На сцене – ведьма Марьяна

Ольга Васильевна Чемерская (2023)

Марьяны долго не было в родном селе, и, вернувшись, она поняла, что здесь совершенно ничего не изменилось. Её магические способности по-прежнему необходимы односельчанам. Кто ещё, если ни она, потомственная ведьма, сможет справиться с духами, проклятиями и нежитью разного толка? Избавить от вечный мук навьи, вернуть потерянную душу жене ольгинского миллионера, побывать в логове Карачуна и, конечно, разгадать все тайны Ольгинки.Более тридцати историй: мрачных, сентиментальных и захватывающих из жизни Марьяны познакомят вас с традиционными славянскими верованиями, а также окунут в мир собственных фантазий автора на тему славянской мистики.

Печаль ольгинского пастуха

Марьяна заскочила на рынок, потом в кондитерскую и, вернувшись домой, поняла, что идти на репетицию нет сил.

— Блин, меня так с работы уволят. Придётся завтра у нашего «Гергиева» в ногах валяться, прощение вымаливать. Хорошо, что сегодня нет необходимости ехать на репетицию в город. Хоть убей меня, никуда больше не пойду. Эмоционально просто вымотана.

Мартьяна прокралась задними дворами, чтоб не встретить коллег по оркестру, и невидимкой прошмыгнула во двор дома. Перекусила наспех ломтём хлеба со сметаной и опустилась на кровать. Как залезла под одеяло, сжавшись в комок от холода, она уже не помнила. Как согрелась, а потом расправилась, вытянувшись на кровати, тоже не помнила. Главное, что она была дома!

Когда Марьяна проснулась, солнце уже клонилось к закату. Сумерки пока не наступили, но навскидку было уже часов пять, а то и четыре всего. Определила навскидку заспанная Марьяна, выглядывая в окно.

Во дворе на лавке сидел Трофимыч.

— О, Трофимыч. Мы ж с тобой утром только виделись? Покурить заглянул или по делу? — выйдя на крыльцо, спросила Марьяна гостя.

— Да как пойдёт, — загадочно ответил старик.

— Выкладывай. Брр, — поёжилась Марьяна. — Никуда ж идти не потребуется?

— Да как пойдёт…

— Трофимыч… не томи. И так сердце не на месте. Колотится…

— И у меня не на месте.

— Влюбился или грех на душе горячим камнем давит?

— Так точно. Если ты в Настю пошла, то должна её увидеть.

— Кого её?

Трофимыч указал на место у забора, где рос большущий лопух, на верхушке которого пламенел алый диск заходящего солнца. Марьяна пригляделась: солнце не давало сосредоточить взгляд, но у куста однозначно кто-то стоял: женщина в длинной холщовой рубахе, с распущенными волосами ниже пояса.

— Ульяна. А могёт и Люся. Корит старика. Покоя не найду.

— Кто они: Ульяна и Люся?

— Ты ещё маленькая была и эту историю наверняка не помнишь. Я ж не всегда стариком был. Жена у меня была и… Эх! Тогда мы весь лес носом перепахали, и всё без толку. Не нашли Ульянку.

Старик замолчал и сделал глубокую затяжку.

— Была у меня любовь в молодости — Люся. А у Люськи сестра-близнец. Родители их рано ушли, братья разъехались, а Ульяна осталась с Люсей. Были они не разлей вода. Роды тяжелые выдались у ихней мамки: первой Люся родилась, а сестра её валетом лежала, ножками вперёд. Думали, и сама сгинет, и мать погубит. Раньше медицина была, не то что сейчас. В результате фельдшерица, пока переворачивала младенца, да потом вытаскивала клещами, головку неловко повернула, да так, что близняшка дурочкой вышла.

Детей в семье семеро было. Отец хромой. Нищета. Люся даже учиться не поехала: всё с сестрой да с сестрой. Дояркой работать пошла на селе. Деньги в семью зарабатывать. Я тоже такую судьбу выбрал — семье помогать. Вот и пошёл в пастухи. А любил я Люсю с детства. Представляешь!

— Вот это да. Вот это сильно, Трофимыч…

— А то! Даже замуж позвал. Всё как полагается. Только она не захотела мне на шею хомут такой весить. Сестру свою. К тому времени она одна уже с ней осталась. А мне вот, поверь, Марьяна, никто, кроме Люси, был не нужен. Промотался я год-полтора в поисках другой невесты и снова руки у Люси просить пошел. А она, как прежде, на попятную.

«Жизнь свою загубить хочешь? — говорю ей. — Я же готов взять тебя с этим довеском. Будет мне хоть как дочка, хоть как сестра. Выходи за меня, прошу, Люсь».

А она только плачет. Всё лето к ней ходил, и согласилась уже… как однажды, пока мы на сеновале с ней миловались, Ульяна из дома вышла и пропала. Люся-то, пока миловались мы, рвалась к ней каждую минуту: пойду да пойду. А я не пускал, грешным делом, в счастье своё не верилось. Вот беда-то и случилась.

Всё село обыскали, лишь одно место осталось — лес. Прочёсывали всем миром, но без толку. Ульянка даже рядом кто пройдёт, притаится и будет молчком сидеть. Такая беда.

На следующий день Люся побежала к бабке твоей Насте. Поворожить, жива ли Ульянка, аль нет. И Настя говорила… как в воду глядела: где Ульяна и что делает. Жива, значит. Тогда мы собрались и втроем пошли в лес. Я, Люся и Настасья. Два раза на след натыкались. Ботинок обнаружили у ручья, через два километра юбку: зацепила об куст и вырвать не смогла.

