Лукоморье

Равиль Нагимович Бикбаев (2024)

Третье тысячелетие. В Лукоморье хирург Наталья Николаевна Гончарова экстренно оперирует доставленного «Скорой помощью» истекающего кровью мужчину, ей ассистирует операционная сестра Татьяна Ларина. Раненому никто не верит, что он Пушкин Александр Сергеевич. Следователь отправляет его на экспертизу в психоневрологический диспансер. Госпожа Смерть берет Наташу Гончарову за руку и ведет на бал, а врач реаниматор Петр Ланской выводит Наталью Николаевну из состояния клинической смерти. Наталья Николаевна забирает у Повелителя Царства Мертвых своего мужа. В ее однокомнатной квартире Александр Сергеевич начинает писать роман о своей жизни и роковой дуэли. А еще происходит множество невероятных встреч Александра Сергеевича и Натальи Николаевны с историческими персонажами, которые живут в Лукоморье. Но и здесь в Лукоморье в третьем тысячелетии судьба неумолимо ведет поэта на поле чести.

Глава 6

Яйца Наташа не любила и не кушала, с них у нее пучило желудок и тогда она стыдливо, негромко пукала. А пукнуть при кавалере это гибель девичьей репутации и получение в свете оскорбительного прозвища. Скромная, благовоспитанная, невинная девушка не пукает, а благоухает ароматами французских духов. Духов маменька не давала. А вот куриные яйца как часть обеденного блюда за столом подавали. Впрочем, Пушкина который зачастил к ним с визитами и явно за ней ухаживал, маменька выпроваживала до обеда, но оставались вечерние визиты, так что яйца из своего рациона Наташа исключила, на что маменька с раздражением заметила:

— Ты что в еде ковыряешься, ешь что дают! Вот выйдешь замуж, тогда сама будешь свои порядки в доме устанавливать,

Продолжила с раздражением:

— Опять бал, мы приглашены, поедите в тех же нарядах, что были на вас одеты, на балу у Кологривовых, денег на новые наряды на вас не напасешься.

Сестры воспитанно промолчали, не смея даже слезинки уронить. Они видели, что у маменьки очередной нервический приступ, а в таком состоянии она могла дочерей и по щекам отхлестать. И только старший сын Дмитрий Николаевич осмелился спросить:

–Дедушка на житье дает нашей семье двадцать пять тысяч в год, у вас маменька свое имение в Яропольце с двумя тысячами душ, почему у нас никогда нет денег?

— Это просто невыносимо! — вспыхнула Наталья Ивановна, выскочила из-за стола и быстро пошла в спальню, а из коридора прокричала:

— Вы меня в гроб вгоните!

Раздались звуки пощечин, которыми она оделяла горничную Глашу.

— Хоть бы замуж кто взял, — прошептала восемнадцатилетняя Катенька Гончарова,

— Без приданого не возьмут, — категорично ответила сестре семнадцатилетняя Сашенька.

Шестнадцатилетняя Наташа полотняной салфеткой промокнула выступившие слезы.

На балу дамы и девицы на выданье блистали новыми нарядами и драгоценностями, кавалеры были в новых фраках или мундирах. Все были нарядны, счастливы, оживлены.

Наташе в ношеном платье, старых перчатка, бал был не в радость, она вообще не хотела тут позориться, но маменька приказала.

Но что такое ношеное платье, старые перчатки, когда ослепительной, непобедимой красой сияет расцветающая юность.

На балу Пушкин первым подошел к Наташе и пригласил ее на вальс. Наташа побледнела и что-то невнятно пробормотала. Александр Сергеевич, понял это как согласие, и чтобы не быть назойливым отошел. Вальс был третьим танцем. Время до него еще было.

— Что с тобой? — подошла к Наташе, Катя Малиновская, — ты так побледнела, — и встревоженно: Александр Сергеевич тебя обидел? — свирепо, — Ну я ему сейчас всё выскажу,

— Он пригласил меня на вальс, — давя слезы прошептала Наташа, — а у меня башмаки изорваны, все увидят, будут злословить, что я нищая, а Александр меня бросит,

— У нас один размер, я тебе свои отдам, у меня новые, специально для этого бала купила, — сузив глаза сказала Малиновская, решительно взяла Наташу под руку и повела в дамскую комнату. Девушки быстро поменялись обувью.

