Среда обитания

Неборник

Автор книги «Среда обитания», выбрал автобиографический способ описывая социальной среды своих родственников и социальную среду многочисленных коллективов где он жил по принципу «сам погибай, а друга – выручай»!Автор – социалист, как и его отец и такой же, трудяга и просветитель, как и его дед. Их КРЕДО – жить на благо семьи, общества, социальной среды, государства, постоянно укрепляя и приумножая знания, мастерство, опыт и стремление передавать свой накопленный опыт подрастающему поколению! Книга содержит нецензурную брань.

Варвара Ивановна Нечаева

Мама моя о своей свекрови Варваре Ивановне Нечаевой (в девичестве Каменских) говорила с теплотой и с каким-то высоким чувством нежности, благодарности и с глубоким уважением. Варвара Ивановна была под стать своему мужу Дмитрию Ильичу Нечаеву! Это была настоящая хозяйка по дому, домоводству, по приготовлению еды на такую огромную трудовую ораву не только на каждый день, но и по званым святым праздникам, когда пекли куличи, рыбные пироги, расстегаи и пирожки с мясом, пирожки с капустой и яйцом, с яблочным или вишнёвым джемом (вареньем).

Варвара Ивановна родила Дмитрию Ильичу семерых детей. Один из них умер в младенчестве по неизвестной мне причине. Да и сама бабушка Варя не знала, отчего умер её поскрёбыш. На такие вопросы бабушка отвечала мне как-то пространно: «Бог дал, Бог и взял, и нечего тут задавать разные вопросы! Это Божий промысел!» А на мой вопрос: «Бабушка! А, кого ты больше всего любила из своих детей?» — баба Варя мне отвечала:

— Да как же можно задавать такие вопросы? Ведь они все мои дети! И они все разные. Один крикун! Другой молчун, а третья рёвушка-ревуша, а четвёртая — певуха! Вечно песенки поёт и смеётся во весь рот! Как в народе говорят, дети спать нам не велят! Знай крутись и поспевай, если любишь ты свой край! Ту избу, что с пирогами, ребятишечек с глазами! Ой! За ними глаз да глаз, а не то и выткнут глаз! Няньки, бабки — любят их! Они ведь наше прошлое да и настоящее — счастье и любовь! Они и наше пришлое — надежда и покой! Коль семья большая — радость во весь дом! Детки подрастают, силы набирают — разрастайся дом! Кузнецы и плотники, кухарки и молочницы — красавцы-молодцы! Ждите, в дом повадятся скоро и сваты!

Первенцем у Варвары и Дмитрия был Иван, потом родилась Екатерина, за ней Таисия, затем Геннадий, после него твой отец Николай, потом Александр. И у всех парней, представляешь, Боря, были свои кони. Кони, Боря, а не лошади! На конях не пашут! На конях ездят верхом или в упряжке. А для повседневной работы у Нечаевых были рабочие лошади и один битюг — для перевозки тяжёлых грузов.

Во время страды и уборки урожая все свои и наёмные работники кормились в столовой на общих правах. После каждого рабочего дня те, кто уходил ночевать домой (из наёмных), получали домашний паёк для своих домашних. У Варвары Ивановны были свои записи, у кого сколько детей, кто из семьи где работает, а кто ещё только начал учиться какому-нибудь ремеслу. И в каком состоянии было подворье у наёмных людей. Много ль было земли в угодьях и какую живность держали.

К каждому празднику Варвара Ивановна готовила детям подарки, в том числе и детям наёмных работников. В хорошую погоду бабушка приглашала детей к себе во двор и там же устраивала им веселье.

Дети качались на качелях, которые были поставлены около амбаров. Играли в жмурки, в бабки и в лапту. Устраивали соревнования, кто быстрее прибежит, кто стихотворение расскажет ярче, а кто может песню сочинить или басенку расскажет! А зимой устраивали катание на саночках с горки. Одна горка была слева от южных ворот — снежная, а другая — справа — ледяная. На ледяной катались в основном на ногах, развивая вестибулярный аппарат (мозжечок). По праздникам устраивали катание на тройке лошадей. Народу набивалось до трёх троек и все — с бубенцами.

