Тайна Оболенского Университета

Татьяна Ларина, 2018

Одним осенним днем в автомобильной аварии погибает профессор университета. Его дипломница, одна из лучших студенток университета, Валерия Ланская, не верит, что ее научный руководитель погиб случайно. Незадолго до своей смерти он передал ей странный конверт, в котором была гравюра из старой библиотечной книги, изображавшая мертвого человека в точно такой позе, в какой нашли погибшего профессора. Валерия начинает собственное расследование, но на ее пути появляется новый научный руководитель – молодой и дерзкий преподаватель. Их противостояние постепенно перерастает чуть ли не во вражду, но наступает момент, когда им придется объединить свои силы, чтобы отыскать истину. /НИКОМУ НЕЛЬЗЯ ВЕРИТЬ!/

2. Явление демона

После трагического случая с профессором Радзинским расписание занятий в Университете изменили. В течение двух недель историю средневековой мысли нам не читали. Моя работа над дипломом продолжалась, но из-за невозможности с кем-то обсудить мои размышления, я чувствовала, что стою на месте. У Павла Аркадьевича дипломную работу писали два студента — я и мой однокурсник Петр Авилов. Работа Пети затрагивала скорее исторические аспекты, чем философские, поэтому ему легко нашли руководителя. А вот я пока оставалась в свободном плавании.

Все это время мне не давала покоя мысль, что Павел Аркадьевич пытался мне что-то сказать. Он предвидел свою смерть и даже знал, как именно это случится. Значит ли это, что профессора убили? Несомненно. Но кто? Так хотелось поделиться с кем-нибудь своими открытиями, но я не могла. Для начала нужно было самой разобраться во всем. Радзинский был умным человеком, а, значит, не просто так решил передать эту гравюру именно мне. Это послание, и я должна его разгадать. Из раздумий в реальность меня вернул телефонный звонок. Отец. В последние недели мы стали реже общаться из-за его загруженности на работе, поэтому я обрадовалась звонку.

— Да, папа.

— Лерочка, детка, как ты? — как всегда, учтиво, не по-отцовски, а по-учительски поинтересовался он.

— Хорошо, папочка, а ты как? — я присела на кровать и посмотрела на наше совместное фото, как делала всегда, когда он звонил.

— Тоже неплохо, только соскучился по моей умнице-дочке, — я услышала, как он улыбнулся в трубку, — сегодня хочу, чтобы ты поужинала у меня. Приходи вечером. Пообщаемся.

Как правило, мой отец ужинал в общей столовой, несмотря на то, что в его доме была и кухня, и столовая. После расставания с мамой он так и не женился, а сам вести хозяйство не умел. Возможно, ему было бы удобнее жить одному в квартире, а не в особняке, который ему выделил университетский совет, но мой отец не захотел отказываться от дома и долгие годы жил один, пока я не перебралась к нему. После того, как я стала студенткой Оболенки, у меня был выбор — жить с папой или получить свою комнату. Я предпочла второе. Мне не хотелось выделяться среди других студентов, к тому же я стремилась как можно раньше получить независимость.

— С радостью, папочка! Я приду пораньше и приготовлю нам что-нибудь вкусное.

— Буду ждать тебя, милая, — ответил папа, — до вечера!

— До вечера! — сбросив вызов и положив телефон на тумбочку, я откинулась на кровати, продумывая, что можно приготовить.

Поскольку большинство жителей Оболенки, от студентов и преподавателей до обслуживающего персонала, питались в общей столовой, получить продукты домой было непросто. Раз в две недели составлялся список необходимых покупок, куда каждый преподаватель или служащий Университета мог внести то, что ему необходимо. Несколько человек, отвечающих за провизию, выезжали в подмосковный гипермаркет и покупали все необходимое. Закупками для студентов занимался куратор, которого выбирали на университетском совете, и студенческий список утверждался преподавательским составом. Нам было запрещено покупать сигареты, алкогольные напитки и вредную пищу. У преподавателей и обслуги таких ограничений не было. Я не помнила, что осталось у папы от прошлого привоза продуктов, поэтому так и не смогла придумать меню вечера, решив сориентироваться на месте.

