишком откровенное белье на веревке в ванной. Марь Васильевна «стреляла» по-крупному — модель моей стиральной машины, холодильник из нержавейки, шкаф-купе, и самое страшное — посудомоечная машина.

— Кузьминичну затопило, снизошли они до объяснений.

— А лопаты вам зачем? — нелепое утро рождает нелепую реакцию.

— Так мы на кладбище собрались, мужиков наших подправить.

Неприятельская армия, козырнув лопатами, ретировалась. Стоя под душем и размышляя о влиянии социума, я пришла к неутешительному выводу — есть что-то общее в желании «подправить». Бабульки наши, настервенев за свою нелегкую жизнь, ускорив отход своим половинам, «правят» их даже после смерти, приводя их жилище только в им ведомый порядок. Подменяют память «приличиями». Мое желание «править» свои расхристанные мысли вообще вне всякой логики. Мысли перескочили на гель для душа и бальзам для волос, и без всякой связи в голове вдруг стала рождаться сказка о волшебной стране, где все были «правильными», ходили исключительно строем, и растили квадратные овощи. Очередной бред, который занозой засядет в голове, разрастаясь, и стихая. Похоронить его можно только в моем компьютере. А дальше два варианта — забыть или «править» после смерти. И тут до меня со всей очевидностью дошла мысль, что все мое писательство-всего лишь попытка похоронить что-то в себе.

На этой невеселой ноте я и запретила своим мыслям фривольность отступления. Забота о хлебе насущном выгнала меня из дома «разведать» новую оптовку.

В нашем дворе длинные скамейки давно превратились в штаб неприятеля. Это место сбора пожилой части нашего дома. Мне еще ни разу не удавалась видеть лавочку пустой, даже в дождь и снег обязательно дежурил часовой, какая-нибудь Кузьминична или Фоминична. Подробное досье на каждую по пунктам: кто, с кем, от кого — велось с дотошностью канцелярии Лубянки. Длина юбок, прически, декольте определяли статус женщин. Категорий всего две — порядочные женщины и шалавы. В первую входили все рано овдовевшие старушки и Нина из первого подъезда — серенькое незаметное создание неопределенного возраста. Все остальное население дома входило во вторую категорию, презрительно называемую «молодежь». Мне определение даже льстило. В свои сорок два ношу мини и шокирую дворовый бомонд затейливыми декольте. Со мной бесполезно вести разговор о засолке огурцов и чистке погребов. Когда-то давно, в моей прошлой жизни это все было — муж, огурцы и погреба. Слишком долго превращала жизнь в приложение ко всем этим благам. Сейчас, услышав весь этот псевдохозяйственный бред, начинаю чихать и чесаться.

Сегодня в нашем дворе особенно оживленно. Утреннее происшествие в Иркиной квартире сплотило ряды воинствующих бабулей. А ведь это нашей жизнью вы и живете, именно наши романы заставляют учащенно биться ваши сердца, именно наши декольте впрыскивают в вашу кровь адреналин.

— З-д-р-р-а-а-с-т-е-э-э, — шипение в спину, в ответ на кивок.

На лестничной площадке Ирка, губы синие, сама белая. Дверь в ее квартиру настежь.

— Что с тобой, тебе плохо?

В ответ только морзянку зубами отбивает и рукой в свою квартиру показывает. Так и застыла с вытянутой рукой, тоже мне, Ильич в октябре!

Схватила за руку, втолкнула в ее квартиру, захлопнув дверь.

— Ну?

— Там, — выстукивали ее зубы.

Пройдя по комнатам и не обнаружив ничего, что не вписывалось бы в картину утреннего взрыва, вернулась в коридор. Соседка сидела на корточках, сжав голову руками.

— Ира, что там?

— Холодильник.

Я вновь прошествовала на кухню, открыла холодильник, и поняла, на этот раз мое самаритянское желание помогать всем и вся, завело меня слишком далеко.

На большом блюде, потеснив пакеты с молоком, лежала… голова. Я захлопнула дверку, затем снова открыла. Голова не исчезла, лишь от удара дверцы раскачивалась, словно кивала, утверждая: «да, я не обман, я существую». Захлопнув вместилище ужаса, я выбежала в коридор. Ирина, словно марионетка, дала себя увести. Дома я сначала подбежала к своему холодильнику и, не без внутренней дрожи, дернула дверцу. В моем холодильнике ничего лишнего не было. Напоив соседку чаем, коньяком и валерьянкой, я добилась членораздельной речи.