Эти лихие заезды в две-три деревни вызывали всеобщее веселье. Там же устраивали и снежные крепости. Кидали друг в друга снежками, а потом всегда устраивали грандиозное застолье (чаепитие) с огромным самоваром — прямо на свежем воздухе. На большой площадке ставили большой крепкий стол. На стол ставили большой самовар, увешанный бубликами и крендельками. Вокруг самовара ставили чайные блюдца с чашками и сахарницу с наколотыми кусочками сахара. Сахар был всегда только кусковой. По тем временам сахар был в большом дефиците. И приготовление (раскол) головки сахара на мелкие кусочки — это был целый ритуал! Кололи сахар на специальной толстой дубовой доске. Для этого имелся специальный инструмент: накольница, молоточек и щипчики. Сперва головку сахара раскалывали на две большие части путём лёгкого постукивания накольницы молоточком, чтобы образовалась бороздка на головке сахара, а потом сильным ударом раскалывали головку сахара на две большие части. Если половинки были меньше, чем полкулака, то дальнейший раздел головки уже исполняли с помощью щипчиков. Кусочки сахара (после щипчиков) складывали в специальную стеклянную красивую сахарницу, которую ставили рядом с самоваром.

Молодые девчонки (свои да и пришлые) пели песни от души — звонко и задорно. Иногда дело даже доходило и до хрипоты. Когда такое случалось, в пение вмешивался Дмитрий Ильич и всем девочкам говорил, что так нельзя кричать! Криком песню не украсишь! Сорвёшь голос — инвалидом будешь! Высокие-то нотки надо не криком брать, а голосовые связки развивать! А сейчас всем, кто захрипел, горло шерстяным шарфом обмотать и три дня вообще не разговаривать! Кто вас безголосых любить-то будет! Слова «музыкальных дел мастера»: «Безголосых — не любят», — резко отрезвляли «крикунов», и они начали приходить к Дмитрию Ильичу за «постановкой голоса». На следующий день все с хриплыми голосами ходили с перевязанными шеями шерстяными шарфами. А всё равно было весело, и на следующий день вновь и вновь вспоминали, как гуляли… Кто какие частушки выкрикивал или побасенки сочинял про тёщин язык или кулак тестя, я не знаю! Но этих сочинителей как-то и не очень ругали! Больше смеялись и поддакивали! Вот-вот! Так оно и есть!

В эти праздничные дни все молодушки и молодые бабы одевались напогляд — одна другой краше! Молодые парни подхватывали молодых девушек, а те визжали и смеялись, падая вместе с молодым человеком в пушистый сугроб. Под вечер разводили большой костёр и водили хоровод. И снова звенели и песни, и смех, и разносольные, но не обидные шутки. Расходились за полночь, и ещё долго слышались тихие разговоры и слабый весёлый смех девчонок и парней.

У Варвары Ивановны в подмастерьях были в основном девушки, которые хотели научиться, как правильно трепать лён, прясть нити, ткать льняные полотна, шить, вышивать, вести домашнее хозяйство, ухаживать за скотом, птицей и получить навыки, как рассчитать и как приготовить еду, квас на определённое количество едоков.

А замужние женщины приходили к Варваре Ивановне за советом, как вести себя во время беременности, как подготовиться к родам и как кормить новорождённого, а что делать, если вдруг у молодой матери нет молока для своего ребёнка. Расспрашивали и о различных приметах и как и что надо делать в экстренных случаях, когда вокруг никого нет и некому помочь. У молодых-то ведь всегда очень много вопросов, да и не у каждого спросишь, а вот к Варваре Ивановне все приходили запросто как к своей подруге или очень-очень доброй и заботливой маме, которая всегда выслушает участливо и даст добрый совет по любому случаю.

Боря, ты думаешь, что трепать лён — это простое дело?! Да нет, мой дорогой! Если плохо или неправильно будешь трепать, то стебли-то льна можешь так изломать, что только шелуха и останется. А если начнёшь на излом стебли-то ломать, так все нити будут короткими, и из такой кудели и нитки-то будут непрочными. А из длинных-то льняных ниток ох какие хорошие тонкие ткани получаются! Любо-дорого! Да и глядеть на такую ткань, и шить, и вышивать — одно удовольствие! И тогда и дело спорится, и изделие твоё смеётся и красуется!

