Его Алмазом кличут…

Светлана Малышева

Журналист Игорь едет в глушь, чтобы взять интервью у старика-долгожителя. Но уже в пути он узнает, что местные зовут дедушку Алмазом, а на свои стандартные вопросы он получает неожиданные ответы. Поездка переворачивает жизнь Игоря с ног на голову. Он понимает, что причин такого прозвища две, одна из которых – тайный поступок старика…

13

Я попытался не терять нить разговора и вспомнил, с чего мы начали:

— А кто еще из родственников у вас есть?

— Внуков еще шестеро да четверо правнуков. Весело у нас, как все приедут.

— А жена? Есть у вас супруга?

— А как же, была у меня Софьюшка, да тоже нет теперь. Царство небесное… Уж девять лет, как один я. А все, кажется, вчера только с ней по ягоды ходили, — старик замолчал и задумался.

— А что случилось? Она болела? — поинтересовался я.

— А? Нет, нет… Она всегда была свежей и здоровой. Так и видится мне со своими светлыми кудряшками, на велосипеде, с сумкой через плечо. Она почтальоном работала и велосипед до чего любила! Не расставалась с ним. Вечером домой возвращается, ставит его у клена того, — Алмаз показал на то самое красное дерево, — улыбается, всегда довольная. Мы это дерево, помню, вдвоем сажали, как поженились. Ох, и любовь была у нас!

— А как вы познакомились?

— Я в это село к брату приезжал в студенчестве на каникулы. А она здешняя была. Так и познакомились. Вечерами здесь много молодежи-то собиралось. Песни пели да в карты играли, а ближе к ночи все по парам, по парам… — старик хитро улыбнулся. У меня не было пары и у нее тоже, так и сошлись. А ведь танцы еще были в доме культуры! Но это уж только по праздникам.

— Так что же все-таки с ней случилось?

Старик не сразу понял, о чем я:

— Так ничего… Бог, видно, отмерил ей столько. Мы ровесники были. Ее нет, а я вот живу отчего-то… Девять десятков отжила.

«Точно! Вот я дурак! Глупости такие спрашиваю. Естественно она умерла от старости. И так 90 лет прожила! Тоже долгожительница».

— Вы упомянули свое студенчество. Где вы учились?

— Медицинский институт я закончил. Хирургом стал. Это моя мечта была с детства.

— А расскажите поподробнее о годах учебы…

— Трудно мне все давалось, я сильно переживал. Преподаватели меня ругали, говорили, что руки у меня кривые и грубые — только свиней колоть. На практике, помню, долго не допускали, до операций. Тягостно все это для меня было. Женщина одна, из медсестер, посоветовала мне упражнения делать, руки тренировать. Так я день и ночь их делал, так хотел оперировать. Но в итоге помогло мне. Главный профессор стал разрешать участвовать в процессе, но поначалу только в качестве помощника. Мало давали делать, все больше смотрел, следил за каждым движением рук опытных врачей, каждую мелочь ловил. Смеялись надо мной сокурсники — тебе, мол, не дано, что толку смотреть? А мне все равно было, я даже и не слышал их почти. Был один у нас, вроде меня «неумеха», так затюкали его бедного, так затюкали, что ушел он, недоучился. А ведь глаза горели у него! Кто знает, может, вышел бы и из него толк? Дак только как теперь узнаешь… Он даже и не опробовал себя в деле-то. А я — нет, я упертый был. Не видел я для себя пути другого, вот и все. Ну, ругали, что с того? Я-то знал, что смогу! Ежели каждый про себя чужими мыслями думать будет, что тогда с тобой станется, человек? Нельзя эдак, нельзя… Долго, в общем, я к этому шел, ко врачебной практике. На последнем курсе наши ребята уже все полностью операции вели, а мне только после окончания института через год позволили. Потом еще лет пять навыка набирался, все доказывал, что могу оперировать. Но, несмотря на это, я был очень счастливый, что занимаюсь любимым делом.

Я даже был немного удивлен такой историей:

— Почему вы были так уверены, что у вас получится, что вы сумеете?

— А человек все сумеет, сам только часто не ведает, что сумеет. Надо помнить всегда, что ты — человек! Вот так! А человек, он все может, он великий! Силы в нем немерено! Главное — слезы не лить и не поддаваться! Не верить тому, что про тебя судачат! — Алмаз даже разозлился. — Когда учился я, часто так думал и сердился про себя, что не верят в меня никто. А потом понял, что я сам себе поддержка и опора, и вера и доброе слово! Пусчай говорят про тебя, что хотят, а ты, знай, делай свое и глазом не веди!

Какой стержень виделся в этом, казалось бы, слабом старом беспомощном человеке! Я поразился и не мог ничего ни сказать, ни спросить, а только хлопал глазами.