На изъявления благодарности Катя заявила:

— Ничего, Наташа, придет время сочтемся.

Сочлись. Ваша светлость! Княгиня Екатерина Алексеевна Долгорукая, урожденная Малиновская, это удивительно, но Вы со своими новыми башмачками доброй феей вошли в историю любви Натальи Николаевны и Александра Сергеевича, а значит и в историю золотого века русской поэзии.

А пока Наташа в девятнадцатом веке танцевала с Пушкиным на балу и была почти счастлива.

Весной землю пора пахать и сеять жито, а жито-это жизнь. Весна, это время, когда Госпожа Жизнь, радует людей теплом, волнует и горячит им кровь, дурманит страстью и толкает на безрассудства. А уж расцветающий апрель как юная девушка благоухает надеждой на любовь и счастье.

— Вы только посмотрите, кого он своим сватом выбрал, — в апреле1829 года ворчала маменька, — никакого такта, никакого уважения. Граф Толстой-Американец[1], этот бессердечный авантюрист, картежник, мот, бретер, да еще и женат на цыганке.

Обернулась к Наташе,

— Пушкин просит твоей руки, — с привычным раздражением сказала она, — что скажешь?

Наташа мило покраснела и легонько вздохнула, чуть закружилась голова, она знала, знала, что он ее любит и зовет разделить судьбу, не его судьбу, не ее, а их общую.

— Тихоня и вечно ты отмалчиваешься, — не дав и слова сказать дочери заявила Наталья Ивановна, и продолжила, — у него нет состояния, нет службы, он под надзором полиции, он безбожник.

Наташа всхлипнула, сестры смотрели на нее. Катя с завистью, ее никто не сватал, Саша с сочувствием.

Сыновей на этот семейный совет Наталья Ивановна не пригласила.

— Таша, — неожиданно мягко заговорила Наталья Ивановна, — я знаю, что бываю излишне строга к тебе, но я хочу тебе только добра. Ты еще юна, очень красива, зачем тебе так рано замуж?

Наталья Ивановна Гончарова подошла к дочери нежно погладила ее по голове.

— Иногда семейная жизнь превращается в ад, — с горечью сказала она, — вы видите, что стало с вашим отцом и со мной. А я тоже мечтала о счастье.

Наташа заплакала, Катя заплакала, Саша заплакала, маменька заплакала. Четыре женщины семьи Гончаровых ревели, а там в дальней закрытой комнате отдельного флигеля смеялся душевнобольной Николай Афанасьевич Гончаров.

— Подождем партию получше, да и старших сестер надо замуж выдать, — вытерев слезы, сказала, как отрезала Наталья Ивановна.

— Мы почти бесприданницы, — вступилась за младшую сестру Александра Николаевна, — дедушка наш мот, бабушка сумасшедшая, папенька душевно больной, а вы маменька тоже не из Рюриковичей, надо брать что предлагают, а не воротить нос.

Мать и дочь смотрели друг на друга, и воля Александры Николаевны, ее доставшаяся от прадеда купеческая хватка, оказались сильнее, Наталья Ивановна быстро успокоилась.

— Согласия на брак не дам, но и отказывать не буду, — решила она,

— Это как? — удивилась Катя,

— Я дверь в залу оставлю приоткрытой, — усмехнулась госпожа Гончарова, — услышите.

И вышла в залу где ее решения дожидался граф Федор Иванович Толстой, Американец как его назвали в свете.

— Граф! — торжественно заговорила Наталья Ивановна, обращаясь к вставшему со стула свату, — Передайте Александру Сергеевичу, что мы благодарны ему за высокую честь, которою он нам оказал,

С замиранием сердца слушала в комнате слова маменьки Наташа, ее сестры тоже ловили каждое слово.

