В потоке творчества: личность и творчество. Книга шестая

Ирина Михайловна Соловьёва

Шестая книга семитомной монографии «В потоке творчества: личность и творчество»» российского писателя-публициста Ирины Михайловны Соловьёвой, над которой она работает не один год, продолжает знакомить читателя с жизнью и творчеством поэта, музыканта и художника Терентия Травника. Писательница в живой и увлекательной форме рассказывает об основных фактах и событиях, повлиявших на формирования не только его личности, но и всего его творчества,

«Длиннее детства жизни не бывает…»

Школьная жизнь Игоря Алексеева началась с не обычной, а с музыкальной школы и 1 сентября 1970 года он, после предварительного прослушивания, в возрасте шести лет пошёл в первый класс ДМШ по классу фортепиано. Более подробно об этом периоде я рассказываю во второй книге монографии «В потоке творчества: музыкант»⁵.

Летом 1971 года Игорь, в связи с участившимися ангинами, по путёвке от Мособлпрокуратуры был направлен на лечение в санаторий им. Тараса Шевченко в Крым, в город Евпаторию.

1 сентября 1971 года он, помимо музыкальной, пошёл в 1 «А» класс школы №47 имени Героя Советского Союза Елены Колесовой. Сделаю небольшое отступление, немного расскажу об истории этой старейшей школы, в которой Игорь Алексеев учился с 1 по 5 класс.

Школа №47 г. Москвы: историческая справка

Московская школа №47 имени Е. Ф. Колесовой открылась в 1936 году. Сперва обучение в ней было раздельным — школа женская и школа мужская, а с 1954 года стало совместным. Через 5 лет со дня основания школы, 22 июня 1941 года началась война. Отсюда почти с выпускного бала, по призыву военкоматов добровольцами ушли на фронт её первые выпускники. Здесь, в стенах школы, в годы войны находился госпиталь для раненных солдат и офицеров. Многие из них снова вернулись на фронт. Елена Фёдоровна Колесова учила детей в этой школе. В первые дни войны она ушла добровольно на фронт и погибла в 1942 году. Посмертно ей присвоено звание Героя Советского Союза.

С 1976 года становится школой с физико-математическим направлением. С 80-х годов работает по эксперименту «Экология и диалектика», введены два иностранных языка.

Начиная с первых лет своей учебной деятельности, школа всегда славилась сильным педагогическим составом, заронившим в душу своего ученика тягу к знаниям и саморазвитию, научили его овладевать знаниями, поэтому те пять лет, которые Игорь учился в этой школе, заложили крепкий фундамент, на котором впоследствии возрастала личность будущего художника, музыканта и поэта.

С 1989 года является экспериментальной классической естественно-гуманитарной школой-гимназией. В учебный процесс вводятся такие предметы, как экология и диалектика, латынь, основы мировоззрения, основы цивилизации, теория вероятности, словесность, логика, история искусств, история музыкальной культуры. Гимназия включена в ассоциацию лучших учебных заведений при ЮНЕСКО по проблеме «Экология», развивается сотрудничество с: Российской Академией образования, Институтом космических исследований, Военным институтом ракетных войск, Американским институтом передового обучения, Международным Красным Крестом, Домом Дружбы с зарубежными странами. Поддерживаются тесные связи с культурными центрами Москвы: Третьяковской галереей, Московской консерваторией, Большим залом Консерватории, Академическим театром Вахтангова, Библиотекой имени Гайдара, Музеем Льва Толстого, Российским общественным фондом культуры.

В 1994 году школе №47 присвоен статус Московской гимназии за №1521.

Продолжая своё повествование о первокласснике Игоре Алексееве, отмечу, что в связи с его семилетием и началом учёбы в школе, дедушка и бабушка передали ему в дар фамильный инструмент — старинное немецкое пианино середины XIX века фирмы «Seiler», где на обратной стороне крышки была прикреплена небольшая табличка с гравировкой: «Игорю в день 7-летия от дедушки и бабушки».

