Как Манька Сорванец душу дьяволу продавала

Магдалина Шасть (2024)

От ненависти до любви всего один шаг, а от любви до ненависти и того короче. Жил пригожий и неженатый Петька Рукавица, не тужил, менял девчат, озорничал и над всеми смеялся и вдруг… встретил свою погибель. Манька. Что с ней не так? Любит или ненавидит? Ненавидит или любит? И отчего под взглядом её голубых глаз сердце в его груди останавливается?

Глава 6. Наваждение

Вышедший до ветру Петька застал мать во дворе охающей над сломанными пионами.

— Как же я сразу не заметила? Пока по хозяйству хлопотала, не увидела. Ах, негодники! Чтоб вам пусто было, — сетовала та, горестно всхлипывая, — Такую красоту изломали.

Что-то, вроде стыда, заставило виновного в порче цветов парня порозоветь и приняться торопливо оправдываться.

— Ежи, мама, — заявил он, пряча бесстыжий взгляд, — Я вчера большую ежиху видел. Чую, их лап дело: всю красоту, вами созданную, загубили. Надо протраву на ежей поставить.

— В кого ты бессердечный такой? — решительно возмутилась мать и бросила на сына полный укоризны взгляд. Видимо ночной вандализм расстроил добрую женщину ни на шутку, — Тут же след мужского ботинка! Какие ежи, Петя? Кто тебя безобидных зверюшек травить учил? Ежи — не крысы…

— Нам в магазин не надо? — вскинулся почуявший разоблачение Петька, понимая, что его грязный ботинок, которым он неосторожно вступил сегодня ночью в мокрую клумбу, сдаст его с потрохами, — Хлеба, мороженого?

Только две вещи моментально расстроенную мать успокаивали: первая — размышление о будущей невестке, вторая — сливочный пломбир. Петька был не столько любящим сыном, сколько тонким психологом. Во всяком случае, считал он себя именно таковым, и его тактика снова сработала!

Петькина мама, молодая ещё брюнетка сорока пяти лет, после смерти мужа носила платки, не выщипывала брови и не красила волосы, стараясь казаться старухой, но всё равно была весьма и весьма хороша собой. Особенно прекрасно становилось её не по-деревенски светлое и гладкое лицо, когда она думала о чём-то приятном.

— Мороженого? — прошептала притихшая женщина мечтательно, и её тонкие губы растянулись в удовлетворённой улыбке, — А почему бы и нет?

— Я мигом, только зубы почищу, — произнёс обрадованный Петька и живо умчался по своим санитарным делам.

Несколькими минутами позже радостный оттого, что его досадная ночная несдержанность нивелируется добрым поступком, он поспешил в избу переодеваться. Надел новую клетчатую рубашку, тёмные брюки, сшитые у портнихи на заказ, после секундного замешательства кое-как сбил с изгвазданных ботинок землю и обулся.

— Возле водокачки помою, — решил разбитной парень, стараясь отогнать от себя мысль о том, что мать обо всём догадается.

— Ах, паразит, — прошептала та сыну вслед, когда разглядела, наконец, его левый башмак, замызганный подсохшей за ночь и уже начинавшей осыпаться грязью, — Но как я могу на заботливого сына злиться?

Дом интеллигентных Рукавиц считался одним из образцово-показательных и находился в центре зерносовхоза «Колоски». Асфальтовое покрытие от самых ворот, позволяло сохранять обувь в чистоте даже в проливной дождь, но Петька почему-то предпочитал для своих вылазок неприметную калитку заднего двора. Может быть, того требовала его скрытная, склонная к приключениям натура, а, может, раздражал расположившийся под навесом у ворот старый отцовский «Запорожец», который мать настоятельно советовала починить.

Мысль о том, что ему, красавчику и любимцу всех девушек района, придётся возить мать в город на ржавом и страшном «горбатом», приводила Петьку в депрессию. Совсем недавно Петька Рукавица в том городе учился — ни шатко ни валко, но политехнический институт закончил. Если уж и доведётся случайно встретиться с завистливыми бывшими однокурсниками, то только за рулём новенькой «пятёрки». Ну, как минимум «пятёрки».

— Как-нибудь потом, — отмахивался он от надоедливой матери, неопределённо разводя руками, и переводил разговор на другую тему. Мать грустно вздыхала, но обычно отставала быстро.

Но в это утро, точнее уже день, так как поспать ленивый Петька любил, приодевшийся первый парень важно и горделиво вышел на центральную улицу. Ещё не успевшая иссохнуть на безжалостном солнце зелень, буйно разросшаяся вдоль разноцветных резных заборов, приятно радовала глаз. Тут и там распускались цветы шиповника, распространяя по воздуху специфический, сладковатый аромат. За двором жившей неподалёку Марьи Парамоновой росли гиацинты и ирисы. Равнодушный к цветочным запахам Петька почувствовал приступ удушья и закашлялся.

И вдруг на несколько секунд обмер, забывая обо всём.

