СОЗНАНИЕ ТЬМЫ

СанаА Бова (2024)

Когда привычный мир рушится, а тьма заполняет его трещины, остаётся лишь вопрос: как далеко ты готов зайти, чтобы спасти тех, кого любишь? Наоми и Синдел — два полюса одной звезды, дружба которых стала якорем в бурном океане жизни. Но всё меняется, когда в жизнь Синдел входит загадочный Виктор, оставляющий за собой лишь тени и боль. Синдел оказывается на грани жизни и смерти, а Наоми, движимая отчаянием, берётся за расследование, которое уводит её в мир древней магии и опасных тайн. На пути к правде Наоми сталкивается с мистическими пророчествами, смертельными ловушками и существами из других миров. Она узнаёт, что Виктор — это больше, чем просто человек, а его имя связано с Аролоном, древней сущностью, способной искривлять реальность. Каждый шаг Наоми становится битвой, каждое решение — испытанием. И когда стены между мирами начинают рушиться, она осознаёт, что противостояние с Виктором — это не просто борьба за жизнь подруги, но и за сохранение собственной души.

Глава 5. ТИХАЯ КОМНАТА

Тусклый свет луны пробивался сквозь мутное больничное стекло, создавая на бледно-зелёных стенах причудливые тени. Они напоминали тонкие трещины, будто само пространство этой комнаты вот-вот разломится, открывая что-то неизведанное и пугающее. Воздух был густым, как застоявшаяся вода в старом колодце. Он тяжело давил на грудь, пропитывая каждую клетку тела стерильным, резким запахом дезинфекции, который не мог скрыть еле уловимую горечь страдания. Этот аромат был повсюду, проникая в кожу, волосы, мысли — как будто он сам был частью этого места.

Наоми сидела в углу палаты, прижавшись спиной к холодной стене. Её руки, обвившие колени, напоминали ослабленное кольцо, пытающееся сохранить свою форму. Глаза, покрасневшие от бессонных ночей, неотрывно смотрели на неподвижную фигуру, лежащую на больничной койке. Под её взглядом таилась смесь усталости, отчаяния и невыразимого чувства вины.

Синдел лежала под идеально белыми простынями, их резкость почти ослепляла, контрастируя с её кожей, которая стала болезненно прозрачной. Рыжие волосы, некогда яркие, как пылающий закат, теперь утратили свой блеск, расплывшись по подушке тусклым ореолом, похожим на увядшие лепестки давно засохших цветов. Лицо её было безмятежным, но в этом покое была не жизнь — это было что-то статичное, чуждое, как если бы её душа уже ушла, оставив лишь оболочку.

Аппараты жизнеобеспечения мерно гудели, издавая ритмичные звуки, которые разрывали гробовую тишину комнаты. Каждый писк и шорох, каждый вдох, созданный машиной, казались резкими, как тупой нож, оставляющий невидимые порезы на хрупком полотне тишины. Этот монотонный ритм был единственным признаком того, что Синдел ещё жива, ещё цепляется за этот мир, хотя бы одной тончайшей ниточкой.

Наоми почти не двигалась. Её тело, обычно такое живое, выглядело теперь как выцветшая тень самой себя. Она боялась пошевелиться, словно каждое движение могло разрушить хрупкий баланс между жизнью и смертью, в котором застряла её подруга. Тёмно-зелёный свитер, некогда мягкий и уютный, теперь был растянутым, его края потеряли форму, а ткань выглядела выцветшей. Этот свитер был словно отражение самой Наоми — измученной, исчерпанной, утратившей свой прежний облик.

Её джинсы с вытертыми коленями выглядели так, будто пережили слишком много долгих ночей, проведённых на холодных стульях, в тёмных углах, где можно только ждать. Этот вид завершал её образ — женщины, которая, кажется, утратила силы заботиться о себе, полностью отдавая их в бессмысленное ожидание.

Время в комнате текло иначе. Оно казалось вязким, как мёд, который стекает слишком медленно, заставляя считать каждую секунду. Луна, едва освещая палату, будто тоже замерла, наблюдая за этим странным балансом между жизнью и тьмой.

Наоми глубоко вдохнула, но воздух показался тяжёлым и холодным, будто он вытягивал тепло из её лёгких. Она попыталась отвести взгляд от неподвижной фигуры Синдел, но не смогла. Что-то тянуло её, приковывало к этому лицу, которое когда-то было полным жизни, но теперь стало пустым холстом, на котором больше нет красок.