Школьные товарищи: Миша Пилявский, Коля Игумнов

С первых дней занятий Игорь дружил и общался с Мишей Пилявским, высоким и симпатичным евреем, с которым они учились в одном классе в «музыкалке». Увы, но вскоре Миша перевёлся в другую школу и ему на смену пришёл Игумнов Коля, ставший для Игоря настоящим и верным другом на всю жизнь. Коля, как и Игорь родился в июне, но только тринадцатого числа, да и жили они рядом — по одну сторону Плющихи. Помимо прочего его родители были геологами, долгое время работали в экспедиции в Алжире, обладали многими знаниями. К детям относились хорошо и стремились с ними делиться своим опытом и познаниями. А ещё семья Игумновых жила в старом особняке по 4-му Ростовскому переулку, д. 1/2, (архитекторы здания И.Г.Кондратенко и М.Н.Черкасов), бывшем доме неклассного⁶ художника Адриана Карловича Сильверсвана, ученика А.К.Саврасова. Швед по происхождению родился в 1858 году и имел дворянские корни. Его картина «Начало весны» выпускалась в Российской Империи на почтовых открытках, а работы экспонировались на XIII антикварном салоне в г. Москве.

Квартира Коли была двухэтажной, что само по себе являлось необычным, так что было, где развернуться и разыграться детской фантазии. Конечно, ребята там собирались часто и подолгу засиживались за настольными играми и чаем под огромным тканевым оранжевым абажуром, низко висящим над круглым столом в гостиной. Особняк сохранился и сегодня в нём находится представительство бизнес-центра «Дом Хельсинки».

«Великолепная семёрка» друзей

Всего в компашку Игоря входило семь мальчишек или, как их тогда называли «великолепная семёрка»: Коля Игумнов, Саша Басов, Саша Ваганов, Андрей Звеков, Игорь Паршенков, Игорь Долганов, ну и сам Игорь. Все они были ребятами с западной стороны Плющихи и жили между Москва-рекой и самой улицей. А ещё были дети с восточной стороны улицы — «восточники», как они сами себя называли. Ребята жили в переулках между Смоленским бульваром и Плющихой. Среди «западников» ходила прибаутка: отведал «чай с малинкой со Смоленки», означавшая удачную встречу с одноклассниками с противоположной стороны Плющихи, в большинстве своём из Неопалимовского или Ружейного переулков, ну и Смоленского бульвара. Важно отметить, что все были детьми интеллигентных родителей.

Так сложилось, что в этом районе старой Москвы, начиная с начала 60-х, в основном проживали артисты, творческая интеллигенция, учёные и преподаватели университета. Родители Саши Ваганова преподавали в университете на биофаке, а бабушка была профессором; родители Андрея работали в ЦК партии, а Игоря Долганова были дипломатами; мама Паршенкова — ведущим хирургом в госпитале Бурденко.

Миша Большаков, Бастинда и Гингема…

Да, ещё был Миша Большаков, который хоть и учился в другой школе, но в компашку всё равно входил. Его родители были преподавателями истории и всё из того же Московского университета. В компанию Мишу пригласил Игорь Алексеев, а сами ребята познакомились… на помойке Мухиной горы, где Миша частенько рылся в контейнерах в поисках исторических документов. По словам Игоря, дело оказалось настолько увлекательным, что ребята теперь начали рыться вместе, причём, ежедневно и подолгу.

Помимо этого, Миша был необыкновенно начитанным мальчиком и ко всему прочему, с недюжей фантазией, так что скоро вся местность, начиная от Бородинского моста и заканчивая низиной 7-го Ростовского, заканчивающейся Виноградовскими банями, была переделана друзьями в волшебную страну, по аналогии книг А.К.Волкова и, прежде всего, «Волшебник Изумрудного города», которыми зачитывались тогда все дети. Баня, по утверждению Миши, было местом обитания хозяйки фиолетовой страны ведьмы Бастинды, потому как Гингему, как известно, расплющил при падении домик Элли.

Узнав о месте жительства Бастинды, Игорь как-то раз наотрез отказался идти с папой на помывку, не объясняя основной причины. Да и с Гингемой оказалось не всё так однозначно, потому что Миша придумал свою версию её дальнейшего и явно непростого существования, видимо не желая терять столь ценную фигуру в лагере врагов. По утверждению Большакова ведьма выжила, переместилась сюда и теперь шастала по ночам по набережной Москвы-реки, а днём жила в подвалах дома Бакшеева, охраняя спрятанные там несметные сокровища. Вскоре нашлись и доказательства: за Гингему вполне сошла пожилая, высоченная, худющая и сутулая домработница, жившая в квартире со стороны чёрного хода в дом, ходившая в магазин с палкой-клюкой и почему-то во всём чёрном. Как-то раз она шуганула ею Большакова, пытавшегося подтянуться за подоконник и зависнуть, дабы досконально изучить то, что твориться в особняке. Сделала она это по-простому — пинком под зад, да так, что тот, сделав кувырок, угодил прямо в крапиву. Мишка и так её побаивался и недолюбливал, а с того случая понял окончательно, что вот она-то и есть та самая настоящая Гингема.