Отправив Дашутку в садик, молодая мама помчалась на работу. Благо у нее всего два урока. Из школы отправилась к своей матери, уговорив ту забрать внучку вечером. Это было нелегко, учитывая их отношения. По дороге домой заскочила в ТСЖ, где, редкая удача, ей удалось застать слесарей почти трезвыми. Они обещали прийти после трех, а сейчас половина третьего.

— Давай на время спрячем это у тебя,

— Ты что, с ума сошла? Надо вызывать милицию

— Думаешь, мне поверят? В квартире полный разгром, а в холодильнике голова Дашкиного отца.

— Это ее отец? Ты никогда о нем не рассказывала.

— А и рассказывать-то особо нечего. Я для него всего лишь эпизод, у него полгорода в невестах ходят. Когда узнал о беременности — мамашу свою подослал. Та церемониться не стала — с порога меня во всех грехах обвинила, я даже и ответить ей не смогла. Да и зачем? Даренка — мой дар, только мой. Не видела его с той поры, все воспоминания выжгла. Как он в холодильнике оказался? Еще утром его там не было, точно помню. Я молоко для каши доставала.

— А где все остальное? Может там не только голова, может, где руки — ноги припрятаны.

Крадучись мы пробрались в Иркину квартиру. Вид у нас был, надо сказать, образы Гойи по сравнению с нами — символы жизнелюбия. Методично, метр за метром, обыскали Иркино жилище: заглянули на балкон, перерыли весь шкаф. Сюрпризов больше не было.

Звонок в дверь заставил нас вздрогнуть.

— Это, наверное, сантехник.

— Надо открыть. Буду на кухне, если что.

Но это был не сантехник. За дверью, угрюмо сдвинув брови, стояла Кузьминична.

— Это что ж ты себе позволяешь? У меня весь потолок в разводах. Кто теперь мне ремонт делать будет?

Иркин голосок не слышно. Кузьминична, потеснив хозяйку, упорно продвигалась в ее квартиру.

— Что стряслось? — из-за спины Кузьминичны возникла фигура слесаря Петра.

— Ой, да что вы здесь, бои без правил устраивали? — даже видавшего виды сантехника, увиденное повергло в шок.

— Батюшки, — подвывала Кузьминична.

На соседку было жалко смотреть. Сжавшись как от удара, она сползла в угол, закрывая голову руками.

— Так, — я взяла инициативу в свои руки, надвигаясь на Кузьминичну всем телом, и продвигая ту к выходу, — пойдем-ка, посмотрим твои разрушения. Я сегодня в роли Мазая. Мой решительный напор заставил старушку ретироваться. На лестничной площадке я сунула в жадную трясущуюся руку пятитысячную купюру, добавив, что если хоть кого-нибудь из любопытных соседок увижу на нашем этаже, противодействие примет открытую форму. Найду куда сообщить, кто ни один уж год травит окрестных алкоголиков разбавленным спиртом. По чьей вине окна нашего подъезда давно потеряли свои стекла. Локализовав неприятеля, я вернулась в Иркину квартиру, где хозяйка так и прибывала в прострации, а Петр деловито измерял что-то под сливной трубой, проводя необходимую калькуляцию.

— Ну что там?

— Короче замена унитаза, раковины, смесителя, да и трубы поменять не мешало бы… ну, в общем…

— Не тяни, Петр.

— Ну, тысяч двадцать за работу, материал.

— Петр, десяти будет достаточно. Напиши подробно, сколько труб, какого диаметра, какие шланги и соединения потребуются. Будем готовы, позовем.

Оставив листок с расчетами, Петр, наконец, покинул квартиру.

— Ирочка, пойдем ко мне, там все и обсудим. Обмякшая и безвольная она дала себя увести.

На кухне отчаянно кипел чайник, пофыркивая от явного игнорирования, а я слушала тихий монолог. Голос, лишенный эмоций, делал повествование жутким. Она не замечала меня, погрузившись в события четырехлетней давности. Лучше бы она плакала, причитала, проклинала, а так… Ирка, хохотушка Ирка, издавала звуки так мало похожие на ее речь незнакомым утробным голосом:

«Познакомились с Григорием на вечеринке у знакомых. Как он забрел туда — непонятно. Он будто из другого мира. Это был день рождения Ларисы, моей сокурсницы. Ее вечеринки всегда были оригинальными. В тот раз готовилось тоже что-то особенное. Все гости должны были явиться в костюмах, устраивалось что-то вроде литературного маскарада. Мы с Ларкой учились на филологическом, любовь к литературе был Ларкин пунктик.