— Но, — взяла паузу, Наталья Ивановна и мягко продолжила, — Наташа ещё так молода, неопытна, она не готова к семейной жизни, ей надо удостовериться в своих чувствах и…

Толстой Американец стоял напротив этой женщины, еще сохранившей остатки былой красы, дерзко смотрел ей в глаза и думал: «Жаль, что ты баба, а то вызвал бы к барьеру и прострелил башку».

Наталье Ивановне, вступившей в медовую женскую пору, было всего чуточку за сорок лет и интерес к мужчинам она не утратила, дерзкий взгляд графа ее смутил и раззадорил.

— И… — замешкалась она и ей захотелось в другой обстановке посмотреть татуировки на теле графа, о которых сплетничали ее светские подружки.

Толстой чуть усмехнулся. Он вспомнил свою свадьбу с дочерью индейского вождя племени тлинкит[2]. Предложение он ей не делал. Подарков для выкупа невесты у него не было. Зато были духи и шаман который с ними говорил. Этот шаман мало того, что говорил с духами и лечил все племя от физических и духовных хворей, но еще был ученым естествоиспытателем которой в своих практических работах намного опередил европейского основоположника генетики Менделя[3]. Этот белый человек заинтересовал шамана как генетический материал. Духи сказали шаману, шаман передал их волю вождю, вождь приказал дочери, дочь была покорна отцу и воле духов. Мнение белого человека никого не интересовало, духи сказали, а тот, кто пойдет против их воли к ним и отправится, оставив на память шаману свой скальп. Но ученый ставил генетический эксперимент со многими исходными данными. Прежде чем перед лицом духов соединить брачными узами графа из далекой земли и прекрасную дочь вождя, шаман объявил, что любой воин племени может вызвать белого человека на бой, в схватке доказать духам, что он лучше и без выкупа получить здоровую, крепкую девушку в жены.

Ночь, звезды горели на небе, горели костры на земле, лес стеной окружал стоянку племени. Готов пир-потлач. Избранный духами победитель будет пировать, проигравший уйдет служить духам в верхнем мире. Все племя окружило площадку для схватки. Шаман стоял у тотемного столба и готовился дать сигнал к бою.

Граф не умел биться на копьях и топорах, в Морском кадетском корпусе его учили фехтованию клинковым оружием и стрельбе. Белый человек потребовал боя на ножах. Шаман соглашаясь кивнул головой, духи не против.

Джиналатк (Катящиеся Волны) волнуясь (так сладко щемило сердечко) смотрела как мужчины собираются сражаться за право ее оплодотворить. Сердце сильно билось, высокая грудь вздымалась, лоно было влажным, она была готова со сладким стоном принять семя победителя.

Федор посмотрел на девушку, ради которой он будет биться насмерть. За одеждой фигуру не разобрать, роста среднего, юное лицо миловидное, главное украшение, резное костяное кольцо в носу. Федор представил себе лицо папеньки — Ивана Андреевича, маменьки — Анны Фёдоровны, когда он представит им свою жену, дочь вождя из племени тлинкит, оглушительно захохотал, а затем виртуозно по-морскому матерно выругался.

Своих духов на помощь в битве зовет, встревожено зашептались индейцы, а шаман нахмурился, духов звать мог только он.

Глядя на соперника Федор почувствовал нарастающий приступ боевой ярости. Ярости самца, убивающего за право оплодотворить самку, ярости человека, сражающего за свою жизнь.

Шаман дал сигнал. Схватка началась. Федор издал боевой клич.[4]Соперник рослый индеец молча бросился на него.

А драться на ножах он совсем не умеет, отметил Федор, быстрым плавным уходом влево он уклонился от прямого выпада. Все просто, фехтовальщик побеждает в движении, удар клинком только фиксирует результат. После уклона, шаг вперед, офицер русского флота сократил дистанцию и нанес индейцу стремительный удар в живот. Хрустнула разрываемая клинком плоть, соперник всхлипнул и упал. Федор быстро присел, еще живому ножом отрезал проигравшему голову, взял ее за волосы, встал, всем показал. Окровавленный, страшный, он диким звериным матерным воплем призвал духов русской земли посмотреть на свою победу.