В тот же день он рассказал об этом Игорю, на что Алексеев, окончательно потеряв силу духа, какое-то время обходил дом стороной, направляясь в школу. Вскоре слухи о доме Бакшеева, странном и загадочном месте, стараниями малолетних «романтиков» расползлись по всему району, обрастая всё новыми и новыми домыслами, лишь подогревая этим, любопытство ребятни.

Удивительно, но в какой-то степени Миша был предтечей Вани Ламочкина, друга Игоря, но уже в отрочестве и ранней юности, который тоже не входил в основную компанию, но оказал огромное влияние на формирование личности и характера Игоря. А большаковская страна «Драгоценных камней» могла вполне повлиять на Игоря позже, при создании им знаменитой Гугушатии. Конечно, всё это мои догадки и допущения, но тем не менее, всё это было и осталось в душе Игоря, как «наиважнейший» факт, способствующий, по его словам, «выйти за рамки традиционного мышления и встретиться с подлинными чудесами».

В дневниках Терентия осталась такая запись: «Миша и Ваня никогда не встречались и даже не знали о существовании друг друга. Но оба были выходцами из мира моего прекрасного детства — мира мечты и фантазии. Конечно, было нечто общее, что их объединяло, и я об этом догадывался. Позже я понял, что оба были с минимальным уровнем претензий и выказывания собственной значимости, что, безусловно, давало им и право, и желание к познанию. Они умели не только учиться, но и трансформировать новые знания в бесчисленные варианты сугубо своих авторских решений. Именно из таких и получаются гениальные мастера своего дела».

Весной 1972 года Игорь повторно проходил курс лечения и отдыха в Крыму в том же санатории. Здесь он заканчивает первый класс, а летом с бабушкой едет отдыхать на дачу в Софрино.

Описывать любое детство непросто, а Терентия в особенности. Иногда мы по несколько часов засиживались с ним за разговорами, и он многое вспоминал и рассказывал, рассказывал и вспоминал. Что-то я записывала в свой писательский дневник, но чаще пользовалась диктофоном, а позже переводила рассказы в литературную форму.

Книга, это не подстрочник воспоминаний, а серьёзный труд. В задачу биографа, а тем паче писателя-публициста, входит умение вычленить главное, разглядеть то зерно, которое прорастёт в читательском сердце, вызывая любовь не только к герою повествования, но и живой интерес к тому времени, в котором он жил и рос. Нередко коллеги меня называют «травниковедом», что, возможно, вполне заслуженно. Мне немало приходилось работать над статьями и очерками о жизни ярких людей науки и искусства, но Травник занимает особое место в моём творчестве. И дело не в объёмах его наследия, и даже не в его потрясающей харизме, а прежде всего, в нём самом, в его умении видеть мир глазами ребёнка полными любви. Сегодня в моем архиве собрано множество дневниковых записей о нём: какие-то войдут в книги, какие-то останутся ждать своего часа, когда кто-нибудь захочет понять и отыскать в Терентии что-то своё и дерзнёт отразить это на листе бумаги. Что ж, время покажет, ну, а пока, Травника ещё нет, а есть его детство, есть начало: обыкновенный мальчик с Ростовской набережной — Игорь Алексеев или просто Игоряша, как к нему обращаются те, кому он по-настоящему и близок, и дорог.