К шести часам я уже подходила к папиному дому. Это был двухэтажный особняк с тремя спальнями на втором этаже и большой светлой гостиной внизу. Тут было уютно, всегда тепло, даже в самые суровые зимы, и по-домашнему хорошо. Такой контраст с небольшой московской квартиркой, где жили мы с мамой. Как бы мы могли быть счастливы в этом доме все вместе, жаль, что родители не уберегли нашу семью. Может быть, поэтому мне всегда так грустно у отца?

— Лерочка, ты уже пришла! — обрадовался папа, попивавший дымящийся кофе на крыльце.

— Я же обещала быть пораньше, — напомнила я и поцеловала отца в щеку.

— Проходи, милая, — он открыл дверь и впустил меня внутрь, — все, что осталось из продуктов — в холодильнике. Когда будешь решать, что готовить, помни, что у нас есть бутылочка Пино Гриджио.

И пусть вино было запрещено в Оболенке, отец иногда позволял мне такие мелкие нарушения, как бокал итальянского сухого. Конечно, если они происходили под его присмотром. А вот съестные запасы оказались довольно скудными, поэтому я остановила свой выбор на стейках из замороженной семги. Рыба и белое вино — неплохое сочетание.

— Детка, очень вкусно, — прикрыв глаза, сказал папа, пробуя рыбу.

— Я старалась, — улыбнулась я и опустила взгляд, чтобы нагло не демонстрировать, как горжусь собой за хороший ужин.

— Милая, я хотел поговорить с тобой по поводу твоей работы. Тебе пока не назначили руководителя, и это нехорошо, но я спешу тебя обрадовать, — папа улыбнулся и, чуть прищурившись, посмотрел на меня. Сразу стало ясно, что этот ужин он затеял неспроста.

— Чем?

— Завтра к нам приезжает выдающийся профессор-медиевист, — начал восхищенно папа, — он получил степень в Болонском университете. Обучался у самого Эко.

— Умберто Эко³? — удивилась я, недоверчиво поморщившись.

— Да, и он займет место профессора Радзинского.

Умберто Эко был человеком, которым я поистине восхищалась. Ученый, философ, культуролог, публицист, специалист по семиотике. Он внес колоссальный вклад в культуру ХХ века. Я мечтала познакомиться с ним, и то, что его бывший ученик будет преподавать у нас, стало для меня действительно шокирующей, в хорошем смысле, новостью.

— Он берет студентов-дипломников? — сразу оживилась я.

— Не знаю, милая, мы это не обсуждали с ректором. Но я замолвлю словечко, — подмигнул мне папа, — к тому же Евгения Матвеевна послезавтра дает приветственный ужин для нового профессора, и я возьму тебя с собой.

— Спасибо, папочка, — обрадовалась я, — если он возьмет меня с дипломом…

— Только ты должна как следует подготовиться, чтобы представить свою работу так, чтобы его заинтересовать, — строго сказал отец.

— Конечно! — воскликнула я, — тем более, что с Павлом Аркадьевичем мы начали составлять тезисы по тому, что я написала.

— Да, — грустно сказал папа и отпил немного вина, — бедный Павел.

— Знаешь, я ведь заходила к нему перед тем, как он уехал, — то ли вино расслабило, то ли в уютной домашней атмосфере хотелось довериться отцу, но я решила поделиться своими догадками, — он мне показался каким-то странным. Говорил так, будто знал, что не вернется.

— Глупости! — отрезал отец — И тебе вообще не стоит думать о таких вещах. Лера, главное — диплом!

— Но, папа, это никакие не глупости, — я обиженно надула губки и отодвинула от себя тарелку с недоеденной рыбой, — он сам начал говорить, что я справлюсь с работой и без него. Потом сказал, что за мной большое будущее, и я не должна забывать, что в любой ситуации надо действовать по совести, а потом…

— Лера, и слушать не хочу, — вдруг вспылил отец и раздраженно бросил на стол салфетку, никогда раньше я не видела его таким, — забудь все, что тебе сказал Радзинский.

— Папа, что с тобой? — тихо спросила я, и отец понял, что напугал меня. Он сделал глоток вина, перевел дыхание и вроде немного успокоился.

— Извини, милая, просто ты не все знаешь. В последнее время Павел был немного не в себе. Он стал рассуждать о странных вещах. Я бы даже сказал, что у него развилась паранойя. Я бы не хотел, чтобы ты забивала свою славную головку всякими глупостями.