Её мысли путались, как оборванные нити. Ей казалось, что она чувствует запах лосьона для волос, которым Синдел всегда пользовалась — едва уловимый аромат сладковатой ванили, который когда-то ассоциировался с уютом. Но теперь этот запах смешивался с острым ароматом лекарств, наполняя воздух чем-то чужим, словно мир Синдел уже был где-то по ту сторону, где эти ароматы были неуместны.

— Ты должна выбраться отсюда, — едва слышно прошептала Наоми, сама не понимая, кому адресованы эти слова.

Ответа не было, только аппараты продолжали своё бездушное пение. Синдел лежала, и её молчание становилось ещё одной тенью в этом месте, поглощая даже саму надежду.

Дверь палаты тихо приоткрылась, пропустив внутрь полоску приглушённого света из больничного коридора. С ним проник слабый запах антисептика, смешанный с ароматом старого кафеля и медикаментов. На миг воздух в комнате казался ещё более тяжёлым, насыщенным, как густой туман, от которого невозможно избавиться. В комнату вошёл врач — высокий мужчина лет сорока, с прямой спиной и уверенными движениями. Его густые тёмные волосы, чуть серебрившиеся на висках, создавали впечатление человека, привыкшего справляться с любыми испытаниями.

Его лицо оставалось нейтральным, словно он давно научился не показывать эмоций, но в этот момент что-то в его выражении дрогнуло. Он задержал взгляд на Наоми, которая подняла на него свои усталые глаза, красные от бессонницы и слёз. Её взгляд был пустым, словно в нём отразилось всё отчаяние мира.

— Как она? — хрипло спросила Наоми, её голос был едва слышен, напоминая шелест сухих листьев, которые ветер гоняет по осенним улицам.

Врач остановился возле койки, его движения были аккуратными, почти медленными, как будто он боялся нарушить тишину, которая царила в палате. Он открыл папку с записями, которую держал в руках, и на мгновение задержал взгляд на графиках и цифрах.

— Её состояние стабильное, — сказал он, не поднимая глаз. Его голос был ровным, но в нём чувствовалась выученная дистанция, созданная годами работы. — Но улучшений пока нет.

Наоми опустила голову, её плечи поникли, а пальцы сжались в кулаки. Она чувствовала, как глухое отчаяние поднимается внутри неё, обволакивая, как густой, липкий мрак.

— Что с ребёнком? — спросила она после короткой паузы, её голос дрогнул, будто ей приходилось вытягивать слова из самого себя.

Врач поднял глаза, и его взгляд смягчился.

— Ребёнок жив. Аппараты поддерживают всё необходимое для его жизни, — ответил он, его голос на миг стал теплее, в нём прозвучала едва уловимая нотка сочувствия. — Но, к сожалению, время — не на нашей стороне.

Эти слова, такие простые и прямолинейные, прозвучали как приговор. Воздух в комнате словно стал ещё гуще, тишина — ещё более невыносимой.

Наоми сидела неподвижно, глядя куда-то сквозь фигуру врача. В её голове эти слова отдавались эхом, превращаясь в нескончаемый гул, который заглушал всё вокруг.

Врач ещё немного постоял, его рука на мгновение замерла на папке, как будто он подыскивал слова, которые могли бы хоть немного облегчить её боль. Но что он мог сказать? Вместо этого он тихо развернулся и вышел, закрыв за собой дверь.

Оставшись одна, Наоми почувствовала, как тишина комнаты стала почти удушающей. Звук аппаратов, раньше казавшийся ей просто частью фона, теперь стал резким, как удары молотка. Они мерно гудели, как тик-так часов, отсчитывающих время, которого у них почти не осталось.

Она обвела взглядом палату. Свет луны, пробиваясь сквозь мутное окно, создавал причудливые узоры на потолке, похожие на древние письмена. Запах дезинфекции и лекарств казался теперь ещё более тяжёлым, и Наоми хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть и не чувствовать этого места.

Её взгляд снова упал на Синдел. Она лежала неподвижно, и белизна простыней, обвивавших её тело, выглядела слишком яркой, почти болезненной. Рыжие волосы расплылись по подушке тусклым ореолом, напоминая осенние листья, которые слишком долго пролежали под дождём.

— Это только начало, — прошептала Наоми, но её голос прозвучал настолько тихо, что она не была уверена, услышала ли сама себя.