Я не хотела идти, но Ольга уговорила, обещав сюрприз. Если бы я знала, какого рода этот сюрприз. Ольга, достав парик с бакенбардами, вырядилась Пушкиным, благо субтильная фигура и восточная внешность вкупе с лосинами и сюртуком, заимствованными из школьного театра делали ее удивительно похожей. Мой нос с горбинкой, длинные волосы, чуть хрипловатый голос, подсказали мне образ Ахматовой. Особо думать над костюмом и не пришлось, осталось «освежить» в памяти ее стихи. Продумывать внешний вид спутника не надо, я была одинока. Помню Ольгины мучения, когда пыталась подобрать подходящий образ и костюм для ее Олега.

Застенчивый неуклюжий Олег умудрялся разбивать все, что попадалось на пути. А хакерский язык так далек от классического литературного, что вписать его в образ гения словесности, было архисложно. Ольга то предлагала, то со смехом отвергала варианты. Мне вся эта предпраздничная возня порядком надоела, и я предложила Олегу роль дедушки Крылова, благо кое-какие басни он знал еще со школы, а меланхоличность и сонная нерасторопность делала образ цельным. В день праздника, втроем собрались у меня на кухне, долго по-детски потешались. Олег, забравшись на табурет, декламировал «Стрекозу и муравья» нарочито менторским тоном. Ольга называла его Натальей Николаевной.

Помню лицо таксиста, прибывшего по адресу», — Иришка слегка улыбнулась.

Не замечая чашки с горячим чаем, которую я сунула ей в руки, продолжала: «Ларкина квартира превратилась в салон: плюшевые накидки, свечи в канделябрах. Как хозяйка вечера Ларка в роли себя любимой. Декольтированное вечернее платье, высокая прическа, в тонких пальцах сигарета, томный взгляд. Ее Глебушка в роли лорда Байрона. Его дружок, бандитского вида Гога в косоворотке, цитировал «Русь кабацкую».

Закуски, развлечениями — время бежало незаметно. В разгар веселья раздался звонок в дверь. Вошедшие представились Николаем Гумилевым и Осипом Мандельштамом. Ты не поверишь, Ахматова и Гумилев, что-то тогда оборвалось внутри меня. Осипа Мандельштама изображал Рудик Штольц. Шутил по поводу отца-перчаточника, «постреливал» глазками в мою сторону. Смешно, но отец Рудика, также как и отец Мандельштама торговал перчатками. Он владел трикотажной фабрикой, и еще чем-то там. Тот, кто скрывался под маской Гумилева, был для меня полнейшей загадкой.

Подсев на правах литературного мужа сыпал стихами Гумилева. Шутил, вспоминая «наше» венчание в 1910 году, и «свой» сборник «Жемчуга», изданный в том же 1910».

Иришка замолчала. Каким-то замутненным взглядом посмотрела на чашку, которую держала и продолжила совсем бесцветным голосом:

«Вино кружило голову, от ненавязчивых комплиментов горело лицо. Казалось, судьба свела нас в уютном и каком-то сюрреальном мирке. Ко мне домой мы отправились вдвоем. По дороге он шутил, что нашего сына Левушку давно заждался мир ученых. Наутро так боялась открыть глаза. Тогда уже чувствовала, праздник не может длиться вечно. Разбудил меня запах кофе. Узнала, что Николеньку Гумилева на самом деле зовут Григорий, только утром. На вечеринку его привел Рудик, с отцом которого у Григория совместный бизнес.

Гриша подарил мне самый сказочный месяц в жизни. Косметические салоны, модные магазины, клубы, какие-то показы, выставки. День был расписан по минутам. Расставались только, когда я была на работе. Через месяц он исчез так же внезапно, как появился.

Он не оставил мне никаких координат, кроме сотового, который был отключен. Разыскав Рудика, набросилась на него с расспросами. А тот, ухмыляясь, выдал мне «тайну» интереса Григория. Пресытившись дешевой любовью дорогих шлюх, они поспорили, за какой срок из синего чулка можно сделать девушку, которую не стыдно вывести в свет. На институтской фотографии Григорий увидел меня. Узнать, кем я буду на Ларкиной вечеринке совсем просто. Дальше по сценарию — шмотки, новый красивый мир. Пари он заключил на месяц. По мере моего «облагораживания» он устанавливал очередь на меня среди себе подобных. Слушала Рудика и не верила. Набросилась с кулаками. А Рудик вызвал мне такси и прошипел: «Дура, да я ему из-за тебя машину проспорил».

