В поисках шестого океана. Часть первая. Безмятежность

Светлана Нилова

Есть события, которые так меняют жизнь человека, что он уже не может оставаться прежним.Софи Берто, девочка рожденная на безмятежных островах Французской Полинезии, слишком рано почувствовала дыхание смерти. После столкновения с наркомафией семья Софи вынуждена скрываться, ускользая из океана в океан.Роман о приключениях, взрослении и первой любви.

5. На запад

Мы шли под парусами три недели, кругом был бескрайний Атлантический океан, и я часто, стоя у штурвала, думала, что вот мы плывем, а под нами на огромной глубине лежат горы и долины, города и храмы древней Атлантиды. И может быть, её жители совсем не умерли, а превратились в человекорыб. И живут там до сих пор! Папа ведь рассказывал мне про теорию эволюции Дарвина, и я подумала, что ведь и люди немного животные. И если Бог дал возможность эволюционировать животным, то он мог разрешить и людям немного поэволюционировать. Совсем немножечко. Чтобы жить под водой. Евреев он же вывел из Египта, спас их от рабства. Ну, и жителям Атлантиды мог помочь.

Так я думала, рассекая просторы Атлантики. Но потом я вспоминала, что древние греки были язычниками, и вздыхала. Нет, не помог. Смыл всех с лица земли, потому что они поклонялись ложным богам и делали жертвоприношения…

Христианство в моей голове так сильно было перемешано со сказками, сагами, мифами и легендами разных народов, что я, наверное, и сама была язычницей. Конечно, я знала и «Отче», и «Кредо», и множество подробностей жизни первых христианских мучеников и святых. А вот в иерархии священнослужителей путалась. И догмы давались мне нелегко. Мама хотела вырастить из меня добрую католичку, но я задавала ей такие глупые вопросы, что они ставили её в тупик, а то и вовсе лишали дара речи. Папа в таких случаях смеялся:

— Устами младенца глаголет истина…

А ещё он говорил:

— Богу важнее то, что мы делаем другим людям, чем то, что мы делаем ему.

Мама обзывала папу еретиком и гневно надувала свои пухлые губы. Но она не умела сердиться долго. Вообще, вопросы веры мы не обсуждали. Мамочка рассказывала мне о Христе, о бессмертии души, но она не могла ответить точно: есть ли душа у животных? Есть ли душа у растений? И ещё многие вопросы ставили её в тупик. Папочка тоже называл себя католиком, но он никогда не просвещал меня в вопросах религии. Он считал, что это слишком личное и об этом нельзя говорить даже с друзьями.

Я никогда не перестану удивляться, как много знал и умел мой отец. Ещё до встречи с мамой он обошел весь свет на своей «Нике», иногда — с командой, иногда — в одиночестве. А с тех пор как мы с мамой стали частью «Ники», других матросов на нашем судне не появлялось. Со всем справлялись мы сами. Помню, как однажды, ещё в Средиземноморье, жесткий мокрый трос вырвался у меня из рук, сдирая кожу. Я хотела заплакать, но тут папа бросил на меня устрашающий взгляд, и я, забыв о своей беде, почувствовала другую. Страшную. Я схватила трос, перекинула через блок и потянула его, выравнивая парус. Папа выдохнул. А потом, когда «Ника» выровнялась, мы спустились в каюту, папочка мазал мне ладони мазью, бинтовал и целовал каждый пальчик. Но такие события у нас случались редко. В этот раз, пересекая океан, и небо, и ветер, и сама Атлантика благоволили нам.

Ровно через тридцать один день, как и планировал папа, мы прошли путем Колумба и увидели на горизонте землю.

Мы все стояли на палубе, папа положил руки мне на плечи.

— Ну как, юнга? Чувствуешь себя Колумбом?

Было тепло, но по моей коже бегали мурашки: Новая земля! Терра инкогнита! И пусть она уже заселена, для меня эта страна, это огромное пространство было совсем-совсем новое и неизвестное.

«Ника» повернула на север и взяла курс на Нью-Йорк.

Такого огромного и сверкающего города я не видела никогда в жизни. Даже Неаполь, Рим или Константинополь не могли сравниться с ним. Его огромные, как горы, сверкающие небоскребы, переплетение дорог, замысловатые автомобильные развязки и длинные улицы. Ко всему этому ещё бесчисленное количество машин, людей, вертолётов, и всё это непрерывно двигалось, сверкало, звучало и пахло.

Мы пришвартовались на стоянке для яхт, где-то в районе Брайтон-Бич. Папа отправился добывать нам автомобиль, потому что «без машины в Америке невозможно». Мама занялась подготовкой «приличной одежды» для нас всех, потому что нам «предстояли визиты». На «Нике» мы никогда не заморачивались с одеждой. Если было тепло, то папа работал в плавках, а мама в легкой тунике до колен. Я же чаще всего носила шорты и футболки, и меня нередко принимали за мальчика. На палубе у нас всегда было чисто, и мы шлепали по ней босиком, но обувь у нас, конечно, тоже была: сандалии для походов в город и спортивные тапки, чтобы не скользить по палубе в шторм.

Папа вернулся на белой машине и повез нас к своему старинному другу. Тот был владельцем небольшого сувенирного магазинчика возле пляжа. Мама надела лучшее своё платье, меня тоже приодели, но, увидев нас, папин приятель всплеснул руками:

— Албанские беженцы, не иначе! Ник, у тебя такая дорогая яхта и такая бедная команда! Нью-Йорк — город для богатых. Здесь неприлично быть бедным. Всё, забывай свои средиземноморские штучки. Упаковка — вот что главное!

Мне эти слова показались обидными. Я подумала, что папа сейчас даст этому старику в нос, чтобы он не дразнился, но папа почему-то смеялся.

— У меня есть деньги, Марк, — сказал он. Оставляю тебе моих девочек, приодень их. А у меня ещё дела в Сити.

— Дела, — покачал головой Марк. — У меня тоже раньше были дела в Сити.

Папа поцеловал нас с мамой, оставил ей какую-то пластиковую карточку и уехал, а мы с Марком поехали по магазинам. За тот день я устала больше, чем за всю жизнь. Марк отвел нас с мамой в парикмахерскую, и мои кудри вдруг стали послушными и гладкими, а мамина медь засияла ещё ярче. Потом мне купили туфли с маленьким каблучком, но я совсем не могла в них ходить: слишком широко расставляла ноги и теряла равновесие. Первый раз в жизни я надела колготки. Ощущения были необычными: как будто я натянула вторую кожу. А несколько платьев окончательно преобразили меня из чумазого лохматого мальчишки в опрятную девочку.

Время, проведенное в Нью-Йорке, было самым суматошным. Жили мы у Марка, в Бруклине, на Брайтон-Бич. Он жил один, его жена давно умерла, а дети выросли и разъехались по разным городам. Мы занимали две комнаты в его доме и, как мне кажется, не очень мешали ему. Папа, весь красивый, уезжал куда-то по утрам, мы с мамой оставались одни. Мама говорила, что папа хорошо зарабатывает. У нас были деньги, но тратить их было не интересно.

Восхищения красивым и большим городом очень скоро прошли, и мы предпочитали гулять по пляжу, чем любоваться небоскребами. Жить на берегу было комфортно и можно есть мороженое каждый день. Я обожала мороженое, особенно ванильное. И книг было сколько угодно. А ещё можно было кататься на велосипедах. Папа купил нам с мамой два одинаковых серебряных велосипеда, взрослых, со скоростями, и мы катались в парке.