На бой вышел еще один воин, Федор в мгновенной атаке убил его ударом клинка в горло. Снял с него скальп.

Третьего он ранил в руку, потом во вторую, воин отказался просить пощады, Федор резко ударил его в сердце. Оскальпировал и этого.

Тлинкиты были бесстрашными воинами, к схватке приготовился четвертый, в очередь за ним к бою был уже готов пятый. У них была своя честь и она звала их на битву. Они все равно победят этого пришельца и его духов.

Так он нам половину мужчин перебьет, в тревоге подумал шаман и дал сигнал к окончанию схватки. Духи показали свою волю, объявил он об окончании этой стадии эксперимента. Никто не спорил.

Ночь, звезды горели на небе, горели костры на земле, лес стеной окружал стоянку племени. За потлачем на самом почетном месте сидел русский граф победитель, его жена дочь вождя подавала ему самые лучшие куски мяса. Она была горда, она родит мужу и племени много новых сильных воинов с кровью и силой этого победителя, который берет кусок жирного мяса из ее рук.

Без фантазии у меня женушка, на следующий день после первой брачной ночи уныло решил его сиятельство граф Толстой, а вот шаман с фантазией, мрачно разглядывая только, что нанесенную тотемную татуировку, выругался граф. Его приняли в Род, больше он не русский православный граф, а язычник тлинкит. От православной веры своих предков Федор Иванович отказываться не собирался, свой золотой нательный крестик на золотой же цепочке не снял и даже вариант такой не рассматривал. А тут, ну что ж, бывают непредвиденные на море случайности. Вот вернется в поселок, исповедуется священнику, покается, послушно примет церковное наказание. А пока и так сойдет, во грехе значит. А жене он этой ночью объяснит, как и когда надо фантазию проявлять и что вообще это такое. Но вечером шаман ему сказал, что он должен восполнить роду потерю трех воинов и женщины из семей убитых его ждут. Отработал, восполнил, две из них лежали молча, раздвинув ноги из чувства долга, а третья так старалась, что и ему хорошо сделала и сама удовольствие получила. Утром шаман сделал ему еще три татуировки. Родственники оплодотворённых женщин подарили ему три драгоценные шкурки каланов. Поспал, жена накормила мясом и рыбой, в дымное жилище зашел шаман, ссылаясь на волю духов он попросил оказать уважение еще одному роду. Ну хоть не страшилище, оказывая уважение, думал граф. Утром чужой шаман под присмотром своего шамана, сделал ему еще одну татуировку и дал еще одну шкурку калана. Потом его с уважением, по воле духов, отвели на случку еще в пару родов, а после покрыли родовыми татуировками и надарили еще шкур. Хоть и кормили его хорошо и уважение подарками оказывали, но Федор Иванович решил, всё хватит, пора домой.

А тут еще и женушка данная духами, устроила милый, семейный скандал. Не боясь воли духов, она прямо заявила, что хватит ему по родам шляться, она вся истомилась и ждет когда муж возляжет с ней на ложе. Ложе из мехов было уже готово.

Федор посмотрел на жену. Свою красу, резное кольцо в носу, жена снимать отказалась, а в остальном, внешне была поинтереснее женщин, которых он по воле духов, оплодотворял. А кольцо? Да привык уже, не мешает и ладно. Граф любил дерзить миру и своей судьбе, он решил по православному обряду окрестить Джиналатк в Ново-Архангельске[5], венчаться с ней в поселковой церкви, взять с собой в Санкт-Петербург и представить законную супругу с резным костяным кольцом в носу, родне, светскому обществу, а если получится, то и Двору. С острым наслаждением буяна и забияки он представлял скандал в обществе и реакцию Двора. Джиналатк была в восторге и разнесла весть о своей удаче по всему роду. А вот шаман в восторге не был, этот ученый хотел посмотреть на все этапы и результаты генетического эксперимента.