В этот момент ей показалось, что тени на стенах задвигались, как будто лунный свет оживил их. На секунду она ощутила слабый, еле уловимый запах — сладковатый, как цветы, которые лежат слишком долго в вазе.

Но это был лишь миг. Всё снова замерло. И лишь гул аппаратов продолжал разрезать тишину.

Наоми снова перевела взгляд на Синдел. Её мысли метались, как стая беспокойных птиц, взмывающих в небо перед грозой, не находя ни укрытия, ни покоя. Она пыталась собрать их в единое целое, найти ответ на вопрос, который словно выжигал её изнутри. Как всё это произошло? Как они пришли к этой ночи, к этой палате, к этой тишине, которая давила на грудь, словно невидимый груз?

Ещё несколько дней назад они сидели за чашкой кофе, болтали о незначительных вещах, смеялись. Синдел тогда выглядела такой яркой, полной жизни, как всегда. И теперь она лежала здесь — неподвижная, словно марионетка, оставленная без нитей. Её тело было окружено паутиной проводов и трубок, которые связывали её с этим миром, удерживали от полного исчезновения.

— Почему ты сделала это, Синдел? — прошептала Наоми, её голос был едва слышен, но дрожал, как тонкая струна. — Почему ты не сказала мне всё?

Ответа, конечно, не было. Только равномерный, безжизненный звук аппаратов, который, казалось, разносил по комнате издевательское эхо её слов.

Наоми провела руками по лицу, пытаясь прогнать нарастающее ощущение беспомощности, но оно лишь усиливалось. Воздух в палате стал другим — холодным, будто невидимый ветер прошёл по полу, оставив за собой ледяной след. Её кожа покрылась мурашками, и она подняла глаза, обводя взглядом комнату.

Свет от лампы, тусклый и резкий одновременно, теперь казался приглушённым, словно его кто-то накрыл тонкой тканью. Ей почудилось, что стены комнаты слегка дрожат, как будто больница сама вдыхает и выдыхает. Это ощущение было невыразимым словами, но оно сжало её грудь, заморозило дыхание.

На миг её сердце замерло, а затем забилось резко и громко, отдаваясь в ушах.

— Ты здесь? — прошептала Наоми, её голос прозвучал неожиданно громко в этой плотной, насыщенной тишине. Она сама не знала, кому адресован этот вопрос — то ли Синдел, то ли чему-то, что, казалось, скрылось в тени.

Ответа не было. Но теперь тишина изменилась. Она стала густой, обволакивающей, почти осязаемой. Наоми показалось, что кто-то стоит в углу комнаты, едва различимый в полумраке, наблюдая за каждым её движением.

Она глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки, но воздух казался тяжёлым, как если бы он был насыщен сыростью и ещё чем-то сладковатым, напоминающим запах давно увядших цветов. Это был запах, который не должен был быть здесь, но он обволакивал её, заставляя сердце замирать.

Наоми медленно встала, её ноги слегка дрожали, когда она сделала шаг вперёд. Тени на стенах, подсвеченные тусклым лунным светом, казались живыми, как будто они следили за ней, двигались вместе с ней.

Она подошла к койке и наклонилась ближе к Синдел. Лицо подруги было бледным, почти прозрачным, словно жизнь покидала её с каждым вдохом аппарата. Наоми чувствовала, как её собственное дыхание стало частым, рваным, словно она боялась, что любое её слово может нарушить хрупкий баланс.

— Я найду его, — прошептала она, её голос был тихим, но полным решимости. — Я клянусь, я найду Виктора. И узнаю, что он с тобой сделал.

Словно в ответ на её слова, один из аппаратов издал едва уловимый сбой — короткий, пронзительный звук, который тут же сменился привычным ритмом. Наоми вздрогнула, её рука инстинктивно поднялась ко рту, чтобы сдержать испуганный вздох. Она отступила на шаг, её сердце билось так быстро, что ей казалось, что оно разрывает грудную клетку.

Воздух в комнате стал ещё холоднее, он будто сжимался, становился плотнее. Она чувствовала, как что-то незримое наблюдает за ней, невидимая сила или взгляд, исходящий из темноты, следил за каждым её движением.

Её дыхание стало неровным, она пыталась убедить себя, что всё это лишь игра воображения, порождённая её усталостью. Но холод, который она ощущала, был слишком реален. Её рука машинально схватилась за край стола, чтобы удержать равновесие.

— Я справлюсь, — прошептала она себе, стиснув зубы. Её голос дрожал, но в нём всё ещё звучала решимость.