И так ведь, Боря, во всём любом деле. Молоко переболтаешь, пока несёшь, и сметаны хорошей не получишь. Начнёшь сметану сбивать, чтоб масло получить — не выходи на солнышко, а иначе — не получишь настоящего хорошего масла. А на солнышке-то как приятно работать — любо-дорого! Поворачиваешься к ласковому-то солнышку то одним бочком, то другим, а масло-то при этом всё нагревается и нагревается, и никак остатки-то сметаны не переходят в масло.

И всем этим премудростям нас, девчонок, да и молодушек тоже, обучала Варвара Ивановна! Глаз у неё был острый! Глянет на нас! Да как прикрикнет! Аж подпрыгнешь иногда: «Вы что это, девки, на холодном-то месте сидите! Ну-ка! Живо взяли коврики и себе под попу подложили! Смотрите у меня! Вы ведь все будущие матери! Вам ведь всем и рожать, и детишек своих кормить надо будет! И никаких болячек у вас не должно быть! Да и мужей своих будущих тоже пожалейте! Да и самих себя, любимых, тоже поберегите! Смотрите у меня! Разум-то свой не теряйте! Муж-то любит жену здоровой!»

Варвару Ивановны все любили и уважали за её строгость, заботу и за материнскую мудрость! Она знала и как хворых вылечить, и как ребёнку помочь в случае крайней необходимости. Это был настоящий деревенский женский пансионат на все случаи жизни! Если готовили щи, то из квашеной капусты из расчёта на два дня. Каши всегда готовили на один день. Хлеба пекли и квас варили — на три дня. Варвара Ивановна всех девчат учила, когда и сколько нужно воды для полива огурцов и капусты приготовить. Когда и сколько раз надо окучивать картошку. Какие и как выращивать семена для посадки на следующий год. Как хранить лук, чеснок, картошку, морковь, свёклу. Как готовить соленья, варенья. После Варвариной школы девушки ценились высоко, и в праздничные дни парни из соседних деревень приезжали на погляд. Праздник погляда всегда был осенью после уборки урожая. На погляде не только парень выбирал себе девушку, а чаще всего случалось всё наоборот — это девушка выбирала себе подходящего, как ей казалось, парня — будущего мужа, опору своей семьи и отца для своих детей.

Моя свекровь Варвара Ивановна, как хозяйка, и как мать, и как наставница — держала нас всех, как говорится, в ежовых рукавицах. Она гоняла нас почём зря. Иногда и веником по заднице огреет. Спуску ни в чём не давала, и любимчиков у неё никогда не было. Была она строгая, но зазря никого не наказывала и не бранила. Особенно она нас за чистоту полов гоняла. Мытьё полов только тряпкой она не признавала. Нужно было мыть полы в избе и в бане вехотью со щёлоком. Вехоть — это такая измочаленная метла, которая была изготовлена из тонких берёзовых прутьев, но уже так износилась, что годилась только на выброс… Вот такой вехотью и драили мы полы до жёлтого цвета. А щёлок для мытья полов наводили из золы русской печи или бани.

Варвара Ивановна нам часто говорила: «Смотрите, девки! Вам дальше жить! И если хотите жить без тараканов и клопов и в добром здравии — хорошенько мойте полы! И не дожидайтесь утра или вечера! Как только схлынет народ — тут же принимайтесь за мытьё полов! И ещё скажу: каждую субботу — в баню! Крестьянская-то работа — и в поту, и в пыли, и в грязи! После бани — стирка! И бельё чтоб не квасили! А то и до червей ведь можно дойти! Чистота, гигиена, питание и здоровье семьи — это женское дело! При хорошей-то хозяйке и мужик будет крепок и здоров, да и дети тоже будут крепкими, здоровыми и хорошими помощниками в любом деле!» Большую стирку проводили, как правило, в бане вечером или на следующий день, если было много народу. По мелочи стирали или на улице во дворе, или в избе, если было холодно. Полоскали бельё всегда в речке. И даже зимой! Для этого прорубали купель и полоскали в этой холодной воде. Ох, как рукам-то холодно было! В доме ходили босиком по половикам, которые сами и ткали. Половики выхлопывали (выбивали, как ковры) каждый день по два-три раза, в зависимости от погоды. Меняли (стирали) половики каждую неделю. Их стирали на речке и высушивали на изгороди.