По пятам за ней ходили, пока снова не оказались возле Ольгинки. И тут Настя встала перед нами, словно каменная, глядя перед собой пустыми глазами, и говорит: «Утопла я, Люся, больше меня не ищи. Своей жизнью живи».

Настя в обморок, Люся в слёзы: поняла, что случилось. Только я — как болванчик, от одной бабы к другой. Дурак. Вот дурак!

Мы с Люсей, конечно, поженились. Ребёночка она ждала. Нельзя было иначе. Только ко мне, как есть охладела. Тенью по дому ходила. Бледная, худющая. Один живот торчком торчал. Думал разрешится от родов, да и на поправку пойдёт. Ан нет!

Наказал меня Бог: в родах Люся померла, оставив мне сыночка. Всё бы утешение, да и его уберечь не сумел. В десять годков он с ребятами на речку пошёл и его в омут… затянуло, — рыдал дед и, по пыльному старческому лицу стекали крупные капли, попадая в глубокие морщины, как в русла. Иногда капли застревали на верхушках щетины, а переполняясь, падали с лица Трофимыча маленькими солёными водопадами.

— Недолго мне осталось, хочу помереть спокойно.

— Трофимыч, — Марьяна положила на спину деду свою тёплую руку. — А ты в церковь ходил? Мне кажется, с этим в церковь нужно. Свечку поставить, молебен заказать об успокоении душ Люси и Ульяны.

— Что думаешь, не ходил? Последние пять лет кажное воскресенье, как штык. Может, они хотят от меня чего. Передать весточку желают. Марьяна, помоги.

От призрака потянуло холодом, и Марьянку кинуло в дрожь. «А Трофмимыч с этим жил, да много лет», — подумала ольгинская ведьма. «Помочь ему надо». Если видит она её, то и поговорить сумеет. Пошла в дом, одела бабушкин жилет, вязанный из козьей шерсти, заговоренный. Не то чтобы защититься, а для тепла и большей уверенности в себе.

Призрак всё так же стоял у забора.

— Ульяна ты или Люся: приветствую и прошу прощения, — Марьяна поклонилась.

Встала подле бочки для сточной воды, и тут её взгляд словно в омут затянуло. Видеть на воде картины могла только баба Настя. А Марьяне довелось впервые, даже запаниковала. Ненадолго. Увидела на поверхности тёмной воды кино, будто на экране телевизора:

…Детское учреждение: больше похоже на детский дом. А среди детей один горемычный, спрятавшись ото всех, плачет в углу мальчонка. И эхом по воде летят слова: «Трофим Крапивин! Где ты, поганец… найду — уши надеру…» Какая-то женщина, подбежав, смотрит зло и резко хватает мальчонку за руку…

Марьяна сжала кулаки.

— Ну что, Марьян? — вопрошающе посмотрел в глаза ведьме дед, когда Марьяна очнулась от виденья.

— Как давно ты видишь призраков, Трофимыч?

— Лет пять, говорю же.

— В омуте увидела я мальчонку, который живёт в детском доме. Лет пять-шесть. Так и есть. Не сладко ему там. Зовут Трофим Крапивин. Ничего тебе это имя не говорит?

— Крапивина Люся ж моя была. Как не говорит? И кто он, этот мальчонка, будет?

— Не знаю. Езжай в город, отыщи. Тогда, может, и прояснится. У Люси с Ульяной, говоришь, братья были? Может, «родная кровь» мучается, страдает? Вот и не даёт покоя дитя, оставленное в детском доме. Он одинок. И ты один. Как перст. Жизни спокойной не знаешь…

— Твоя правда, вздохнул дед. Спасибо, Марьянушка. В город, так в город. А каков он малец?

— Чернявый. Волосы ёжиком торчат. Смуглый чертёнок. Глаза серые, как зимнее небо.

— Трофим. Тёзка почти, — вдруг широко улыбнулся дед.

И Люся в ответ тоже призрачно улыбнулась…

Трофимыч не зря в город поехал — нашёл пацанёнка. Оказалось, что это внук одного из Люсиных братьев. Старшего. Сам брат эмигрировал в Австралию, а дочь его осталась. Она-то и отказалась от ребёночка. Почему — не вполне ясно, но видела Марьяна простую житейскую историю. Какие обычно в таких случаях бывают. Молодо-зелено. И видела она, что скоро будет мать искать своего ребёнка. И найдёт. Неожиданно для себя — в Ольгинке.

«Как же в одной семье судьбы разнятся. Одним хорошая доля выпадает, другим тяжкая. Во все века люди пытались понять, почему оно так? Много суждений на этот счет. Одни говорят, что страдания очищают и готовят к следующей, счастливой жизни. Другие, что страдания — это крест за грехи прошлой жизни. Третьи, что все несчастья от грехов родителей. Четвертые — что Бог испытывает терпение и благочестие, чтобы потом наградить. А хорошая, легкая судьба, наоборот — уже награда…» — размышляла Марьяна, сидя на завалинке.

Не могла понять, где тут правда и бабушка Настя. Особенно вспоминая свою благочестивую сестру и её удивительных деток. Детки — вот награда, которую она получила, и они же — наказание. Сестра Лида в юности уехала на комсомольскую стройку, а потом вышла замуж… Только однажды баба Настя съездила её навестить.