На мгновение ей показалось, что тени на стенах снова задвигались. Свет лампы мигнул, но тут же вернулся в прежнее состояние. Наоми сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить дрожь, пронизывающую её тело. Она знала, что не может поддаваться этому страху.

Но в глубине души она чувствовала: что-то изменилось. Что-то уже наблюдало за ней, поджидало в углу, невидимое, но ощутимое, как дыхание на коже.

Когда ночь подошла к концу, Наоми уже не могла сказать, сколько часов она провела, глядя на неподвижное лицо Синдел. Её тело онемело, но это ощущение казалось неважным, затмеваемым тяжестью, которая осела внутри неё, как глыба холодного камня. Её разум, словно уставшая птица, метался между воспоминаниями и догадками, безуспешно пытаясь найти ответы, которые, казалось, скрывались за густой завесой тьмы.

Комната оставалась погружённой в тусклый полумрак, но за окном начал пробиваться первый свет. Его лучи с трудом проникали через плотные слои серого тумана, который медленно рассеивался, словно неохотно сдавая свои позиции. Город начинал проступать сквозь эту завесу, но даже в этом пробуждении было что-то зловещее. Окна соседних домов отражали бледное утро, которое, казалось, принесло с собой не облегчение, а ещё большую тревогу.

Наоми, наконец, подняла голову. Её шея затекла, а пальцы, сжимающие подол свитера, онемели. Она понимала, что не может остаться здесь. Она не имела права сидеть сложа руки, пока Виктор, где бы он ни был, продолжал быть тенью, угрожающей всему, что она любила.

Её взгляд упал на Синдел. Лицо подруги оставалось таким же неподвижным и бледным, как и несколько часов назад. Рыжие волосы тускло блестели в первых лучах солнца, как медь, покрытая пылью. Наоми подошла ближе, её шаги были осторожными, почти бесшумными, словно она боялась потревожить эту тишину, которая казалась живой.

— Я не подведу тебя, — прошептала она, её голос был тихим, но в нём звучала непоколебимая решимость.

На мгновение она замерла, наблюдая за лицом подруги, словно надеясь, что Синдел вот-вот откроет глаза или хотя бы вздохнёт глубже. Но ничего не произошло. Только равномерный звук аппаратов продолжал наполнять комнату своим монотонным ритмом, усиливая ощущение безнадёжности.

Наоми сделала шаг назад, её взгляд всё ещё был прикован к Синдел, но она знала, что пришло время идти. Она не могла позволить себе слабость. Если Виктор действительно был тем, кем Синдел верила, если он был частью этой тьмы, она должна была найти его. И встретиться с ним лицом к лицу, какой бы страшной ни была эта встреча.

Когда она подошла к двери, тишина комнаты словно сгустилась. Воздух стал плотным, почти удушающим, как будто само пространство отказывалось её отпускать. На миг ей показалось, что тени на стенах начали шевелиться, растягиваясь в направлении койки. Но, возможно, это была всего лишь игра света.

Она остановилась у двери, обернувшись ещё раз, чтобы посмотреть на Синдел. Её лицо оставалось таким же хрупким и безмятежным, но в этом покое была скрытая тревога, которую Наоми ощущала почти физически.

— Ты заслуживаешь большего, — тихо сказала она, её голос дрогнул.

С этими словами она повернула ручку двери, её ладонь дрожала, и холод металла обжёг пальцы. Дверь открылась, пропустив её в длинный, тускло освещённый коридор больницы. Запах антисептика ударил в нос, смешавшись с сыростью утреннего воздуха, который проникал через приоткрытое окно.

Наоми прошла по коридору, её шаги гулко отдавались от стен. Мир за пределами больницы начинал оживать, но она чувствовала себя чужой в этом пробуждающемся дне. Город, казалось, следил за ней, его дома с закрытыми окнами были похожи на молчаливых наблюдателей.

Она знала, что её ждёт дорога. Длинная, запутанная, полная тайн, но она была готова идти до самого конца. Потому что теперь это была не просто её борьба. Это было обещание, данное подруге, и она не могла его нарушить.

Снаружи туман всё ещё стелился низко, как густое покрывало, скрывающее землю. Холодный воздух обжигал кожу, но Наоми не обращала на это внимания. Она сделала глубокий вдох, ощущая запах сырости и раннего утра. Этот момент был лишь началом, но она уже знала: назад дороги не будет.