Кладовщик

Константин Иванович Кизявка (2024)

Неудавшийся писатель и журналист Алексей Финогенов пытается выжить в меняющемся мире. Закрывается газета, в которой он работал, и единственный вариант, предоставляемый судьбой — работа кладовщика.

6. «Супердом»

Для четверга я уходил с работы необыкновенно рано: в полдвенадцатого.

— Ты в депо? — спросил Андрей Андреевич.

— Нет, — честно признался я, — тут предложили работу в супермаркете, поеду посмотрю.

— Всё-таки решил уйти?

— Не знаю, просто позвонили, говорят, приходи, зарплата хорошая, гляну, что там и как.

— Понятно, жаль. Ну если там не понравится, не спеши уходить. Я тебе говорю, это ненадолго. Еще неделя и все забудут. Забери заявление и никто ничего не скажет.

— Хорошо. Потом расскажу, что как.

За окнами автобуса мелькали батайские домики. В голове мелькали и путались мысли. Что там говорил Артём о мире, который дОлжно видеть вопреки миру видимому? Несложно догадаться, что дружище наткнулся в «Ютубе» на очередной «продукт» полуграмотного блогера, задевшего краем уха платоновскую пещеру. Не так. Задевшего ухом копоть на стене платоновской пещеры и пытающегося, глядя в мутное зеркало, по этой черноте истолковать всю постсократовскую философию. Интересно, в пещере были кладовщики? Им разрешали отрываться от теней и выходить на свет? Тогда эти парни, боддхисаттвы ли, масоны ли, не суть важно, по любому в курсе того, что нам, простым смертным, при всём желании знать не дано, и у меня появился реальный шанс стать одним из них. Смешно. Что это за видения-привидения, что это за материализация призраков ума? Мир таков, каков есть — объективная реальность, данная нам в ощущениях, так всегда говорил мой препод по философии. Запад есть Запад, Восток есть Восток, кладовщик есть кладовщик. Перетерпеть год, переформатировать трудовую книжку и упасть в упоительную пропасть книг.

Я вышел на остановке «Кирпичный завод». На другой стороне улицы возвышался торговый ларёк из девяностых: та же конструкция из металлических рёбер, покрытых гофрированным металлом, правда, всё это в сотню раз больше. Если бы и я был раз в сто выше ростом, был бы ларёк, а так — дворец с высокой, светящейся по ночам, красной вывеской «СУПЕРДОМ». Вот ты какой, мой новый, дай бог не последний, приют, моё утешение и источник всяческой, хотелось бы, радости на будущий год.

— Меня должна встретить Галина, — заговорщически шепнул я маленькой светловолосой женщине в очках, сидящей за ресепшеном.

Женщина понимающе кивнула.

— Вы, наверное, Алексей Финогенов? — спросила она и, увидев удивление в моих глазах, подняла трубку местного телефона.

— Галя, тут кладовщик пришёл. Встретишь? Хорошо.

Явившаяся на зов обладательница красивого голоса была не так молода, как казалось при заочном разговоре. Конечно, младше меня, но ненамного. Что-то от сорока до пятидесяти. Короткие, выкрашенные в бело-пшеничную россыпь, волосы, стройная фигурка и очаровательные серые глаза.

— Алексей Иванович? — весело спросила она.

— Он, — шаловливо ответил я, согнувшись в полупоклоне.

— Прекрасно, очень рада, что добрались до нас. Пойдёмте покажу, как тут всё.

Мы прошли мимо полок с ножами, тёрками и плетёными корзинами, миновали кастрюли и сковороды и оказались у чёрных штор, эдакого миниатюрного занавеса, скрывающего пусть не сцену, но проход в святая святых настоящего кладовщика, то бишь склад. Во всяком случае, Галина сказала именно так:

— Тут у нас склад.

Она развела две половинки завесы и первой шагнула вперёд, я скользнул за ней. Открывшееся пространство оказалось куда меньше ожидаемого. Влево и вправо расходился очень длинный коридор шириной не больше десяти метров, заставленный вдоль стен высокими, в восемь ярусов полками со всевозможной всячиной: от полотенец и подушек до вентиляторов и сложенных кресел. Прямо перед нами за столом что-то печатал на компьютере человек, одетый в синюю рабочую спецовку — судя по седине в волосах и пышной бороде, возраста примерно моего или чуть постарше.

— Знакомьтесь, — показала на него Галина, — наш кладовщик Коля. Он введёт вас в курс дела. А потом уволится.

Кладовщик повернулся, обнаружив тонкие, несвойственные виданным мной до того кладовщикам, черты лица и насмешливый чеховский взгляд, хотя с этой бородой, скорее, толстовский. Впрочем, первые же его слова разрушили возникшую иллюзию интеллигентности:

— Шо? До нас? — спросил он грубовато-добродушно низким, слегка дребезжащим голосом.

— Так точно, — почему-то ответил я.

— Военный, што ле?

— Никак нет.

— Ясно. Тода шо, когда того-этого, туды-растуды, дела передавать будем?

— Я сейчас в техникуме дорабатываю. Увольняюсь. Примерно через полторы недели уйду. И сразу к вам.

— Эх, леший, хотелось бы поскорише, ну да шо. Потерплю чуток. Ты педагог, значитца?

— Вроде как.

— Чевой-то так неуверенно?

— Педагог не слишком получился, может, кладовщик получится, — печально выдал я.

— Не фахт, — сдвинул брови бородач. — Педагог оно дело нервное, но ваще несложное, знай себе бухти всякую чушь, стал быть, всё одно нихто не слухает. А с кладовщиком непросто. Тут кто попало не приживётся. Но ты не дрейфь, паря, кладовой кладового не подставит. Я тебя за две недели выучу, ну как, стал быть, уволишься. Это, значитца, когда будет у нас первое свиданьице?

Я подсчитал в уме.

— Получается, в понедельник 27 марта.

— Ага. Угу. Понял — принял. Ну гут, хорошо по-немецки, значитца. Галь, тоды, ну если молодой не сдрейфит, начинай оформлять меня с двадцать седьмого. Две недели отдам любимому коллективу и того — на заслуженный отдых. Лады?

— Лады, — улыбнулась Галя и нежно посмотрела на меня. — Будем вас ждать, Алексей Иванович!

— Спасибо, — кивнул я ей.

Женщина за ресепшеном, когда я уходил, помахала пальчиками и сказала:

— Очень вам рада! Очень-очень!

Одурманенный столь знойным, пусть даже и показным, радушием, я шагал домой и не узнавал Батайск — вроде бы «тот же лес, тот же воздух и та же вода», но какое всё милое и приятное! Пахучие клейкие почки на деревьях, понимающие глаза прохожих, ясное синее небо, ласковое нежаркое весеннее солнышко… Работа в книжном стала ближе. Я сделал первый шаг. Где-то Артём прав, меняется мир, хотя возникает вопрос — надолго ли и не грядут ли на смену уходящему бессмыслию внешне новые, но по сути всё те же зыбкие тени платоновской пещеры?