— Хорошо, папочка, — согласилась я, но только лишь затем, чтобы не ссориться. Мое желание разобраться в смерти Радзинского отнюдь не пропало.

Мы замечательно, как самая обычная семья, провели остаток вечера. Усевшись на диван в гостиной, под негромкие звуки Паганини и ароматный бергамотовый чай обсуждали нового профессора. Папа с упоением рассказывал, какое образование получил наш новый преподаватель и у каких выдающихся личностей обучался, да и послужной список написанных им научных работ впечатлял. Мы оба понимали, что если за мой диплом возьмется такой человек, то развить его в диссертацию не составит труда.

Следующий день для меня был особенно волнительным, ведь предстояло знакомство с новым профессором. Судя по рассказам отца, этот преподаватель станет звездой нашего Университета. Почему-то я представляла мужчину лет сорока пяти, в очках, с проседью и большим животом. Мое воображение нарисовало ему твидовый пиджак, жилетку и трость. А еще зубы. Они обязательно будут желтыми и кривыми. Не терпелось скорее его и увидеть, поэтому я радовалась, что история средневековой мысли стояла первой парой.

Прокручивая в голове весь вчерашний разговор с отцом, я вдруг вспомнила и его слова о Радзинском. Известие о новом профессоре так впечатлило, что я совершенно забыла о том, что должно было тревожить не меньше. Неужели Павел Аркадьевич действительно страдал параноидальными мыслями? Возможно, он «заразил» ими и меня? Что если его смерть лишь совпадение с изображением на гравюре? И кого я пыталась обмануть… Не бывает таких совпадений, не бывает. Но отец, несомненно, прав в одном: сейчас не стоит забивать этим голову. Главное — диплом.

В аудиторию я пришла одной из первых и заняла свое обычное место. Аринки еще не было, поэтому я нагло растянулась на парте, положив голову на руки. С трудом проснувшись после выпитого вчера вина, я не могла найти в себе силы высидеть ровно двадцать минут до начала лекции. Вот только спать я не планировала, тем не менее, сама не заметила, как погрузилась в дрему. Я даже видела какой-то сон, когда кто-то беспардонно нарушил мой недолгий отдых, больно толкнув в плечо.

— Эй, ты охамел? — возмутилась я.

Передо мной стоял незнакомый молодой человек. Не будь его лицо таким сердитым, а взгляд злым, я бы могла назвать его симпатичным, но кислая мина напрочь стирала любые положительные эмоции на его счет.

— Вы что себе позволяете? — гордо вздернув голову, глядя на меня сверху вниз, словно он бог, вопросил парень.

— А что себе позволяешь ты?! Мне больно! — в тон ему ответила я, замечая, как его лицо чуть ли не побелело от злости.

— Мне казалось, что это один из лучших университетов, а я на своем первом занятии вижу спящую студентку, которая к тому же грубит! — процедил он и, развернувшись, пошел к преподавательской кафедре.

Не нужно было долго думать, чтобы понять, в какую передрягу я вляпалась. Арины так и не было, она бы, конечно, разбудила, в отличие от остальных сокурсников, с любопытством разглядывавших меня, как скорую жертву молодого преподавателя. Я сглотнула, чтобы подавить неизвестно откуда взявшийся ком в горле и подняла взгляд на профессора. Казалось, передо мной стоит исчадие ада и это притом, что как мужчина он был все же весьма привлекательным: спортивное телосложение, тонкие черты лица, светло-каштановые волосы и удивительно глубокие сапфировые глаза.

— Ваше имя? — обратился ко мне мужчина таким тоном, словно я самый омерзительный человек, каких он встречал в своей жизни.

— А ваше? — выпалила я, прежде чем подумала.

— Мое?! — гневно переспросил он. — Романов Арсений Витальевич, профессор. Ваш новый лектор.

— Ланская. Валерия Ланская, — представилась я, чувствуя, как от ужаса перед ним пересохло в горле.

— Знакомая фамилия. Вы случайно не дочь Андрея Николаевича Ланского? — уточнил Арсений Витальевич.

— Да, — подтвердила я.