Через две недели поняла, что жду ребенка. Телефон Григория неожиданно «ожил», я сообщила ему о будущем отцовстве. Даже не знаю, что сподвигло меня на это откровение», — девушка замолчала, будто заново переживая страшные события.

Я боялась нарушить тишину, нелегко даются откровения. Каждый день видела соседку, общалась, не подозревая, через что ей пришлось пройти. Ирина подняла голову, будто решившись: «Начался настоящий кошмар. Сизову Любовь Петровну знаешь? Без нее не решалось ничего ни в городе, ни в области. Официально она была заместителем мэра по социальным вопросам, а реально — не она мэра замещала, а скорее он ее. Все инвестиции через эту даму. Она решала кому и сколько. Когда в школу, где я работаю, пришло официальное уведомление из городского отдела образования с описанием всех тяжких моего морального падения, «несовместимого с образом учителя» меня вызвал к себе директор школы. Я благодарна ему, он не выгнал, не устраивал разборок, но слухи по школе ползли…

Что я тогда выдержала. Травля продолжалась. Когда беременность стала очевидной, мне пришлось уйти из школы много раньше, чем наступил мой декретный отпуск. Моя мать звонила мне трижды в день, обвиняя в распутстве, погубленной жизни. За месяц до рождения Дашки меня посетила мадам Сизова. Вот уж кто в выражениях не стеснялся. Если опустить ненормативную лексику смысл выступления сводился к следующему: если буду и в дальнейшем упоминать ее сына в связи с моим интересным положением, растиражирует эти фотографии. Она бросила мне в лицо снимки, где я и Григорий в недвусмысленных позах. Григория узнать было невозможно, а вот я… Этот поганец снимал все наши интимные встречи. С тех пор я запретила даже в своих мыслях связывать Дашутку и этого человека. У нее нет отца. О его существовании и существовании мадам Сизовой я не вспоминала. Настенька, откуда он взялся, в моем холодильнике?»

— Давай-ка ты отдохнешь, а я пока съезжу в одно место, а там будем решать, что со всем этим делать.

Я уложила Иришку на диван, а сама отправилась к своей подруге Алевтине, надеясь получить необходимую информацию. Алевтина — жена владельца нашей городской газеты «Взор», а так же, ведущий журналист. С Алькой мы ходили в один детский сад и в одну школу. С Алькой я могла быть откровенной, зная, что эти откровения никогда нигде не всплывут. Договорились встретиться в ближайшем к редакции кафе. Подруга уже поджидала меня, потягивая кофе.

— Настенка, как дела? Твое затворничество не обсуждал только ленивый. Чем ты занимаешься, закрывшись в четырех стенах?

— Алька, цветешь!

— Не льсти, корыстная ты наша. Не хочешь рассказывать, не надо. Напишешь, дашь почитать?

–?

— Да, ладно, ладно.

— Откуда дровишки?

— Из леса, вестимо. Как ты хочешь в городишке, где обитают несколько десятков тысяч дальних родственников скрыть появление нового автора?

— Мне нужна информация, без вопросов и без утечки.

— Спрашивай.

— Кто такая Сизова Любовь Петровна? Чем занимается в настоящее время? Что ты знаешь о ее сыне Григории?

— Если бы не обещала не спрашивать… Не нравится твой интерес. Три года назад без ведома этой мадам в городе даже птичка не нагадила бы. А пару лет назад она внезапно исчезла. Не поверишь, даже упоминание имени — табу. А Гришка, ее бездумный сынок, мажористый парень, с ним много скандалов и скандальчиков связано, придушенных на корню. Здесь у него была доля на трикотажной фабрике, какие-то дела в области, поговаривали, что и в Москве. Но он также внезапно пропал вместе с мамашей. Есть у меня, правда, кое-какие догадки, не уговаривай — делиться не буду.

— У тебя знакомые в органах есть?

— Не нравятся мне твои вопросы, подруга. А что надо?

— Да так я…

— У тебя неприятности?

— Да не у меня, ладно, ты пока не поднимай связи, определюсь-сообщу.

По дороге домой я размышляла о том, что узнала от Альки. Яснее не становилось, только тревожнее.

Квартира встретила тишиной, Ирки на диване не было. Ломая голову над исчезновением соседки, поплелась в ванную. Воду отключили! Налила себе чашку чая, включила телевизор, бездумно щелкая пультом.

