Хуторяне XXV века. Эпизоды 1-20

Лев Корчажкин, 2019

Ироничные истории про жителей "глубинки" в далеком будущем, среди которых читатель обнаружит знакомых персонажей в новом качестве: Василису Премудрую, Иванушку, Вия, Кота из Лукоморья и других. В сюжетах в стиле "абсурдной фантастики" без труда угадываются параллели с днем сегодняшним. Книга в какой-то степени возрождает жанр сатиры, а в персонажах читатель без труда определит знакомые типажи повседневной и общественной жизни.Обложка нарисована петербургским дизайнером Александрой Саликовой.

ПЕТУХ

Накануне Нового года из туч обильно просыпался мягкий сухой снежок.

Старичок Прохор вернулся c сеновала и теперь сидел на лавке под окном, поджав босые ноги и с тоской глядя на скинутые у печки валенки. Правый валенок стоял неподвижно, и вокруг него постепенно образовывалось море разливанное от таявшего снега.

Левый валенок исправно выполнял очистительную функцию, напрыгивал на правый, постукивал об него боками, притоптывал об пол подошвой.

Правый не шевелился.

— Ишь, как прочно стоит, — сказал Батя,

— Уж как прочно, — согласно забормотал старичок Прохор. — У них, у валенок моих, когда мозги забарахлят, всегда этакая монументальность пробуждается. Не сдвинуть теперь, пока не высохнет.

— Бывает, — проговорил Батя, поводя головой в сторону самовара.

— Да ведь не дело это, — сказала Марья Моревна, наливая чай в стакан в серебряном подстаканнике и пододвигая его поближе к Бате.

— Точно, не дело — заерзал на лавке Прохор, — надо бы дровишек подбросить в печку, для жара. Они — валенки мои — побыстрее и высохнут.

Он замолчал, покосившись на свои босые пятки и лужу у печки.

Марья Моревна глянула через плечо на валенки, воду на полу, хлопнула в ладоши. Тут же из-под широкой лавки выкатился подметальщик, позыркал во все стороны глазками на телескопических усиках, побежал к луже.

— Вот ведь как сосет, — завистливо покачал головой Прохор, вытянув губы трубочкой и издавая звук почти такой же, что получался у подметальщика, который высунул из брюшка малый засосик и со свистом втягивал в себя талую воду и кусочки не успевшего растаять снега.

Подметальщик попытался сдвинуть правый валенок с места, чтобы убраться под ним, потерпел неудачу, попал, не успев увернуться, под пятку скачущего левого, обиженно замигал покрасневшими лампочками и скрылся под лавкой.

— А ты зачем на двор ходил? — спросила Марья Моревна.

— Мышей на сеновале гонял. И кровлю инспектировал — не прогнулась ли. Снега-то сколько навалило, — сдвинув для серьезности редкие брови, ответил Прохор.

При этом он зачем-то сунул руку в правый карман кафтана и что-то там пощупал.

— Ну и как, много мышей?

— Много! Ох, как много. В сене и притаились.

В трубе завыло, а в окна застучала снежная крупа.

— Зима! — веско сказал Батя.

— Ты ворота на сеновал прикрыл? — строго спросила Марья Моревна Прохора. — А то снегу нанесет, сено-то и замокнет.

— А то! Как же! Первым делом, — ответил старичок Прохор.

Теперь он уже оттопырил карман и внимательно глядел в него.

— Нету, — горько вздохнул Прохор. — Вот ведь незадача, пропала.

— Потерял что? — спросила Марья Моревна.

— Да нет, не потерял, положил где-то, — ответил Прохор и весь как-то съежился под пристальным взглядом Марьи Моревны.

— Значит, там и лежит, где положил. Не на лавочке у крыльца? А то занесет.

— Зима! — повторил Батя и пододвинул пустой стакан к Марье Моревне.

Дверь распахнулась, и в горницу влетели Василиса с Иваном: щеки красные с мороза, глаза веселые.

— Эх, ну и мороз, — воскликнула Василиса, сбрасывая шубку на руки подавальщицы.

Та повернулась и тихо покатилась за дверь, но промахнулась и ударилась в стену, так как Иван накинул на нее сверху и свой тулуп, закрыв объективы.

— Валенки, валенки у печки снимите! — закричала Марья Моревна. — Воды по всему дому наносите!

— А мы твою трубку нашли, — сказала Василиса, подсаживаясь к старичку Прохору.

— Где? — спросил Прохор.

— Да у сеновала, почти у порога. Я дымок приметил, — ответил Иван. — Смотри, и сейчас еще теплится.

— Тс-с, — прошипел Прохор, прикладывая палец к губам и косясь на Марью Моревну.

— Понял, — заговорщицки подмигнул Иван, наклонился к уху Прохора и прошептал:

— А то, неровен час, запалили бы сено.

— Что-то вы припозднились. Весело на горке-то? — спросила Марья Моревна.

— Да уж как весело, все там! Гуляют! — ответила Василиса.

— Только вот мы петуха нашего не слышали, не простыл бы. Морозец крепкий, — сказал Иван.