Вначале раздался треск работающего мотора, а потом в ноздри пахнуло насыщенным амбре из выхлопных газов, бензина и ещё чего-то техногенного. Дух свободы, рискованных приключений, смелых удовольствий и заветных желаний нёсся ему навстречу в виде хрупкого пацана верхом на вороном… мотоцикле.

Нет, не пацан!

Это же та самая смелая и чувственная амазонка из его сна: те же черты лица, та же первобытная грация, та же животная стать, только ноги в штанах.

— Манька? — прошептал Петька сухими губами и судорожно сглотнул.

Раскрасневшаяся от встречного ветра, с сияющими от счастья голубыми глазами и блуждающей улыбкой, сирота Манька Волкова была не просто хороша — она была возмутительно, вызывающе, чертовски прекрасна! Девушка на мотоцикле пронеслась мимо остолбеневшего Петьки Рукавицы, обдавая того дорожной пылью и романтическими чувствами. Сердце хладнокровного и капризного красавца дрогнуло, остановилось и затрепыхалось, как попрыгунья-бабочка, пойманная в сачок.

— Здравствуй, Петя, — поздоровалась с ним Марья Парамонова, выглянувшая из-за забора посмотреть, кто проехал, — Кто это? Не разглядела, — посетовала она кокетливо.

— Точно не к тебе, — буркнул Петька максимально неприветливо и размашисто зашагал в сторону магазина. Разговаривать с бывшей любовницей не хотелось.

Да, именно так: бывшей. Больше им с Марьей говорить не о чем.

Прямо перед магазином его окликнула библиотекарша.

— Петя, дело есть.

Не особо охочий к сельскому, да и к любому другому виду труда Петька тем не менее очень любил читать. Единственное, кроме хождения по бабам, дело, которым он жил и бросать не собирался — это чтение художественной литературы, особенно научной фантастики. Завсегдатай сельской библиотеки, любитель поразмышлять о вечности и космосе, эту свою тягу и слабость он старался не афишировать. Одно дело — заливать какой-нибудь Марье или Дарье про далёкие миры и планеты, оглаживая нежную кожу покатых женских плеч, другое — признаться, что прочитал об этих загадочных вещах в книжке для внеклассного чтения учеников восьмого класса.

Девушки считали Рукавицу большим выдумщиком и остроумным рассказчиком, каких поискать, но о происхождении его богатых знаний и неуёмной фантазии не догадывались. Во всяком случае, никто не признавался.

Выручала хитреца мать-книголюб, которая поглощала книжки всех возрастов и жанров, вместо завтрака, обеда и ужина. После смерти горячо любимого мужа, Петькиного отца, загрустившая женщина находила в чтении книг отдушину и не упускала шанса раздобыть себе что-нибудь новенькое.

Правда сам Петька частенько замечал, что мать читает поверхностно и сюжет почти не запоминает, но рубить сук, на котором сидел, не спешил. Он сам вызвался регулярно поставлять матери необходимую для жизни литературу и даже следил за обновлениями.

А обновлялась сельская библиотека из рук вон плохо.

Но сегодня всё было иначе.

— А? — не сразу понял задумавшийся парень, чего от него хотят.

— Дело есть, — заговорщицки подмигнула книжная фея, жестом показывая, что дело стоящее, — Пойдём со мной, покажу кое-что, — и потащила покладистого Петьку в своё литературное логово.

Если бы не хитрость глазастой местной библиотекарши, приметившей у покойной Ужицкой этажерку с журналами «Техника и жизнь» и множеством художественной литературы разной степени изношенности, в том числе парочкой раритетных изданий в твёрдом переплёте, пришлось бы Петьке читать про Дон Кихота Ламанчского, в сотый раз. Но нет. Тайно сохшая по справному и обаятельному парню библиотекарь, давно разменявшая четвёртый десяток, некрасивая и худая старая дева, рискнула и вынесла-таки под кофтой, воспользовавшись общей нервозностью, несколько особо заинтересовавших её книг.

— Вот, — объявила она с гордостью, раскладывая на столе перед Петькой несколько особо ценных экземпляров, — Тебе как постоянному читателю первому предлагаю.

— «Голова профессора Доуэля»! — воскликнул тот со знанием дела, но тут же спохватился и сделал вид, что не удивлён, — Мама обрадуется. У нас читатель — не я, а мать моя. Давай эту, и эту. И технических журналов накинь. Это мне интересно будет. Я ж технарь, — Петька задумался. Мысль о Маньке и её железном коне не давала ему покоя. Раз у девчонки появился мотоцикл, ей нужны специализированные знания. Значит, будет у них с Маней повод поговорить. И почитать. Вместе.

Петя и сам не заметил, как размечтался, что будет по-мужски наставлять своего Сорванца и помогать хрупкой девушке ремонтировать новую игрушку. Манька обязательно оценит.

Своего Сорванца? Нет, свою Маню!

— Петя, ты не заболел? — робко потормошила улыбавшегося, как чумной, Петю озадаченная библиотекарша.

— Спасибо, говорю, — воскликнул тот радостно и громко чмокнул её в мигом ставшей розовой от смущения и удовольствия щёку.

До водокачки и до магазина в тот день Петя так и не дошёл.