— Тогда с вами все ясно, — холодно произнес он и взошел на кафедру.

— И что вам ясно? — не сдержалась я. Такое хамское отношение возмущало. Я бы извинилась перед профессором, что случайно уснула (причем до лекции, а не во время), но после подобной грубости не собиралась этого делать.

— Ясно, что здесь, как и во многих других университетах, дети профессоров пользуются особым блатом, — спокойно ответил новый преподаватель, не удосужив меня даже взглядом, рассматривая какие-то бумажки на своем столе.

— Я не пользуюсь тем, что мой отец здесь преподает, — возразила я, — какое вы вообще имеете право делать подобные умозаключения, даже не узнав меня как студента.

— Мне достаточно того, что вы спите на лекциях и хамите профессорам, — отрезал он, — а сейчас, с вашего позволения, Ланская, я начну лекцию. Советую и вам послушать. Иногда полезно узнавать что-то новое.

Вот так этот хам в мгновение ока растоптал все мои ожидания. Профессор, ученый, интеллектуал? Нет. Самый настоящий грубиян, напыщенный индюк. И это с ним я так мечтала познакомиться?

До конца лекции я демонстративно игнорировала все, что рассказывал Арсений (сама себе я дала установку, что не стану звать его по имени и отчеству, кроме как обращаясь к нему лично). Хотя мне не пришлось изображать незаинтересованность. Лекция молодого профессора показалось мне скучной и поверхностной: ни одного умозаключения, никакой глубины. Это больше напоминало урок философии в старшей школе.

После звонка я, не прощаясь, покинула аудиторию, хотя в дверях все же оглянулась. Моего профессора это нисколько не задело. Он лишь бросил мне вслед презрительный взгляд. Отлично. И этого человека мне могут назначить в руководители? Хотя он сам ни за что не возьмет надо мной шефство.

Все оставшиеся пары прошли благополучно, но Арина так и не появилась, что начало меня беспокоить. Подруга никогда не пропускала без предупреждения, в Оболенке к прогулам относились очень строго. А после загадочной смерти Павла Аркадьевича стали возникать неприятные тревожные мысли. И, чтобы их развеять, я пошла к ней.

У порога Арининой комнаты я услышала громкий кашель. Тяжело вздохнув, я постучала в дверь. В Оболенском Университете, если человек заболевал, то был обязан сразу обратиться к врачу и на время болезни его перевозили в лазарет, чтобы не заразить других. То, что Арина болела у себя, могло иметь крайне неприятные для нее последствия.

— Можно, Рин?

— Да, входи, — услышала я хриплый голос подруги.

— И как это понимать, дорогая? — рассердилась я, увидев перед собой совершенно заболевшую девушку.

— Не выдавай меня, — взмолилась она, — ненавижу лазарет, я сама поправлюсь, только отлежусь сегодня.

— Я не выдам, а вот твой кашель сдаст тебя с потрохами, так что давай-ка пойдем к врачу, — присаживаясь на стул у ее кровати, серьезно сказала я.

— Нет, пожалуйста! Дай мне денек! Обещаю, если до завтра не поправлюсь, то вместо занятий — в лазарет, — заканючила Аринка и взяла меня за руку, — а теперь лучше расскажи, что было в Универе.

Я вкратце рассказала о том, что произошло за день, не умолчав и про нового преподавателя. Подруга согласилась, что профессор Романов поступил как настоящий хам, выставляя меня перед студентами в нелицеприятном свете. Она даже предложила ему отомстить, например, напакостив в аудитории, но опускаться до подобного я не хотела.

Напоив Аринку лекарствами, а главное, сиропом от ее жуткого кашля, я собиралась уходить, как постучали в дверь. На пороге стоял университетский доктор, и его лицо не предвещало нам ничего хорошего.

— Так, значит, это правда? — спросил Михаил Романович, переводя взгляд с меня на Арину. — Чем вы объясните, Миланова? А вы, Ланская, как вижу, прикрываете больную?

— Михаил Романович, мы как раз хотели к вам обратиться, — начала оправдываться я.

— Вы еще и врете? — возмутился врач. — Нам поступила жалоба от вашего соседа, что вы весь день громко кашляете. К тому же, на занятиях вас не было. Арина, собирайте вещи и немедленно в лазарет. Вам выговор. А вам, Валерия, предупреждение.