Фантасмагория. Разруха в соседской квартире, непонятно откуда взявшаяся голова в холодильнике, жуткая исповедь соседки. Загадочные Сизовы. Куда делась Ирка? Я нашла запасные ключи от ее квартиры, надеюсь, она простит мне вторжение.

За какой-то день уютное обиталище одинокой мамы и ее малышки превратилось в декорацию фильма ужаса. Пробравшись к холодильнику, сделав глубокий вдох, я потянула на себя дверку… Голова исчезла. Вернувшись в свою квартиру, я вновь и вновь перебирала события сегодняшнего дня, когда «ожил» мой сотовый. Ирка всхлипывая, просила меня никуда не уходить, и отключилась.

Как же я ошибалась, наивно полагая, что ничего хуже случиться уже не может.

— Они украли Дашутку.

— Что ты говоришь? Кто они? Как украли?

— Мне позвонила мать, просила прийти в детский сад. За Дарьей приходил ее отец, отец… Настя, ты хоть что-нибудь понимаешь? Отец… Без головы… — Ирка хохотала.

— Понимаю, что день не из легких, но вот твоя истерика сейчас ни к чему, — я старалась говорить и говорить, наполняя стакан водой и наливая успокоительное, хваля себя за предусмотрительность, мой забег в аптеку не помешал. Хохот перешел в плач.

— Пей, — почти насильно влила лекарство в рот подруге. Клацанье зубами прекратилось.

— Ты сообщила в полицию?

— Нет.

— Почему? Сколько времени прошло с тех пор как Дашутку забрал неизвестный?

— Часа полтора, наверное. Настя, какой отец? — голос Ирки опять начал подрагивать.

— Звони.

— А голова?

— Нет там никакой головы, я смотрела.

— Куда она делась?

— Не знаю, пошли к тебе, позвоним в полицию и будем ждать у телефона, может похитители как-то проявятся.

Я уже начала забывать, в какой квартире живу. Иринка набрала номер полиции, долго объясняла, что произошло, а я методично обследовала квартиру на предмет непонятных голов и прочих несуразностей.

— Они сказали подойти, написать заявление. Настя, я пойду?

— Конечно, попробую через свои каналы что-нибудь узнать.

Хорошо, что Алька дома. Мне достаточно было в нескольких словах обрисовать ситуацию, и уже через полчаса моя квартира напоминала штаб по спасению Дашутки. Алевтина, ее муж Алексей и Валерий — человек, который в прошлом занимал определенный пост в органах, а сейчас свободный от каких-либо обязательств — так многозначительно представила его Алька.

Иринка появилась спустя час. На нее было страшно смотреть.

— Ну что?

— Обещали позвонить.

— Это моя подруга, Алевтина, ее муж, Алексей и Валерий. Думаю, этим людям можно доверять. Мы собрались здесь, чтобы попытаться помочь тебе и Дашутке, так что соберись, расскажи все с самого начала. Пока Иринка рассказывала, я заварила чай, сервировала столик, пригласила гостей.

За столом повисло тягостное молчание, рассказ Иринки произвел впечатление.

Первым заговорил Валерий: «Попробую узнать по своим каналам, кому поручили расследование. Мне кажется, не стоит сильно рассчитывать на помощь правоохранительных органов в этой ситуации».

— Сижу с вами, а мне из полиции должны позвонить. Я им оба телефона дала, вдруг на домашний позвонят?

— Давай мы все пойдем с тобой, — Алексей поднялся, что-то достал из сумки, которую принес с собой, — это радиотелефон, в твоей квартире жить невозможно, вот мы и решили, что ты останешься у Настены пока. А связь, действительно, нужна.

Мужчины и Ирина ушли в ее квартиру, а мы с Алевтиной, убирая со стола, решали, что делать.

— Ирка не все сказала. Днем встречаю ее у квартиры, дрожит, в сторону квартиры показывает. Я вошла, а в холодильнике — голова мужская. Иринка узнала отца Дашки, некоего Григория Сизова. Его мамаша, которая в свое время сделала все, чтобы имена ее и сына никогда не произносились в связи с появлением Дашки на свет, очень влиятельная дама. Ирка до сих пор ее побаивается. Вот тогда я и помчалась на встречу с тобой, в надежде разузнать что-нибудь о Сизовых. Вернулась — Ирки нет, голова из холодильника исчезла.