Он пришел к графу с вождем племени, свиту составлял десяток молодых ловких воинов, вооруженных луками. Шаман, сославшись на волю духов племени предложил графу убираться от них к злым духам его земли. Все одно семя ты нам оставил, а сам не больно нам и нужен, не нравится быть тлинкитом, пошел вон. О жене не беспокойся, отдадим ее достойному воину, а твоего ребенка брат жены воспитает, если родиться мальчик, то у него есть все шансы стать вождем. Так сказали шаману духи. Федор Иванович был очень смелым человеком, но дураком точно не был. Против десяти умелых лучников, шансов на победу у него не было. Он собрался, связал честно добытые шкуры морской выдры, закинул тюк за спину и ушел. Жена его не провожала, не рыдалаи не махала шкуркой во след, она готовила пищу новому мужу. О своих детях в Америке граф не беспокоился, несмотря на постоянные нарушения всех десяти заповедей, он был верующим человеком и надеялся, что духи Русской Америки его детей защитят[6].

— И… — всё тянула паузу сорокачетырехлетняя вполне еще зрелая Наталья Ивановна, с улыбкой разглядывая тридцатисемилетнего графа.

Прости Саша, ты мой друг, но даже ради тебя я на это не пойду, решил Федор Иванович, плохой из меня сват.

— И я полагаю, — все поняв, рассерженно окончила давать ответ свату, Наталья Ивановна, — что если Александр Сергеевич через некоторое время повторит своё предложение, то мы его рассмотрим и дадим окончательный ответ.

Граф Толстой откланялся и вышел из дома Гончаровых. Он вышел из дома Гончаровых и вошел в историю русской литературы. Еще бы ему не войти: друг Пушкина; родственник Льва Николаевича Толстого.

Ваше сиятельство! В России было много авантюристов, бретеров, мотов, картежников, шулеров, путешественников, но Вы всегда стояли наособицу, сильный, ловкий, бесстрашный, дерзкий. В Ясной поляне 28 августа 1828 года уже родился Левушка. Это он — сиятельный граф русской изящной словесности Лев Николаевич Толстой введет вас в строки повести «Два гусара» и в образ Фёдора Долохова в романе: «Война и Мир». Вы, Федор Иванович так сильно любили Госпожу Жизнь, что она даже не всегда по своей воле, отвечала Вам взаимностью. Вы так страстно целовали Госпожу Смерть, что она не раз с вами вальсировала, а потом поблагодарив за танец, отходила. Но ничего не дается даром, эти две сестры так Вас ревновали, что забрали почти всех ваших близких. Близких по крови, но в России еще осталась ваша родня по духу: авантюристы; бретеры; моты; картежники; путешественники. Вы неукротимый сын великой эпохи, краешек которой застал и ваш друг Александр Сергеевич Пушкин.

— Пушкин, получив твой отказ, сразу собрался и уехал на войну в армию Паскевича[7], — восторженно проговорила Дашенька Еропкина, едва увидев Наташу с маменькой приехавшую к ним с визитом. Маменьки говорила о своем, девушки о своем.

Даша была подругой Наташи, но если Наташа была скрытной тихоней, то Дашенька была натурой пылкой, романтичной, откровенной и большой любительницей европейских рыцарских романов,

— В жестокой битве, он будет искать смерти как избавления от мук неразделенной любви, — всхлипнула Дашенька и без всякой логики с девичьим восторгом призналась:

— Как я тебе завидую!

Наташа почувствовала, как на нее накатил приступ женской злобы. Уехал. Бросил, не стал бороться за меня, а мог бы остаться, никто его не гнал, устроился бы на службу, ходил в церковь, мог искать встреч у общих знакомых, на балах бы танцевали, не так уж и много от него и требовалось. А маменька все же не Черномор, коли бы всё исполнил, на второе сватовство ответила бы согласием. А раз уехал то значит не любит и никогда не любил. От обиды Наташа заплакала, Даша ее обняла и утешая тоже заплакала. Девушки страдая плакали о любви. Потом они годы и сладкие слезы своего девичества будут вспоминать как самые счастливые.