Арина грустно вздохнула, виновато глядя на меня. К сожалению, у нас не было иного выхода, кроме как признать свое поражение. Подруга получила выговор, а это значит, что в главном холле Университета две недели будет висеть позорное объявление, что она нарушила правило Оболенского Университета. Да еще и преподаватели на лекциях будут видеть своим долгом осудить поведение девушки. Мне резко захотелось встретиться лицом к лицу с соседом, который заложил Аринку. Я точно знала, кто это — Петр Авилов!

Когда мы учились на втором курсе, Арина и Петя начали встречаться. Их роман продлился недолго, и они со скандалом расстались. С тех пор этот гад старался найти повод, чтобы хоть как-то навредить бывшей девушке. Но то, как он поступил на этот раз, перешло все границы, и я не собиралась этого так оставлять.

Выйдя из жилого корпуса, я решительно направилась в сторону спортзала. В это время начиналась тренировка по баскетболу, а значит, Петька будет там. Но я столкнулась с Авиловым даже раньше, чем планировала, когда он выходил из учебного корпуса.

— Эй, Авилов! — крикнула я. — Ты еще не захлебнулся своей злобой?

— Ланская, злишься потому, что я отослал эту туберкулезницу в лазарет? — ехидно спросил он, мерзко прищурившись.

— Не смей так называть Арину. Ты просто не можешь смириться, что она не бегает за тобой, как какая-нибудь из твоих дурочек! — вспылила я.

— Да больно мне это надо. Я бы с ней ни за что не сошелся бы. На ней негде пробу поставить, весь Университет ее испробовал, — процедил Петька, развернулся и направился к спортзалу.

Арина действительно была особой ветреной с толпой поклонников, многие из которых прошли через ее постель. Тем не менее, я не могла позволить какому-то придурку оскорблять мою подругу. Не знаю, что на меня нашло, но я взяла с земли горсть грязи и кинула в спину Авилову. Парень остановился, повернулся и уставился на меня с такой яростью, что я мигом пожалела о своем поступке. Он хотел было шагнуть ко мне, но остановился, а на его лице заиграла злобная ухмылка.

— Тебе не стыдно, Лера? — нравоучительно заговорил он, чем окончательно меня обескуражил. — Я не собираюсь делать за тебя задание. Когда же ты начнешь учиться, а не пользоваться тем, что тут преподает твой папочка?

— Авилов, ты совсем идиот?

— Могли бы извиниться, Валерия, — за спиной прозвучал грозный голос, — вы считаете, что все должны плясать под вашу дудку?

— Арсений Витальевич, вы все неправильно поняли, — бросила я до боли избитую фразу без всякой надежды на понимание.

— На мой взгляд, все очевидно, — холодно сказал он.

— Я пойду, иначе опоздаю на тренировку, — обреченно выдохнул Петя, — спасибо, что вступились за меня, Арсений Витальевич.

— Конечно, идите. А вы, Валерия, лучше бы занялись чем-нибудь полезным. Например, почитали бы книгу, это, знаете ли, развивает, — усмехнулся мерзавец, глядя в спину другому удаляющемуся мерзавцу.

— Кто бы давал мне такие советы! — вспылила я, не в силах терпеть подобное. — Вам самому не мешало бы больше читать, возможно, тогда научились бы мыслить, а не пересказывать учебники.

— Что? — прошипел он.

— Ваша лекция была пустой ахинеей, — прямо заявила я, — вы ни черта не смыслите в философии, а можете только пересказывать методичку для старших классов.

Арсений бросил на меня полный ненависти взгляд, а потом приблизился так, что между нашими лицами едва ли было два сантиметра.

— Держи свой длинный язык за зубами, девочка, — угрожающе произнес он, — с огнем играешь.

Романов ушел, оставляя меня в полном ступоре. Тогда я не приняла всерьез сказанное им в гневе, списав это на злость. Но это не были пустые слова, я даже не подозревала, как далеко меня заведет мой острый язычок.

Примечания

3

Умберто Эко (1932 — 2019) — итальянский ученый, философ, специалист по семиотике и средневековой эстетике, теоретик культуры, литературный критик, писатель, публицист.