Мне, Боря, очень нравились зимние вечера. Зимой мы работали в основном дома. Пряли нити, ткали ткани и почти всегда пели. В это время я очень много новых песен услышала, запомнила. Петь на два голоса научилась. Льняные нити, одобренные Варварой Ивановной, собирали в корзины, относили их к ткацким станкам. Варвара Ивановна рассаживала нас за станки, и начиналась ткацкая работа-учёба. И это тоже — не такая уж простая работа. Тут ведь и челнок надо правильно пропускать, и правильно натягивать нити, а затем уплотнять нити так, чтобы получалась ткань, а не какое-нибудь решето или рогожа.

Во время праздника Варвара Ивановна всегда умела вовремя похвалить, поддержать ту или иную невестку. Помню, как на Пасху много гостей собралось. Я выхожу с кухни в горницу в вышитой белой блузке с огромным разборным сладким пирогом, а Варвара Ивановна и говорит: «Гости дорогие! Полюбуйтесь-ка на мою Клавушку! Она эту блузочку-то сама и сшила, и сама вышила, а какой она испекла пирог! Попробуйте, гости дорогие! Да только смотрите, языки не проглотите!»

Во время Гражданской войны всех Нечаевых полностью разорили. Коней забрали, коров и прочую живность раздали бедным по деревням, все продукты реквизировали. Ружья и клинки забрали! Вот тогда-то я и поняла (решила), что все нечаевские — из казаков. Налетели на наш нечаевский хутор не то белые, не то красные — не знаю. Дело было ночью. Кто-то из наёмных мужиков открыл непрошеным гостям северные ворота, которые открывались только по весне или по крайней необходимости. Поднялся шум, крики, стрельба… В первую очередь постреляли всех собак. Тех, кто не успел скрыться, повязали и поместили в сарай. Рано утром, около пяти часов, всё перевернулось наоборот… Братья Нечаевы и их друзья повязали всех тех, кто напал на них ночью. Всех, кто был заперт в сарае, освободили, и они в спешном порядке покинули хутор. Что случилось с братьями Дмитрия Ильича — Иваном Ильичом и Петром Ильичом — я не знаю, но вся семья, кроме Дмитрия Ильича, осталась жива.

После такой революционной заварушки все разбежались, исчезли так, что никто толком-то и не знал ничего друг о друге. Были они у красных или у белых или ещё где-то — ничего сказать не могу. Вот по этой-то причине и не хотел тебе отец рассказывать про свою жизнь. Ведь их всех разыскивали по всей волости в течение нескольких лет. Сама-то революция до нас как-то и не докатилась. Она была где-то там — в стороне.

А вот Гражданская-то война, которая покатилась вслед за революцией, прошлась прямо по людям.

Всех зажиточных-то решили под корень ликвидировать, а усадьбы — сжечь. Кровопийцы, мол, они на теле трудового народа. А кто трудовой-то народ? Разве те, кто ленился работать, или те, кто к обеду только выходил на работу?

Сравни! Нечаевых-то с другими! Они ведь всех, кто хотел работать, к себе привечали. И работу давали, и продуктами питания обеспечивали, и на рынок сколько товару поставляли… Разве они не труженики… А сколько они радостей-то доставляли и детям, и взрослым. В праздники-то все в гости к Нечаевым! Там и с горки можно покататься! Можно и научиться верховой езде. Можно и одежду справить, и коня привести в порядок, и обувку… А их ведь в один момент разорили. Бедным коров раздали… Лошадей забрали, зерно, фураж реквизировали… А кто восполнять-то будет всё это… А?

А сколько народу-то через Нечаевых-то прошло… Научились ведь и валенки валять, и огурцы плантациями выращивать, и лён выращивать, и ткани ткать, отбеливать, шить, вышивать… А, иначе в крестьянстве-то не проживёшь! Кто не хочет учиться, тот бродяжничать идёт — нанимается и в батраки, а то и даже в няньки! А куда деваться-то? Кушать-то ведь всем хочется! Да ещё и побольше да повкуснее…

Ох! Боря! Кто прошёл нечаевскую школу — нигде не пропадёт! Многие! Очень многие научились, как хозяйство-то вести надо… А сколько девок-то научились и шить, и вышивать, и коврики плести. А какая ведь большая работа была проделана при выращивании льна. Там ведь учились и как масло получить, и как ткани ткать, и как отбеливать эти ткани, и как шить, и как вышивать кофточки цветными нитями…

Да! Это была настоящая трудовая колония. Но ведь в эту трудовую колонию приходили добровольно. А уходя — благодарили за полученные навыки, за хлеб, за соль, да и не только…

Каждый приходящий получал не только уроки по тому или другому ремеслу, но и питался, да ещё и домой приносил, и своих домочадцев кормил.