— Морозу как не быть. Зима! — произнес Батя, хлебнул из стакана.

Марья Моревна тут же захлопотала вокруг него — пододвинула блюдо с пряниками и ватрушками.

Дверь снова распахнулась, и вошел Джон. Он огляделся по сторонам, и спросил:

— Не опоздал? А то я все жду, жду, когда петух ваш к ужину прокричит, а он молчит и молчит. Не простыл бы. Пришлось на свои смотреть.

Он посмотрел на запястье, на котором сиял золотом браслет новомодного хронометра.

— Чудная машинка, тикает, — сказал старичок Прохор, прислушиваясь. — Прямо как сверчок.

— Всю премию ухлопал, из самой столицы заказал, — начал рассказывать Джон. — А все равно петушок привычнее. И душевнее как-то.

— Я тоже не слышала, — забеспокоилась Марья Моревна. — Вань, сходи на двор, проверь петуха.

Иван ловко вскочил в пританцовывающие у печки валенки и исчез за дверью.

Джон подошел к старичку Прохору и сел возле него.

— Я заметил, ты на сеновал с трубкой ходил. Не опасаешься? От искры, говорят, пламя возгорается.

— Я же говорила — рядом с сеном не курить! — воскликнула Марья Моревна. — Спалишь сено, чем кормить скотину будем?

— Тс-с, — запоздало прошипел старичок Прохор, еще ниже опуская плечи.

— Да ладно, ничего ведь не случилось, — сказал Джон.

Василиса его поддержала:

— Прохор внимательно курит. И он больше не будет.

Потом хлопнула в ладоши:

— А ужинать скоро будем? Проголодалась на горке.

— Что это вы все на сеновал зачастили? — Марья Моревна подозрительно посмотрела на Василису, потом перевела взгляд на Джона. — Подозрительно это!

В горницу вернулся Иван, держа за лапы петуха. Петух безжизненно висел в его руках, болтая головой с красным гребнем и желтым раскрытым клювом.

— Замерз, бедолага, — сказал Иван, садясь на лавку. — А в сенях душно. Я дверь на улицу приоткрыл, проветрим немного. А то щука жаловаться будет, всю ночь не уснем.

Потом подмигнул старичку Прохору и Джону:

— На сеновале все в порядке.

Старичок Прохор и Джон потеснились. Иван положил петуха к себе на колени, осмотрел его внимательно. Потом достал из заднего кармана штанов перочинный ножик, открыл какое-то лезвие и ткнул в петуха. Петух даже не дернулся.

— С ним не так надо. Дай я попробую, — Джон протянул руку, и петух перекочевал на колени к нему.

— У меня в прошлом году был такой. «Танец маленьких лебедей» выдавал вместо кукареканья. А потом наглотался на дворе червей, так танец превратился в похоронный марш.

С минуту Джон пытался что-то нащупать на шее у петуха, потом чем-то щелкнул, и голова вместе с изрядной частью шеи отскочила в сторону так быстро, что Иван еле успел поймать ее на лету. Несколько белых перышек выпали и плавно опустились на пол. К ним тут же ринулся подметальщик.

Старичок Прохор встал и засеменил к столу, поближе к Марье Моревне и Василисе.

— Не люблю я петухов этих. От них одни неожиданности. Вон как голова сиганула. Могла ведь в глаз клювом ткнуть.

Джон заглянул внутрь обезглавленного тела.

— Тут шило нужно. И маслице.

— Понятно тебе, — Иван пнул подметальщика.

Подметальщик застрекотал и побежал, снова еле увернувшись от левого валенка старичка Прохора, в кладовку. Через минуту он вернулся, радостно сияя синей лампочкой и гордо неся в одной лапке шило, а в другой масленку.

— А зачем ты его на двор выпускал? — поинтересовался Иван, передавая Джону шило и масло.

— Так он не спрашивал, сам выбегал. Жутко эти петухи бегать любят. Отпоет, и скок с подоконника на землю — и давай шнырять между кур. Огородники его не любили, пытались прогнать, да он своим клювом одного в пыль раскрошил, все микросхемы вывалились.

Джон капнул немного масла куда-то внутрь безголового тела, потом засунул в него шило, поковырял там.

Внутри петушиного тела что-то звякнуло, щелкнуло, и из шеи вырвался сноп искр. Безголовый петух задергался в конвульсиях, вывалился из рук растерявшегося Джона на пол, поднялся и заковылял кругами по комнате.

— Эх! — воскликнул Джон, — коротнуло!

Он бросился на безголового петуха, но промахнулся. Сбитый им петух вскочил на обе лапки, забил крыльями и побежал кругами по горнице уже так быстро, что старичок Прохор и Василиса даже зажмурились. Иван схватил со скамейки голову и швырнул ее в петуха. И тоже промахнулся.

Подметальщики прекратили убирать талую воду у печки, и рассредоточились, поворачивая вслед за передвижениями безголового петуха свои объективы, явно намереваясь взять его в кольцо.