Работая над главой о детстве Терентия, подспудно ищу ответ на вопрос о том, что лично для меня, писателя-публициста, решившего с головой окунуться в замечательную историю моего современника, значит его детство? И ответ пока не найден! Иногда я ощущаю его детство, как бескрайнее облако любви, медленно плывущее в сторону и моей мечты… А иногда я теряюсь в поисках ответа и просто становлюсь счастливой. Может в этом и есть ответ? А пока продолжу…

Занятия «детей-плющихинцев»

Чем ещё занимались «дети-плющихинцы»? По рассказам Травника — археологией, астрономией, биологией, историей, аквариумистикой, фотоделом, рисованием, коллекционированием, моделированием, ну и, конечно же, строительством всяких крепостей и сооружений на Мухиной горе. Как это могло получаться у ребят, едва закончивших начальную школу, спросите вы. Им всего-то по девять лет! — и вдруг астрономия, биология… Оказывается и на это есть объяснение. Всё дело в том, что все они росли и воспитывались в одной среде — среде любви, внимания и заботы родителей. В то время у родителей были совершенно иные ценности, и они умели передавать эти ценности детям. «Мы все дружили и общались между собой и нам было важно, как растут и развиваются наши дети, — вспоминает Людмила Георгиевна. — Мы желали, чтобы они росли умными и порядочными, а достигнув совершеннолетия, стали бы нашими достойными продолжателями. И это не просто красивые слова, — такими были наши убеждения. Общество было сплочённым и это улавливали наши дети. Поэтому было естественным научить их тому, что мы умели сами, и мы — учили! Родители Коли Игумнова научили и привили моему сыну любовь к путешествиям, Саши Ваганова — к флоре и фауне, а Миши Большакова — к истории. Отец Саши Басова научил ребят любить небо, звёзды и космос, хоть сам этим и не занимался. Я помню его. Это был удивительно романтичный человек, внутренне чем-то похожий на актёра Баталова в роли Гоши в фильме «Москва слезам не верит».

Из дневника Терентия Травника

Помнится, что никто из нашей школьной компашки космонавтами стать не только не хотел, но даже и не мечтал, а вот сам День космонавтики весьма чтился и уважался. Возможно потому, что моему другу, Саше Басову, когда он учился в третьем классе, родители в апреле подарили подзорную трубу, и все мы, а было нас пятеро, ходили по вечерам на косогор наблюдать луну и звёзды. Дело дало свои плоды, и уже через пару месяцев я неплохо знал карту звёздного неба и кратеры Луны. Кроме этого, наблюдал ещё и за спутниками Юпитера и кольца Сатурна, при этом зарисовывал всё в тетради. И пусть это были всего лишь точки, но ощущение тайны волновало! А небо над центром Москвы в то время было таким же чистым, как сегодня у меня на даче за 60 км от города.

И такова была сила детства с его чарующим воздействием, что к пятому классу я смастерил свой телескоп, записался в кружок астрономии и стал регулярно посещать Московский планетарий. В восьмом одноклассники прозвали меня астрономом (это было что-то вроде нынешнего ботаника), и с этим чином я дослужился до десятого, окончил школу и поступил в институт⁷.

Детей начала 70-х в прямом смысле воспитывали литература и кино. Улица оказалась на втором месте, а если чему-то и учила, то всё равно хорошему. Конечно, бывало всякое, а потому идеализировать не стану, но сколько я не искала чего-то предосудительного в жизни подростков центра Москвы, так и не нашла. Всё в то время делалось и складывалось по-человечески — с пониманием, ответственностью и теплом. И это правда, потому как почти все ребята, друзья Игоря по старой квартире, выросли интересными людьми, хорошими семьянинами и достигли достойного социального положения. Неужели секрет в простом воспитании? Похоже, что так оно и есть, вот только есть один нюанс, одна маленькое пожелание, без которого ничего не получится — всё дело в том, что воспитывать должен человек не просто знающий, как надо и как должно поступать и жить, но и сам живущий теми принципами, которые он передаёт детям. В этом вся суть, в этом и заключён секрет подлинной педагогики.

Разве не было родителей у той шпаны, с которой Игорь столкнётся, переехав в свои 12 лет в новый район Москвы, о которой пойдёт речь чуть позже? Конечно же были! И воспитывали они своих детей и любили, не меньше других, призывая слушаться и не озорничать. Вот только делали они это часто с матом, а порой, и в пьяном угаре, вот именно поэтому не верили им дети, а лишь запоминали одно: главное, это уметь вовремя дать сдачи. Постепенно это знание вытеснялось обыкновенными наглостью и хамством, подсказанными им улицей, поэтому и вырастали мальчишки всё больше в малолетних преступников, а влюблённые в них девочки в несчастных и брошенных молодых мам…

И всё-таки детство есть детство, и без озорства оно не обходится, если мы хотим, чтобы из наших детей выросли нормальные психически и физически здоровые люди. Просто озорство озорству рознь и надо понимать, где безопасное и милое шкодничество, а где опасная и, заточенная на унижение и оскорбление, выходка, с далеко идущими последствиями.