— Если бы я тебя не знала, подруга, вот уже сорок лет, решила бы что вы с соседкой перебрали накануне. Я хоть и журналистка, и почти все статьи сейчас с легким кремовым оттенком, но то, что ты несешь — ярко желтого цвета. Настен, какая голова? Да еще и Гришки Сизова, да тут бы сейчас доблестные органы асфальт дубинками рыли, пресса бы областная понаехала, а уж мы бы точно с Алексеем знали. Ты ведь девочка взрослая, понимаешь, кто за нами стоит вряд ли простил нам такую неосведомленность. Мадам Сизова слишком фигура в нашем городе, она фактически владеет маслозаводом, силикатным заводом, даже колбасные цеха ее, все здесь ее через подставных лиц. Ее и называли Матерью города.

— И такая фигура бесследно исчезает два года назад, вместе со своим сынком, который, как я догадываюсь, тоже успел «нашуметь»?

— Даже не само исчезновение меня так смущает, а табу на всяческое упоминание о нем.

— Если мадам была столь заметной фигурой, как удалось скрыть исчезновение?

— Да никто и ничего не скрывал, все знают, только предпочитают не говорить на эту тему. Предприятиями владела через подставных лиц, скорее всего эти самые лица не прекращают контактировать с ней и в настоящее время, иначе был бы передел. Как ты догадываешься, не только экономический.

— Фантастика какая-то! Тень исчезнувшей мадам до сих пор незримо руководит нашим городом? И все молчат? А сынок где?

— Наверное, там же где и мамаша. Знаешь, как его называли за глаза? Распутиным. Его бесчисленные романы, были основной темой сплетен, но вот о внебрачном ребенке слышу впервые.

— Возможно потому, что мамочек запугала в свое время мадам, как она проделала это с Иркой. Как ты считаешь, похищение Дашутки связано с семейством Сизовых?

— Эта версия самая реальная, сама подумай. Тут два варианта, либо это кто-нибудь из Сизовых, либо те, кто хотят выйти на них, используя похищение девочки как козырь.

— А может кто-то хочет поднять шумиху? Кому-то надо, чтобы об исчезновении Сизовых говорили в полный голос, а не шушукались на кухне?

— Этот вариант мне нравится меньше всего, но, наверное, он самый реальный.

— Что-то долго они там копаются, — словно в ответ прозвучала трель звонка. Мужчины вернулись одни.

— А где Ирка?

— Она хочет побыть одна, обещала через полчаса подойти.

— Настя, расскажи им про голову, это очень важно.

— Какую голову? — мне пришлось повторить свой рассказ.

— Ты видела ее своими глазами? Опиши подробно.

— Описывать-то нечего, открыла холодильник, а на средней полке мужская голова, лежит на Иркином любимом блюде из японского фарфора.

— Почему ты решила, что голова мужская? — Голос Алексея вдруг стал подозрительно-проникновенным. Похоже, он решил, что мне понадобилась медицинская помощь.

— Наличие усов и окладистой бороды не заставляло сомневаться, — тут до меня наконец-то дошло, что выбивалось из той картинки.

— Ребята, мне кажется, это был муляж!

— Настен, ты перенервничала сегодня, может, приляжешь, — Алексей разговаривал как с больным ребенком. А глаза Валерия загорелись неподдельным интересом:

— А почему ты решила что муляж?

— Я, конечно же, не сильный знаток в трупах, но голова выглядела… «свежей» что-ли. Понимаете, щечки розовые, ни отеков, ни одутловатости, этакое наливное яблочко. И еще, ни крови, ни запаха.

— Надо еще раз осмотреть все в квартире соседки. Мужчины ушли, взяв резиновые перчатки и чистый пакет.

Когда вернулись, ведя за собой Ирку, я решила уложить соседку спать, слишком тяжелым был день. Напоив снотворным, вручив в каждую руку по телефону, я дала клятву, что обязательно разбужу, если что-то произойдет. Алька рассматривала что-то, лежащее в пакете.

— Похоже, подруга, ты была права. Это, действительно, муляж, если не предположить, что разделанного Гришку нарядили в парик.

— Мы нашли несколько волосков, они явно ненатуральные, просто голова идет кругом, кому и зачем нужен был этот спектакль.

— Нам пора, — Валерий, молчавший до сих пор, вдруг разразился тирадой в адрес Сизовых. Полагаясь на мудрость утра, и взяв слово со всех и каждого, что будем держать друг друга в курсе событий, мы разошлись.