Вот я сижу и думаю: такие кряжистые корни повырубали, одни кустики только остались. А когда из этих кустиков-то мощные деревья снова вырастут? Ох, Боря, не скоро, не скоро… Вот и отец твой говорит тебе: «Учись, сынок! Работай! Не ленись! И только через труд и только через учёбу — придёт и твоё время». Ты главное — не сомневайся ни в чём! Будешь хорошо трудиться — будут и хорошие плоды. Ты больше вокруг смотри да на ус мотай, как другие трудятся. Не стесняйся учиться, не стыдись, если кто-то лучше тебя. Это хорошо! Значит, есть чему учиться! Главное — мозги свои развивай! Учись и сравнивай! Учись и анализируй! И помни! Знаний никогда не бывает много! Их всегда не хватает, их всегда маловато!

Старший сын Дмитрия Ильича — Иван Дмитриевич объявился только в 1939 году. Мы тогда снимали большую комнату в деревне Балатово (теперь восточная часть города Перми) — в большом, прекрасном, красивом одноэтажном кирпичном доме из красного кирпича сбежавшего куда-то помещика во время революции. Это был единственный в деревне Балатово крепкий тёплый кирпичный дом с шестью окнами и с огромным садом-огородом. При доме были большие дворовые постройки с коровником, сеновалом, амбарами.

Иван Дмитриевич с твоим отцом тогда всю ночь проговорили. О чём они говорили — я не знаю, да и не спрашивала. Но поговорить-то им было о чём… Бог одарил твоего отца прекрасной памятью, твёрдой рукой, музыкальным слухом и превосходным чутьём художника. После разорения отец твой работал гравёром-художником на закрытой пермской фабрике по производству денежных знаков. И кто его только надоумил?.. Он ведь вместе с другими злоумышленниками решил организовать изготовление фальшивых денег.

Их быстро разоблачили, арестовали, а отца посадили в башню смертников, из которой через семь дней выходили только на казнь. Но через шесть дней отца освободили за недостаточностью улик. Ох, как я тогда напереживалась… Одному Богу только известно… Так что братьям-то, Ивану и Коле, было о чём говорить… Было что рассказать и про разорение хутора, и кто куда успел убежать.

Наутро Иван предложил твоему отцу построить собственный дом в посёлке Новоплоский. Сговорились, что дом надо строить не мешкая! Иван взял на себя обязательство в этом же году организовать всех братьев на стройку и помочь со стройматериалом. Условие было одно — мать надо было куда-то определить. Порешили, что Варвара Ивановна до конца своей жизни будет жить вместе с Николаем в будущем построенном доме! На строительство дома съехались братья, сёстры с мужьями, и все они, как хорошо организованный хор, играючи построили пятистенный дом с пристройками и садом-огородом уже к осени 1939 года. Этот прекрасный дом, который построили братья и сёстры Нечаевы, стал и моим родным домом. Мы, дети, тоже вместе с Зинаидой и Анатолием участвовали в строительстве дома, помогая возить и ошкуривать брёвна для дома. Я смотрел, как, установив на высокие козла брёвна, дядя Ваня и дядя Александр большими двуручными (на две руки сразу) пилами распиливали толстенные брёвна на толстые и тонкие доски. Толстые доски шли на пол, а потоньше — на потолок. Были, конечно, и доски потоньше. Они использовались для обрешётки крыши и для пристроек. Доски для пола по краям обрабатывались специальным рубанком для получения ступеньки. И по этим ступенькам пол набирался (укладывался) внахлёст. Набранный (собранный) таким образом пол не имел щелей и никогда не скрипел. После покраски такой пол выглядел монолитным деревянным покрытием. Я с удовольствием наблюдал, как слаженно и без крика работают мои дядьки и тётки. В свои пять лет я впервые увидел, как дядя Ваня ловко рубит сруб дома в лапу. Другие дядьки подают ему брёвна, а он из них наращивает и наращивает стены дома. Мне это очень нравилось и пригодилось и в будущем — в армии, за что я получил отпуск домой к родителям.