История с плотом «Вольный»

Завершу свой экскурс в детство будущего Терентия Травника ещё одним, на мой взгляд, символическим эпизодом. Однажды Игорь, прочитав о приключениях Тома Сойера, задумал плыть по Москва-реке в сторону Миссисипи. Мало того, что это было неверным направлением, да ещё и осуществить плавание он решил на плоту. Каким-то образом убедив ребят в необходимости этого шага, он сумел привлечь их к постройке плота. Рядом ломали дом, стройку обнесли забором из горбыля, часть которого была тут же ими отодрана для создания плота, заранее получившего название «Вольный». Миша Большаков притащил чёрную тряпку с нарисованными на ней черепом и костями и передал Игорю. Идея Алексееву понравилось, но он не знал, как соединить пиратство с мирным названием «Вольный» и уже имеющимся голубым флагом, на что Коля Игумнов посоветовал менять флаг в зависимости от обстоятельств.

На следующий день Игорь притащил молоток и гвозди. Инструмент он попросил у дедушки, объяснив, что строит с ребятами корабль для путешествия по Москве-реке. Видимо, идея показалась деду настолько нереальной, что он не раздумывая достал молоток, гвозди, а ещё и кусачки, и отдал внуку. В течение недели мальчишки «накалачивали» гвозди и уже вскоре конструкция стала напоминать нечто, похожее на фрагмент из выломанного забора. Подошёл Саша Ваганов, и оценив судно, пояснил, что плот всех не выдержит, так что лучше по краям наклеить пенопласт, а ещё лучше наложить его себе в штаны на случай, если все пойдут ко дну. Искать пенопласт по помойкам было ему и поручено.

Недели через две плот был готов, и Игорь попросил всех принести припасы: всё, что можно есть и пить, а Колю Игумнова бинокль и компас, которые он давно приметил у него дома. Отплытие было назначено на воскресенье, на заходе солнца, так как при свете они бы ни то что к воде, а и до спуска не дошли, поскольку это место слишком просматриваемое. Ваганов предложил взять с собой удочки на случай рыбалки. Идея понравилась, и ребята наломали длинных веток ясеня, а оснастить их взялся Саша Басов.

Воскресным вечером вся компания вошла в лопухи на косогоре, достала плот, подняла и потащила его к реке. Сбросив сооружение на воду, первым на него прыгнул Андрей Звеков и чуть было не свалился в воду. Почему-то все замерли и ждали, что скажет Игорь. Пока Андрей стоял на плоту, Игорь, оценив ситуацию, скомандовал: «Команда равняйсь! Смирно!» А дальше почему-то: «Свистать всех наверх!» На что Большаков поинтересовался: «А это как?»

Солнце медленно опускалось за гостиницу «Украина», по воде играли блики, но Андрей, выбравшись назад на берег, пробормотал: «Нет, всех точно не выдержит, и тут же предложил на следующий год заняться нормальным кораблём. Ребята привязали к палке, служившей мачтой флаги, и толкнули плот по течению. В этот момент с другой стороны послышался рёв мотора, от берега отделился патрульный катер с прожектором на носу и стал пересекать реку.

Мальчишки мгновенно дёрнули наверх по косогору и, достигнув вершины, обернулись и замерли, провожая взглядом свою мечту. А может быть детство? Деревянный плот медленно плыл в сторону Московского университета: в сторону приближаю-щегося отрочества…

«Ну, пока», — грустно произнёс Коля Игумнов и первым протянул руку. Попрощавшись, он не спеша побрёл домой. За ним — Сашка, Андрей и последним Миша. Оставшись один, Игорь ещё долго смотрел туда, где как ему казалось, Москва-река обязательно должна впадать… в Миссисипи.

Примечания

5

И.М.Соловьёва. В потоке творчества: музыкант». Том 2. 2017 г.

6

формальный уровень квалификации художника в Российской Империи использовался Императорской Академией худо-жеств и Московским училищем живописи, ваяния и зодчества до реформы 1893 года.

7

Терентий Травник. Записки обыкновенного человека. Книга 2.