Впереди ветра

Роза Крыма

Рой снежинок смелыхКружит, и поёт,Летим скорее с нами!Звёздный час зовёт!Я кивну согласно-Таять не спеши!За плечами – Муза,Ввысь и ввысь неси!К звездам, что сгорели,Освещая путь,Пели, не молчали,Зная Правды суть.Святы стали песни.Святы их слова.Стала вечной памятьюГероя голова!Не у всех от РаяНа ногах ключи…Пой, не спи сегодня!Воля, не молчи!!!

ГДЕ — НАШИ?

Гуля открыла глаза: а как они в отпуск ездили!…

Тогда не разделенные, подобно хомякам по клеткам, братские народы СССР не знали слов — заграница и таможня.

Блондинка хихикнула, вспомнив таможенника в Харькове. А усы у него — ого-го!

Она положила руки на фарфоровую парочку.

Память нарисовала счастливые лица родителей. Пока они были сильны и молоды, пока помогали своим чадам, вытаскивали их из тюрем, укрывали в час неминуемой беды под крышей небольшого, но родного дома, — были нужны этим чадам…

Слёзы навернулись даже в закрытых веках, заставив сопеть нос. Да что же сон никак не идет!

Гуля шмыгнула в простыню, и посмотрела на носик чайника, зияющего в ни-ку-да…

Не — сме — шно… Как и в ситуации с харьковскими сувенирами. Им бы в пору быть нарасхват у всего советского союза, а не пылиться на вокзальной площади от нищенской безысходности.

Так и со старым домом, да что там; старики — не помеха, тем более

— для шакалов! Мать начали таскать по больницам, выискивая то, чего не было, и что не болело. Заразили, — нашли.

Дальше — дело фашиста, довести до кладбища, чтобы не мешалась под ногами, как хозяйка квартиры.

А отец? Ты нас выкормил, на ноги поставил, из тюрьмы вытащил… На кой ты теперь. Да ты без своей женки — хохлушки кто?

Ча — й — ник… сам сопьёшься.

И тут — на тебе! Как они, бывшие родственники назвали Гулю? Поскрёбышем?!

Этот самый поскребыш и встал поперек шакальего горла, оказавшись запасным патроном старого, но от этого не переставший быть дома — Родины!

Может, Гуля и не стала заступаться за стариков, и туалет из трех досок, от ветра падающий, ежели не сны…

А сны Гуле с детства снились что ни на есть — вещие. Хорошим снам радовалась. Плохим сбыться не давала.

Так и повелось; как увидит пакость со стороны соседа — предупредит отца. Отец заметил точность слов младшенькой, стал прислушиваться, да на рыбалку брать.

Втянувшись в познание северной природы и её секретов, девчушка сама ответила на вопрос, что задавала отцу;

«Зная, что живешь с врагом через стенку, почему не уехали?»

Юность — осознание Истины, либо — путь в никуда. Гуля пошла по первому пути.

И когда им в школе советские учителя твердили:

— «Дети! Будьте на чеку — страну разваливают!» — она не хотела им верить, как истинно верила в крепость и нерушимость своей семьи.

И когда в счастливые цветные сны ворвались кошмары про войну, будь-то тогда был не девяносто первый, а сорок первый год — войны с фашистами — с бомбежками, разрухой… девочка просто решила, что её сонное реле сломалось в виду с переходом из детства во взрослую жизнь.

Увы! То была не ложная тревога.

Гуля потом лишь диву далась — на сколько верно дали ей подсказку сны.

Сосед, пытавшийся гадить, вскоре помер. Ныне лежит на кладбище. Более того, именно сосед первым снился в фашистской форме.

Потом девушка узнала других односельчан, продавшихся фашистам…

Просыпалась в слезах, когда среди свиных рыл она увидела… братьев и сестру…

В ту пору такие сны не одной Гуле приходили, — то время было разрухи СССР.

Девушка помнила, как предупреждали учителя в медицинском училище:

— «Давая клятву Гиппократа, вы принимаете присягу, по силе равную военной! Воины бьют слуг смерти — врага; вы же бьётесь за жизнь человека, вы бьёте саму смерть, пока не предадите клятвы! Помните!»

Гуля всё помнила.