Наш дом №5 по улице Льва Толстого стал частью Новоплоского посёлка — на окраине города Перми. В этом доме мы пережили и Великую Отечественную войну (1941—45 гг.). В этом доме умерла и Варвара Ивановна, и мои (наши) родители.

На Урале принято время от времени собирать всех родных и устраивать посиделки! Собирались, как правило, на два дня! В первый день угощались тем, что мама наготовила, а стряпухой мама была отменной — пальчики оближешь! На второй день обязательно все гости участвовали в лепке пельменей. Это был такой семейный ритуал! В приготовлении участвовали все. Отец был самым искусным мастером по подготовке мяса для пельменей. Тётя Таня, моя крёстная мать, была самая лучшая мастерица по приготовлению пресных сочней. Дядя Саша всегда был за кашевара — он чётко знал, сколько нужно держать пельмени в кипятке, чтобы они и сварились, и не развалились. Остальные щипали пельмени. Больше всех нареканий было к щипальщикам. Бывало, кое-кому и по лбу деревянной ложкой доставалось — за халтуру. От щипача зависело, развалится или не развалится пельмень в кипятке. Будет ли пельмень аккуратным или, наоборот, таким разлапистым, что такой пельмень и в рот-то никак не пропихнёшь! Вот и приходится с этим пельменем мучиться. То ли кусать его по частям, то ли на за ножичек браться да по частям его разрезать, а потом соображать, что с ним делать. Во время готовки пельменей в праздничные дни, когда собиралось большое количество гостей, обязательно делали «счастливый пельмень», в который вместо мяса закладывали или кусочек селёдки, или луковицу, или ягоду! Хотя у молодёжи и бывали другие предложения. Считалось, что кому такой пельмень достанется — тому в этом году счастье привалит! И таким образом за общим собранием (застольем) объявляли счастливого человека и поздравляя его, говорили много хороших слов и добрых пожеланий, как в семейной жизни, так и на трудовом поприще!

Конечно, это была игра! Игра, придуманная не нами, а далёкими предками, но против неё никто не возражал, а к празднику — это была весёлая шутка!

Были и другие игры, как, например, игра в фанты! Каждый из присутствующих писал своё пожелание на маленьком клочке бумаги, и все скомканные записочки бросали в шапку или в кепку. А потом каждый по очереди с закрытыми глазами выбирал одну из записок и, указывая на одного из присутствующих, приказывал исполнить желание, указанное в записке! Обычно в записках просили спеть, станцевать или поцеловать соседа справа или слева. И, конечно же, получались смешные курьёзы, если человек не умел танцевать или петь, например. Игры были разнообразные, и их было много!

За общей праздничной работой (суетой) и во время застолья частенько спокойно обсуждали и семейные дела, и о работе говорили, и о взаимопомощи, и о болезнях, особенно детских. И во всём чувствовалось, что это настоящая общая большая семья и каждый в ней заботится о каждом человечке этой большой родни. Тут же договаривались, кому и как надо помочь. Оговаривались сроки и время исполнения договорённостей. Если была нужна какая-нибудь коллективная помощь, писали отдельную бумагу, в которой указывалась дата, кто участвует и какие обязанности исполняет. Крепкие семейные узы — это как плот, где можно и приют найти, и отдых, и взаимопонимание, и душой отдохнуть.

К концу лета вечерело рано да и становилось прохладно, и молодёжь любила посидеть у костра, попеть песни, поговорить неспеша, излить свою душу подружке и, возможно, получить добрый совет или хорошую поддержку для себя в отношении понравившегося парня. А ведь частенько и так случалось, что интересы-то в отношении к интересному парню пересекались, и подруги уже становились далеко не подругами. В такие моменты я, будучи ещё ребёнком, всегда старался присесть, где-нибудь поближе ко взрослым, но так, чтобы не мешать и не отвлекать внимания, и слушать и слушать, как они вели неторопливый разговор и приговаривали: «У нас одна семья, все наши! Жизнь! Есть жизнь! Всякое случается. Обсудить надо на семейном круге. Разобраться надо! Понять! И правильное решение принять! Никого в обиду не дадим и никого голодным не оставим. Коль какая и беда случилась — ничего! И мозги вправим, и на место поставим! В беде никого не оставим! На то мы и семья! Держитесь, мужики, все друг за друга! С нами наши бабы и наши дети! Мы за всех в ответе! Вместе — мы всё выдюжим!»