Мерцание зеркал старинных. Подчинившись воле провидения

Светлана Гребенникова

Почти триста лет спустя призрак Наташи поселился в доме той, кто является ее продолжением, той, в чье тело вселилась ее душа, и рассказал свою историю в надежде, что восторжествует истина. Наташа указывала на свои портреты и просила сорвать маски с тех, кто убил ее и воспользовался ее именем после смерти.Наташа считает, что срока давности у преступления, которое совершено над ней, нет! И просит, чтобы ее последовательница, ее отражение в этом мире, раскрыла все секреты.

Глава 60. Откровения

…И уткнулась в грудь Федору. Налетев на него со всего размаху, я ойкнула от неожиданности. Федор молча взирал на меня, не мигая, словно смотрел в самую душу. И, что интересно, все гневные слова, которые я готовилась сказать ему, моментально куда-то испарились. На лице заиграла дурацкая улыбка, абсолютно как у Татьяны, которая несколько минут назад квохтала про него, какой он распрекрасный. А я над ней еще потешалась… Теперь сама стою перед ним с такой же улыбкой, хлопая глазками. Всё вылетело из головы: и то, что он убил лошадь, и то, что я собиралась сказать ему по этому поводу.

— Ой, Феденька… Как это я не услышала, когда ты вошел? Что ты тут делаешь… я ведь не одета совсем, — залепетала я.

В его взгляде было что-то колдовское, я буквально тонула в его глазах, и не было мне спасения. Я точно в омут попала, и никто не мог меня оттуда вытянуть. Если бы меня спросили, что произошло, я не смогла бы ответить.

Анька, завидя Федора, тут же выскочила из комнаты.

Он стоял с грозным лицом и смотрел на меня, опуская голову то на одно плечо, то на другое, а потом наклонился к самому моему уху и монотонно, на одной ноте, отчеканил:

— Оставь это, Наташа, оставь свои барские замашки! Я еще раз повторю… по-моему, ты плохо услышала, когда я давал тебе напутствие на ночь. Я хочу, чтобы ты заново возродилась здесь для меня. Хочу, чтобы оставила всё напускное, что сверху на тебе слоями, словно мусор, навалено. Этого ничего в тебе на самом деле нет, ты сама себе придумала дурацкие правила и этикеты. Это не важно для жизни и ничего, ровным счетом ничего не значит! Ты внутри другая — моя Наташенька, обычная девушка без барского гонора.

Он видел, что я смущена, чувствовал свою власть надо мною и тут же, безо всяких предисловий, перешел к главному.

— Пошто ты ударила мою сподручницу? Пошто обидела? Она трясется и рыдает, никак не успокоится. Никто от нее слова добиться не может. Мать сейчас сидит с ней, водой ее отпаивает, пытается что-то выяснить, но у нее ничего не получается. Таня только плачет. Но след твоей руки алеет у нее на щеке, и всем понятно, что это ты ее ударила. Наташа, зачем ты всё усложняешь? Тебя и так матушка принимать отказывается… Что у вас случилось, расскажи мне, я хочу знать!

От резкого Федькиного тона мозги мои прояснились, я выдернула руку, за которую он меня удерживал, и нашла в себе силы без грубости ответить ему.

— Ты что думаешь, что можешь приравнять меня к черни? Смешно… У тебя, Федор, это никогда не получится. Я не солгала, сказав твоей матушке, что я графиня. Я сказала правду. Мой отец — граф Григорий Григорьевич Орлов, светлейший князь. Да, воспитывалась я другим человеком, думаю, мне не стоит называть его фамилию.

Брови Федора от удивления поползли вверх. Усмехнувшись, я продолжила:

— Ты рожден здесь, в деревне, и всех деталей тебе не понять: правила высшего света, видимо, постичь трудно. Но из меня ты этого не сможешь выбить никогда! Я останусь той, кем была рождена и кем меня воспитали. Другой Наташи ты не увидишь, тебе не удастся меня переделать. Ты говоришь, что внутри меня пытаешься простую девушку разглядеть… Так я тебе так отвечу, Федор: не ищи, ее там нет! Возможно, я действительно внутри несколько иная, но это не имеет никакого отношения к происхождению. Я не крестьянка, которая носится босая по полям и радуется взошедшей пшенице. Оставь, пожалуйста, даже мысль сломать меня! Ты изначально знал, кто я и откуда, так что же теперь ваньку передо мной валяешь, про простоту души разговоры ведешь? Я всё сказала, и спорить с тобой более не желаю.

Отвернувшись к окну, я гордо вскинула голову, подчеркивая, как сильно он меня обидел. Но как же я хотела, чтобы он обнял меня… не передать словами! Федор сделал шаг к примирению, попытался погладить меня. Я дернула плечиком, сбрасывая его руку.

И он сказал совсем другим тоном:

— Ну хорошо, хорошо, моя барышня, хорошо, моя графинюшка. Но пошто ты Танюшку-то ударила, что она тебе сделала? Ведь она такая хорошая, добрая, спокойная, никогда ни с кем не ссорится, ты первая. Не успела ты побыть с ней несколько минут, как она уже бьется в истерике, вон, хочет пойти и утопиться.

Резко повернувшись, я стала внимательно смотреть ему в глаза. Липкая, скользкая ревность заползала в душу как змея. И чем больше он ее нахваливал, тем сильнее мне хотелось сказать про нее хоть какую-то гадость. Я выкрикнула:

Конец ознакомительного фрагмента.