— Ай, — воскликнула Василиса, поджав ноги, когда петух, продолжая сыпать искрами, пробежал под ее стулом.

— Мощный у него аккумулятор, — проговорил Джон, пытаясь накрыть петуха покрывалом. — И быстрый какой! Быстрее моего.

— Подушкой попробуй, — посоветовал старичок Прохор. — У подушки аэродинамика лучше, чем у покрывала. Или же ковер-самолет достать. Он его быстро накроет. Василиса, где у вас ковер-самолет?

— В сенях, в сундуке, рядом с кадкой, — прокричала Василиса, уже с ногами забравшаяся на стол.

Марья Моревна стояла коленями на стуле и пыталась достать петуха полотенцем, когда он стремительно пробегал мимо.

— Сейчас, сейчас принесу, — сказал старичок Прохор и короткими перебежками, как был босиком, побежал за ковром-самолетом.

— Дверь не открывай, — крикнул ему Джон, но было поздно.

Петух как был без головы, продолжая сыпать искрами, каким-то чудом проскользнул между ног Прохора в открытую им дверь. Было слышно, как он ударился с разбегу в кадку, потом послышался испуганный скрип подавальщицы, звон упавших на пол тарелок. Затем все смолкло.

— На двор побежал, — сказал старичок Прохор, опасливо выглянув в сени.

— А на сеновал ворота заперты? — спросил Батя, ставя на стол пустой стакан.

Иван, Василиса и Джон переглянулись между собой, потом не сговариваясь, кто в чем был, ринулись из горницы. Даже Прохор не удержался и запрыгал за ними следом, подхватив с пола свой левый валенок и натягивая его на ходу.

Но петух, хоть и был без головы, а может, именно потому, что был без головы, уже добежал до сарая с сеном и, судя по красным отблескам из-за двери и запаху дыма, сделал свое черное дело.

— Звонить надо пожарным, — жалобно произнесла Василиса.

— Уже летят, — ответил Джон.

И в самом деле, уже был слышен мерный гул, прерываемый курлыканьем, пожарной команды. Огородники под ногами тащили шланг от колодца, а полнотелые подавальщицы передавали друг другу ведра.

— Вы что, с ума посходили! — махнула на них полотенцем Марья Моревна. — Додумались живой водой заливать. Что щука скажет? А ну, давайте обратно несите.

Послушные подавальщицы повернулись и понесли воду обратно в сени, в кадку со щукой.

Огонь потушили быстро. Вернулись в горницу.

— Да, дела! — сказал Батя.

— Бывает, — пожал плечами Иван. — От судьбы не уйдешь.

— Бывает, — согласился Джон. — Непредсказуемая техническая неисправность.

— Чем скотину кормить теперь? — Марья Моревна горестно подперла голову ладонями.

Василиса всхлипнула.

— Да, дела! — задумчиво повторил Батя, нахмурив брови.

Вечером, завернувшись поплотнее кто в шубу, кто в тулуп, поджав ноги в валенках, сидели на скамейке перед домом. Старичок Прохор, так и не дождавшийся, когда придет в сознание его правый валенок, обмотал ногу прожженным в нескольких местах покрывалом.

— Двадцать литров! Двадцать литров чистейшего смородинового…, — бормотал он себе под нос, горестно поглядывая в сторону черной обгоревшей двери амбара.

Потом вздыхал и немного менял репертуар:

— А сколько чистейшего яблочного…

Щука простила всех за пролитую из бадьи живую воду. О чем-то пошепталась с Марьей Моревной, и та, улыбнувшись, тоже шепотом передала что-то на ухо Бате.

— Ну, сказал Батя, — не беда. Раз уж цена на комбикорм упадет, а Зорька отелится, справимся. Не дрожите, погорельцы!

Иван наклонился к старичку Прохору:

— Прохор, а ведь в хлеву за застрехой все цело. Еще не начатая!

— Ш-ш-ш, — прошептал Прохор, прикладывая палец к губам и опасливо поглядывая на Марью Моревну.

Он вытянул вперед ногу в покрывале и снова затянул:

— Двадцать литров! Двадцать литров чистейшего смородинового…,

По его морщинистой щеке скатилась слеза, и упала на снег, блеснув как звездочка, отраженным светом фонаря над крыльцом.

— А теленочек будет черненький с рыженьким пятнышком на лбу, — мечтательно произнесла Василиса. — Назовем Звездочкой. Или Огоньком.

— Тьфу на тебя, — встрепенулась Марья Моревна, — накликаешь снова чего!

Старик Прохор завозился, подтянул покрывало на ноге.

— Надо бы ворота в хлев проверить, заперты ли, а то не ровен час — простудится Зорька, — он вдруг поднялся, покряхтывая. — Да ты сиди, Иван. Я сам доковыляю.

— Да что ты, помогу, — ответил Иван, подставляя плечо под руку Прохора, — как ты без валенка. А ворота — тяжеленные.

И они удалились в темноту, в поскрипывающие под ногами сугробы, откуда сладко несло навозом, и позванивала колокольчиком пегая Зорька.