— И всё-таки Саша, — с раздражением посмотрев на пережаренную яичницу, спросила в третьем тысячелетии Наталья Николаевна, — почему ты тогда уехал? Окончательного отказа ты не получил, я тебя уже полюбила. За что, за что ты заставил меня страдать? Ты даже письма мне не написал!

Дома Наташу всё раздражало, уютная квартира казалась маленькой, муж в халате не по размеру был нелеп и смешон. Приготовленный им завтрак одним своим видом вызывал тошноту.

— Просить, унижаться, терпеть насмешки я не мог, вот и уехал, — глухо проговорил Пушкин, — а писать тебе мне твоя мама запретила,

Как и все женщины во все времена Наташа заявила:

— Ты только о себе и думаешь, а обо мне, обо мне ты подумал?

Наталья Николаевна почувствовала, как на нее накатил приступ удушающей злобы:

— Ты и сейчас не торопишься узаконить наши отношения, тебя всё устаивает не так ли? — обвинила она Александра Сергеевича.

Пушкин не стал напоминать Наташе, что он уже предлагал ей подать заявление в ЗАГС, на что Наташа смеясь ответила, что они уже венчаны и их брак зарегистрирован на небесах.

Он видел, что она сильно устала, взвинчена, раздражена и просто ее обнял и поцеловал.

— У меня задержка, — заплакала Наташа,

— Как? — растерялся Пушкин,

— Тебе же не нравятся контрацептивы, — опять стала заводится заплаканная Наташа, — я от них ради тебя отказалась и вот результат,

— Немедленно, прямо сейчас идем подавать заявление в ЗАГС, — твердо решил Пушкин, — я начинаю искать службу и буду быстрее писать свой роман.

— Сначала я отдохну, после суток, — успокоившись тихо сказала Наташа, — Успеем еще в ЗАГС. А по твоей службе, помнишь, как тогда ты мне на приданное денег дал? Теперь я эти деньги возвращаю в нашу семью. Катя Малиновская уже перевела мне половину заработанного нами гонорара, за спасение девочки, этих денег нам хватит на полноценное натуральное питание, мои роды и все последующие расходы. Не беспокойся Саша, тут у нас в Лукоморье все будет хорошо.

[1] Фёдор Иванович Толстой (6 февраля 1782 — 24 декабря 1846) — русский авантюрист и путешественник, полковник.

[2] Тлинкиты (тлингиты) — индейский народ, проживающий на юго-востоке Аляски и в прилегающих частях Канады. Самоназвание — тлингит, означает «человек, люди». В старых русских источниках они фигурируют под названиями: колоши, колюжи, калоши, калюжи, колюши.

[3] Грегор Иоганн Мендель. Дата рождения 20 июля 1822 г. Дата смерти 6 января 1884 г. Основоположник учения о наследственности. Открытие им закономерностей наследования моногенных признаков стало первым шагом на пути к современной генетике.

[4] Какой матерный боевой клич издают мужчины из России в драках все знают, а автор по этическим соображениям его не печатает. Если кто сомневается, что в девятнадцатом веке аристократы использовали именно это выражение, пусть и далее пребывает в сомнениях или предложит свою версию.

[5] Ново-Архангельск город в Русской Америки (Аляска). В настоящее время город Ситка. Штат Аляска. США. Упоминается в произведениях Джека Лондона переведенных на русский язык.

[6] О приключениях графа Фёдора Ивановича Толстого в Америке достоверно известно: В 1803 году он отправился в кругосветное плаванье в качестве члена команды шлюпа «Надежда» капитана Крузенштерна. Это было первое кругосветное плавание корабля под российским флагом. В конце концов, Крузенштерн потерял терпение от выходок Толстого и высадил его во время остановки «Надежды» на Камчатке. Далее о его приключениях известно только с его слов. Свои татуировки граф показывал любопытствующим. Граф по отзывам современников был склонен к фантазиям и мистификации, так автор деликатно называет вранье его светлости, так что были приключения графа в племени тлинкит или не были, читатель пусть решает самостоятельно, но характер у графа был таков, что вполне могло быть и такое.

[7] Иван Фёдорович Паскевич руководил действиями армии в Русско-турецкой войне 1828–1829 годов.